позвонил по этому номеру и договорился о встрече.
голоса - и тем не менее в нем что-то ощущалось: то ли обреченность, то ли
предел усталости, то ли та тихая злобность, которая возникает у человека,
перешагнувшего границу смерти.
не менее Штурмфогель беспокоился. Он сам был в некотором недоумении от этого
своего беспокойства.
липкая паутина, из которой не уйти...
берегу бухты. За два часа до назначенного времени в ту сторону выдвинулись
прикомандированные оперативники гестапо, совершенно неотличимые от турок.
Когда от них пришло сообщение, что сторонней слежки не замечено, Гуго дал
сигнал на выдвижение.
вокзала, пошел пешком - сначала от берега, а потом в обход таможни к
Египетскому базару. Сзади и по сторонам к назначенному месту шли остальные.
Гуго и помощник военного атташе должны были приехать в последний момент...
Из низколетящих туч сыпалась серая водяная пыль. Не прошло и пяти минут, как
с полей шляпы стали свисать и падать вниз студенистые, похожие на
перевернутых медуз капли.
неприметный, спрятанный где-то в глубине квартала, - был, как ни показалось
бы странно стороннему наблюдателю, пуст лишь наполовину. Но Штурмфогель
знал, что здесь традиционно обедают многие таможенные, железнодорожные и
почтовые чиновники средней руки... Когда-то, по оставшимся от Канариса
данным, это был известный русский эмигрантский ресторан, назывался он
"Полковник" и славился борщом и биточками в сметане. Теперь от старого
остались лишь красные рубахи официантов да название, хотя и переведенное на
турецкий.
зала, и пошел к свободному столику в углу. Столик был, разумеется,
забронирован для кого-то другого, но десять скомканных рейхсмарок немедленно
решили дело в пользу Штурмфогеля.
друзья придут позже. Принесите мне плов, большую чашку кофе и лимонную воду.
И я буду платить за всех.
Аромат стоял одуряющий. За столом рядом со Штурмфогелем уже расположился
Гуго в белом костюме с орхидеей в петлице; пиджак его вызывающе топорщился
под мышкой. В руке Гуго держал высокий бокал.
неправильно...
все уже съедено. Тело постаралось... Он достал из внутреннего кармана
стальную фляжку с коньячным спиртом и отхлебнул глоток. Правилами операции
это возбранялось, но на правила он часто плевал.
что под подозрением находится он сам, то так бы и сделал. Увы, руки
связаны...
тридцати пяти. Гуго двигался и смотрел совершенно обычно, и никто не
догадался бы, что на самом деле он сейчас наверху. В руках его был толстый
коричневый портфель. Гонорар для Ортвина, подумал Штурмфогель. Они разделись
и направились к столу.
водой насквозь. С трудом, путаясь в пуговицах и рукавах, он содрал его с
себя и быстро пошел к столу.
- То ли пневмония, то ли опять малярия. Я думал, что уже вылечился.
Наверное, ошибся...
скулы и синяки вокруг глаз.
помощник военного атташе, и мой шеф...
Эрвин. Меня... пытали. Чтобы я вас... тебя... А потом я сбежал.
Он страшный человек...
фотографий не окажется. Слишком это было бы легко и просто... Но, Ортвин!
Гонорар был положен вам за данные о предателе. Этих данных вы не привезли...
вообще-то... все эти дни я размышлял. У меня было много времени... Я думаю,
это был лишь способ выявить... меня... и сковать ваши силы. И все. Скорее
всего предателя выдумал сам Дрозд.
Эрвин. Смотайся на минутку наверх, посмотри, как там, и потом...
нет, пятеро!.. парней в коричневых вязаных масках и с автоматами в руках
ворвались в зал, поливая огнем направо и налево. Штурмфогель видел, как
очередью буквально разрезало пополам пожилого официанта; как брызнуло кровью
на стену там, где только что чинно обедала семья: дородный папаша, его
красивая жена в дорогом расшитом платке, двое ребятишек; как кто-то вскочил,
повалился и пронзительно закричал... Гуго, неестественно откинувшись на
стуле, рвал из-под полы свой "вальтер", а на груди его уже чернели дырочки,
три или четыре в ряд. Полковник Менцель взмахнул руками и выгнулся в
мучительной судороге. Сам Штурмфогель все видел и понимал, но двигаться мог
только очень медленно, все силы тратя на продавливание сквозь воздух,
страшно плотный - как мед. Как смола.
такого нелепого, в плечо, заставить плыть-падать сквозь этот сгущенный
воздух - и уже в этом полете увидел, как лопается череп Мерри, как
разлетаются осколки, брызги, сгустки...
любовь, и неистовое желание высокой жизни, и простая жажда жить, и обман, и
дружба, и память от мига зачатия до мига смерти, и чья-то ласка, и тоска,
тоска, тоска, стонавшая тогда в голосе, пробившемся сквозь жесть телефонной
мембраны, - все хлынуло наружу и мгновенно стало ничем.
бросился вверх и в каком-то неистовом прыжке схватил Мерри, выпавшего из
своей телесной оболочки и уже почти исчезнувшего в нигде. И вместе с ним,
рука об руку, он вынырнул в том бело-розовом цветущем саду, исчерченном
веселенькими трассерами пуль. Здесь тоже шло побоище. Прячась за
опрокинутыми столами, он поволок Мерри куда-то вперед, по зову, по наитию, к
коричневым стволам, к красному кирпичу древней стены, в зеленоватую тень.
Лицом вниз, раскинув ноги в высоких сапогах, лежал кто-то с узкой голой
спиной, черная лаковая куртка задралась до торчащих лопаток. Пули резали
ветви над головой, и цветы падали вниз, как мертвые мотыльки...
как-то вывернулся - из-под огромного коричневого мужика, бритоголового,
лоснящегося. Мерри уже держали двое других, растянув за руки, Штурмфогель
выхватил пистолет, но передернуть затвор не успел: сокрушительный удар сзади
в основание шеи отсушил, парализовал руку, пальцы разжались, оружие выпало,
подогнулись колени... Кто-то обошел его, оставив без внимания - как кучку
дерьма. Коричневый мужик, тоже забыв о нем, шагнул к Мерри и косо взмахнул
рукой. Штурмфогель успел заметить тусклый высверк бронзы, а голова Мерри
запрокинулась назад, удерживаемая, наверное, лишь тонким ремешком кожи...
Через одиннадцать лет, в другом облике... Тот же внимательный и почти
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Корнев Павел
Корнев Павел
Круз Андрей
Шилова Юлия