ГЛАВА 8
За завтраком Аарон внимательно наблюдал за Лейлой. Но не находил ни малейшего признака того, что произошло чудо и во сне на нее снизошло решение вопроса, который мучил его уже шесть лет. Миш жадно следила за ними — как всегда после ночи, когда в темноте произошло это. Аарон не понимал, чего она добивается, но под взглядом девчонки кусок не лез в горло. Ариф сидел понурившись и ел без аппетита, а Стафа носился по дому, выкрикивая всякий вздор и не обращая внимания на родительские увещевания. Он участвовал в каких-то воображаемых захватывающих приключениях. Рахеб ничего вокруг не замечала — возраст старухи давал знать о себе.
— Нынче надо бы сходить на рынок, — вслух размышляла Лейла.
— Я пойду с тобой. Мне тоже кое-что нужно, — встрепенулась ее мать.
Миш сразу же скорчила недовольную гримасу, за что Аарон был почти благодарен ей.
— Можно с тобой, мамочка? — спросил Ариф.
— Посмотрим, как будешь себя вести утром. Миш вдруг просияла, вскочила и принялась готовить Аарону бутерброды — взять с собой на работу.
— Не надо, Миш, — остановил он ее, — сегодня работаем только полдня.
Девушка озадаченно взглянула на него — точно не знала, радоваться ей или огорчаться.
Аарон зевнул, на лету подхватил Стафу и сжал в объятиях. Мальчонка визжал и вырывался. Аарон поманил к себе Арифа. Тот подошел не сразу, помедлил, надувшись: он немножко завидовал братцу, который всегда с легкостью привлекал к себе внимание. Но потом не выдержал и кинулся к отцу. Аарон взял старшего сына на руки и выпустил из плена Стафу — впрочем, тот только кругом обежал и набросился на папочку сзади.
Повторился обычный ритуал: «Ты сегодня идешь на работу, папочка? Ну, папка, ну останься дома», — и в конце концов Аарон пулей выскочил за дверь.
Он шел по улице, а на душе было тепло и радостно, жизнь казалась прекрасной и осмысленной. Надо же, как они его любят! Воистину он настоящий счастливчик! С изумлением Аарон осознал, что уже две ночи его не мучают кошмары.
— Аарон…
Он поднял глаза.
— Доброе утро, бел-Сидек. Как поживает ваш батюшка?
— Ужасно занят — как все умирающие. Впрочем, он еще нас переживет. На работу идешь?
— Да.
— Не возражаешь, если я пойду с тобой?
— Нет, конечно.
Некоторое время они шли молча; Аарон замедлил шаг, хотя спускаться вниз калеке было не так уж тяжело, и украдкой поглядывал на своего спутника. Он знал бел-Сидека много лет, знал, что живет тот случайными заработками в порту, но ни разу они не провели вместе больше пяти минут.
Наконец бел-Сидек тихонько вздохнул и начал:
— Думаю, лучше прямо перейти к делу.
— Какому делу?
— Ты, похоже, честный малый, Аарон, и заслуживаешь доверия. Что ж, рискну. Я — член Союза Живых.. Аарон нахмурился.
— Так все и думают. Но к чему вы затеяли этот разговор?
— Вообще-то я занимаю довольно важное место в руководстве Союза. Главным образом потому, что при Дак-эс-Суэтте командовал Тысячью. Вчера ко мне обратился за советом человек из этого отряда. Он не знает, что я принадлежу к Живым, и не называл имен, но сказал достаточно, остальное я додумал сам.
Аарон застыл на месте и бессмысленным взором уставился на бел-Сидека. На самом же деле в душе его поднялась целая буря, паника боролась с удивлением, а удивление — с облегчением. Он не знал, что сказать, как поступить. Он потерял способность соображать. Арам помоги!
— Я одного хочу, Аарон. Забудь. Забудь обо всем, что случилось в Семи Башнях. С предателем уже разобрались.
