с тем же составом секундантов.
Результат же его был несколько неожиданным.
благородной ярости, решив хорошенько проучить юного нахала.
и сделал выпад, чтобы пронзить грудь противника, но... шпага его, словно
по ней стукнули у рукоятки тяжелым молотом, вылетела из его руки и
брякнулась о монастырскую стену.
Сирано не стал ждать, пока он снова вооружится, как делал это с графом де
Вальвером, а, едва капитан со шпагою в руке обернулся, приставил острие
своей шпаги к его сердцу, потребовав, чтобы тот немедленно покаялся или
перед ним, или перед господом богом.
смерть на поле боя во славу герцога или короля, чем от этого наверняка
прошедшего выучку у самого дьявола юнца.
маршала Франции, не стану называть его фамилии, - пролаял бедный капитан.
- Вам чертовски везет, господин де Бержерак, и вы наверняка славный
парень! Я взял бы вас в свою роту.
интересуясь науками и поэзией.
другой части.
происшедшем. - Поскольку дело разрешилось миром, то и указ короля можно
считать ненарушенным, что я и предлагаю отметить, за мой счет, разумеется,
в лучшем трактире Латинского квартала. Согласны ли бывшие противники?
разразился заразительным хохотом, похожим на лай престарелого пса.
обслуживал нежданных гостей в ночном колпаке, не желая упустить изрядной
выручки.
приему, вполголоса добавив:
будете с его помощью лишь разоружать противников, не нанося им ранений.
евнухом в гарем турецкого султана, предварительно повышибав шпаги у
десятка-другого чистоплюев в кружевах! - пьяным голосом пообещал капитан и
полез обниматься с былым своим противником. - Я в своей жизни проиграл
только два боя! Тебе, молодой мой друг, и... как бы ты думал? Девчонке! -
И он захихикал. - Но какой! В кастраты к папе можно пойти! Не девчонка -
факел! Об нее можно было обжечься! Вот я и обжегся. Испугался за свое
здоровье, как сегодня, когда ты пощекотал меня у сердца острием шпаги.
Словом, каюсь, струсил первый раз в жизни! С тобой второй! - И он снова
захохотал своим необычным хохотом.
появившегося в высшем парижском свете. Однако испытания его для вступления
в это высшее общество не кончились.
собственные цели, Сирано не раз приглашали в высший парижский свет, но
всякий раз ради нового скандала.
каковым неизменно оказывался более острый на язык, чем любой аристократ,
Сирано де Бержерак.
"оскорбителем" или традиционно заканчивались вышибанием шпаги из рук
противника, или его несмертельным ранением.
приглашали. И ни одна из прекрасных дам не ответила ему нежным взглядом на
его зовущий пламенный взор.
собственного безобразия граничило с тем отчаянием, которое овладевает
таким путником, сознающим свою обреченность.
гордостью и язвительностью ко всем, кто скрывал свою безобразную
внутреннюю сущность.
утопающее в зелени имение почтенного графа Жермона де Луилье, ибо только в
сердце Франции встречаются такие затянутые полупрозрачной дымкой уголки
(какие мне приводилось видеть только там!) с извилистым ручейком,
протекающим через парк, с изящными дугами мостиков, где так хочется
задержаться, любуясь плавающими в тихой заводи кувшинками со сверкающими
на солнце стрекозами над ними и раскинутыми вокруг по уснувшей воде
влажными листьями, даже с приютившейся на каком-нибудь из них забавной
лягушкой.
к природе, аллея, берущая начало от аккуратного шато на пригорке,
спускалась к пруду, заботливо обсаженная выросшими за столетья деревьями и
оттеняющими их величественность кустами роз, которые цвели здесь все лето,
как бы олицетворяя собой жизнь человеческую, распускаясь из бутона
королевами белого, красного, даже черного (гордость Жермона де Луилье!)
цвета, насыщая воздух душистым ароматом, чтобы, увядая затем, уступить
место в живом букете красоты новым бутонам, нетерпеливо набухающим,
жаждущим своей нежной пышности, столь чудесной и недолгой.
который сохранил с былых времен не только гордую осанку и
аристократическую властность горбоносого, гладко выбритого лица с двумя
энергичными складками по углам губ, но и не утратил своего влияния при
дворе сменяющихся королей, с чем приходилось считаться даже всесильному
кардиналу Ришелье, - мне не хотелось встретить тебя словами упрека, -
продолжал отец, - но сейчас, когда ты отдохнул от тряски в почтовой
карете, я намерен объяснить тебе, почему вызвал тебя из Парижа.
тревогой за тебя, родовитого дворянина и обещающего поэта. Я гордился и
твоими стихами и твоим пребыванием в Сорбонне, так как образование - это
храм знания, построенный на фундаменте воспитания, какое я тебе дал. Так
почему же я слышу вдруг о попойках, кутежах, интрижках с женщинами,
наконец, о дуэлях, в которых ты принимаешь участие?
силой, что едва не вонзил ее в дорожку. - Был только секундантом?
человека.
скандалиста Парижа столь порядочным человеком?
это именно так.
мне не нравится все, начиная с его гасконского имени, присвоенного его
отцом, отталкивающей внешности и кончая непристойным поведением в светском
обществе! Эти непрекращающиеся дуэли, пренебрежение указом его величества,
наконец, дерзкие стишки, порочащие дворянство, и даже комедия - пасквиль с
осмеянием не только своего коллежа, но и священнослужителей, даже самой
Церкви, все это мне претит!
твоего общения с ним.
сын, добавив: - Но я счастлив быть подле вас.
сушат догмами господ профессоров, которые еще не очнулись от былого спора,
сколько чертей можно уместить на острие иголки. Я не против вольнодумства,
даже твоего Сирано, порицая лишь его поведение. Но торжество догм едва ли
не хуже! Я убежден, что в наше время нужно мыслить шире, как умели еще в
Древней Греции, а не засыхать на корню без поливки свежими идеями, без
чего я не вырастил бы ни старых, ни новых сортов роз, которыми мы любуемся