— Черт возьми, мужик, у него же жена и сын! — Аарона прорвало. Слова сами собой слетали с языка. — Думать нужно, а потом уж глотки резать. У них больше никого нет в целом свете. Куда им теперь деваться? Такие, как вы, никогда не думают…
Люди останавливались взглянуть на них и спешили дальше. Бел-Сидек был явно ошеломлен, но быстро оправился.
— Тише, Аарон. Что с тобой такое? Аарон понизил голос. Но ему хотелось высказаться, отвести душу.
— Вижу, придется рассказать тебе больше, чем собирался, — бел-Сидек не дал себя перебить, — доверять так доверять до конца. Насиф жив. Мы не убивали его. Пошли; На нас смотрят.
Аарон, кстати, заметил, что улицу Чар вновь запрудили нахлынувшие из акрополя дартары. Они продолжали путь; бел-Сидек заговорил вновь:
— Ты был прав насчет Насифа. Он сдал вашу башню во время осады перевала. Он до сих пор геродианский агент. Они приняли его в свои ряды и произвели в вице-полковники.
— Насифа?!
— Да. Но теперь он снова наш. Мы его приручили. Он будет работать на благо Кушмарраха. Жена и сын его ничего не потеряют. Ты — единственный, не принадлежащий к Союзу Живых, кто знает об этом. Прошу тебя, забудь. Никому ничего не говори и живи как жил. Сможешь ли ты, Аарон?
— Я-то смогу. Но вы мне не дадите.
— Как так?
Это уж из рук вон, Аарон. Споришь с офицером. Язык — враг твой. Накопившийся за шесть лет гнев излился в гневной речи.
— Да вы просто не способны оставить других в покое. Особенно людей вроде меня, которых можно использовать, которым можно испоганить жизнь. — Он испытывал странное пьянящее чувство, точно со стороны наблюдал за каким-то храбрецом, с чьих губ срывались невозможные слова. — Играйте в ваши игры с Фа'тадом и генералом Кадо. Не впутывайте меня, не впутывайте мою семью. Оставьте нас в покое.
Бел-Сидек судорожно сглотнул, лишь тогда дар речи вернулся к нему.
— Это и твоя борьба, Аарон.
Аарон сплюнул в пыль и хрипло захохотал.
— Иди ты в задницу! Моя?! Да ведь туго-то после захвата Кушмарраха пришлось только вам, знати и богатеям. Вам да чудовищу из крепости. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы выдал тебя геродианам. Но что взять со старого пса, которого хорошо выдрессировали, пока он был несмышленым щенком. Я не способен пойти против вас. Убирайтесь же, черт побери! Оставьте меня в покое!
И Аарон зашагал большими шагами, чтобы бел-Сидек не мог за ним угнаться.
Гнев понемногу испарялся. Аарону становилось страшно. Распустил язык, идиот. Глупо, ужасно глупо. Живые — опасные люди, опасные и безумные.
Бел-Сидек остановился: за Аароном все равно не поспеть. Он подавил злость — словно неразгоревшийся костер ногой затоптал. Ему и раньше приходилось сталкиваться с подобными вспышками. Бел-Сидеку они очень и очень не нравились. Отчасти потому, что он не до конца понимал переполнявшую этих людей горечь, не понимал их разочарования, отчасти потому, что в словах их была тревожная правда. Но он не желал чувствовать себя виноватым лишь потому, что следует своим убеждениям.
День предстоит тяжелый. Приятно это или нет, надо все обдумать, еще и еще раз пересмотреть свои собственные цели и цели движения.
Если взглянуть на вещи глазами Аарона, ясно становится, почему Живым нелегко вербовать сторонников. Кушмаррахане многого лишились на этой войне, и командиры их виновны не меньше геродиан.
По сути, Аарон прав, но такие мысли, будь они неладны, опаснее всех шпионов, оплачиваемых генералом Кадо. Из-за них люди отвергают движение, осуждают его. Кушмарраханам кажется, что, несмотря на все недостатки, при геродианских порядках можно жить, они лучше хаоса, чреватого разорением и обнищанием.
Бел-Сидек похромал в сторону порта, напрасно пытаясь заглушить, перебороть боль в ноге — и в сердце. Через каждые сто шагов он оглядывался, пытаясь пересчитать нагонявших его дартар.
Колонна дартар проходила через Осенние ворота. Казалось, ей конца не видно. Горожане, ожидавшие своей очереди войти в Кушмаррах, провожали дартар все более и более мрачными взглядами.
Даже Йосеху подумалось, что Фа'тад послал сюда всех своих людей. Зачем? Чепуха какая-то. На кой ляд ему сдался этот проклятый лабиринт квартала Шу?
— Плевать ему на лабиринт, — заявил Ногах. — Фа'тад просто хочет заставить Кадо проверить, будто и в самом деле думает, что там можно отыскать нечто ценное. Авось Кадо клюнет и как дурак примется искать, чего там отродясь не бывало.
— Нам-то какая разница? — вмешался Меджах. — Сидим ли мы на месте, рыщем ли по окрестностям — денежки-то все равно идут.
— Верно, парень, — поддакнул кто-то. — Не из-за чего шум поднимать.
— Да он спит и во сне видит, чтоб нас с месяц-другой продержали на этой работенке, — пояснил Ногах. — Вы бы видели, какую девчушку вейдин он себе вчера приглядел, прям глаз с нее не сводил, чисто теленок.
— Ага, ребята, красотка хоть куда! — подхватил Меджах. — Нежная, молоденькая, конфетка одним словом. Глазки — точно жареный миндаль с медом, а губки — как розовые лепестки.
— Хватит вам, сказал же, кончайте, — взмолился Йосех.
— И самое главное — ни капельки не важничает. Смотрела на него такими же телячьими глазами, — не унимался Меджах.
— Ну уж это ты загнул, — усомнился Ногах, — чересчур хорошо, чтобы быть правдой. Если эта чудо-девчонка вдобавок и стряпать умеет, я, пожалуй, отобью ее у братишки.
Протесты Йосеха только подзадоривали насмешников. Вейдин останавливались, дивились на смеющихся дартар.
— Что о нас подумают, — отбивался от шутников Йосех, — ведь дартарин должен быть суров и угрюм.
Они покинули акрополь, проехали мимо громады крепости. Напряжение Йосеха нарастало. Намечается крупномасштабная операция, и шансы, что отряд Ногаха остановится там же, где вчера, невелики.
Но Ногах, видно, постарался. Отряд его отделился от колонны у входа в тот же переулок. Йосех избегал смотреть на знакомую дверь: каждый взгляд его в ту сторону вызывал град насмешек.
Сегодня дверь была закрыта. Старуха тоже не сидела на обычном своем месте у порога. Может, от его вчерашней дерзости у старой карги разлилась желчь? А может, она решила перейти на осадное положение — до тех пор, пока дартары не уберутся из Шу?
Ногах возился с чем-то, с трудом орудуя раненой рукой. Некоторые из его родичей уже продвинулись в глубь переулка. К ним присоединились еще шесть человек, назначенных Джоабом. Они спешились и подвели своих верблюдов к Йосеху.
— Сегодня ты туда не пойдешь? — спросил он Ногаха.
— Пойду, конечно.
— Ты же ранен. Пошли лучше меня.
— Ну нет: ты упустишь свою голубку-вейдин. — Ногах рассмеялся и скрылся в темном переулке.
Йосех пошел было следом.
— Осади, братишка! — окликнул его Меджах. — Подойди-ка сюда.
Йосех неохотно повиновался.
— Тебе еще многому предстоит научиться, парень, иначе не выживешь. Первое правило — никогда ни на что добровольно не напрашивайся. Добровольцев посылают в самые опасные места, туда, где убивают.