Чтение 26–й страницы книги ~Иножитель~

против ста человек!

- Шпагой, ваше высочество, действительно можно сдержать сто человек,
но для привлечения на правую сторону миллионов людей нужно уже другое
оружие.

- Но и шпага ваша может понадобиться, господин де Бержерак, если дело
дойдет до осады Бастилии, где вы, надеюсь, окажетесь рядом со мной.

- Я всегда избегал Бастилии, ваше высочество, никак не допуская, что
могу там встретиться с принцессой.

Принцесса Монпансье расхохоталась:

- В Бастилии внучку Генриха IV вы бы не встретили, но на стенах
крепости у пушек можете найти.

- Я буду подносить ядра, начиненные памфлетами.

Графиня де Ла Морлиер увлекла Сирано и Ноде вместе с ним дальше.

- А вот и сама сестра легендарного Конде, мадам де Лонгвиль, скорее
зажмурьтесь, мой Бержерак!

- Это было бы преступлением, ваше сиятельство! - воскликнул Сирано. -
Конечно, людям приходится жмуриться, глядя на солнце, но они не могут
обойтись без его живительных лучей!

- Вы милы, Бержерак, - сказала госпожа де Лонгвиль. - Я расскажу о
вас брату, он пригласит вас в Лувр немного повеселиться.

- А теперь, - воскликнула графиня де Ла Морлиер, оглядываясь на
маркиза де Шампань и делая ему какой-то знак, - мы попросим нашего поэта
прочесть свои памфлеты, направленные против чудовища в рясе, который
держит в плену нашу прелестную королеву Анну и ее малолетнего сына, нашего
любимого короля!

Маркиз де Шампань исчез из гостиной и незаметно вернулся уже не один.

Сирано уже увлеченно читал свои памфлеты, которые так взбесили
кардинала Мазарини, готовившего их автору ни с чем не сравнимую по
жестокости месть.

Памфлет "У спальни королевы", болезненно уязвивший королеву Анну,
произвел в гостиной графини подлинный фурор. Дамы повскакивали с кресел,
рукоплеща поэту. Сопровождающие их кавалеры молча ухмылялись в усы и
переговаривались между собой.

- Какая прелесть! - восклицали дамы. - Как изысканно, тонко и вместе
с тем зло! Но это святая злость, равная доброте!

- Лучше об этом адюльтере не сказать и в самом язвительном дамском
обществе, - заметила герцогиня де Шеврез.

- Даже в таком, где не умеют краснеть! - подтвердила принцесса
Монпансье.

- Вас поблагодарят за эти памфлеты не только крестьяне, - с
обворожительной улыбкой произнесла госпожа де Лонгвиль.

- Прелестные дамы! - возвестил, вмешавшись в дамские голоса, маркиз
де Шампань. - В нашем кругу появилось еще одно светило, баронесса де
Тассили, неся с собой знойное дуновение юга Испании. Об этом светиле,
уверен, скоро заговорит весь Париж! Баронесса Лаура обращается с просьбой
к нашему поэту прочесть вслед за памфлетами и свои сонеты о любви, ибо
любовь - непобедимое оружие наших дам. Надеюсь, эту просьбу поддержат все.

- Конечно! - воскликнула хозяйка дома, предвкушая впечатление,
которое произведет на гостей приготовленный ею для сегодняшнего вечера
сюрприз.

Сирано оглянулся и почувствовал, что теряет сознание, как во время
встречи с индейцами в канадских горах.

Ослепленный, ошеломленный, смотрел он перед собой на чудо или новую
игру его воображения. Что это? Награда за его терзания или воплощение
несбыточной мечты о женщине-совершенстве, воплотившейся не в небесную, а в
земную плоть?

Он не мог отвести глаз от волшебного облика его Эльды со звездной
Солярии, неведомо как оказавшейся здесь, черноволосой, смуглой и яркой,
воздушно легкой, грациозной и в то же время стремительной в движениях.

Смотря на него так знакомым ему бездонным в черноте глаз взглядом,
она сказала по-французски с едва заметным и милым чужеземным акцентом:

- Я была бы счастлива услышать слова, которыми вы воспеваете любовь и
женщину.

Соляресса Эльда, его звездная наставница и ученица, говорила почти
так же, быть может, чуть более чисто. Но она могла сказать эту фразу и
так.

И тогда Сирано, повинуясь непосредственному чувству, пожелал
проверить, не соляресса ли Эльда догнала его на Земле, чтобы участвовать в
"Миссии Ума и Сердца" вместе с ним, но не дает пока повода открыться перед
людьми. Если это так, то она должна понять, что он читает посвященный ей
на Солярии сонет, правда, из внушенной Тристаном предосторожности, в
несколько измененном, "земном" виде:

На злой, измученной планете

Ты для меня живой огонь!

Луч ослепительного света!

Нежна, но жжет твоя ладонь.

Твоей звезды всего лишь тень я,

Повелевать ты мной вольна,

Весны пьянящее цветенье,

Прибоя звонкая волна!

Веселье, смех, влекущий танец.

В движеньях острых - ураган.

Я жду, я знаю: миг настанет -

Вскипит страстей твоих вулкан!

И в лаву обратит тот пламень

Мой лед надежд и сердца камень.

Затаив дыхание, Сирано ждал. Среди восторженных слов в свой адрес он
страстно хотел услышать знакомый вопрос: "А что такое вулкан?" Это было бы
паролем, с помощью которого он узнал бы здесь, на Земле, свою Эльду.

Он не дождался этого вопроса, впрочем, может быть, и не вправе был
его ждать. Ну хотя бы любой другой намек!

Баронесса Лаура де Тассили обожгла его взглядом, быть может, чуть
неестественно блестевших глаз и, поражая удивительно ярким, отнюдь не
застенчивым румянцем щек, сказала:

- Дома в Испании я любила танцевать. У нас танцуют даже при дворе.
Пусть мой танец здесь, у вас, с дозволения графини де Ла Морлиер, послужит
моим ответом вам, поэт, поскольку о танце сказано у вас в сонете.

Для гостиной графини де Ла Морлиер это было совершенной
неожиданностью. Если дамы здесь и танцевали, то лишь жеманные светские
танцы с изысканно-учтивыми кавалерами и под слащавую музыку.

А здесь музыки не было совсем. Ее заменяли оказавшиеся в руках гостьи
из Испании кастаньеты.

Поистине, преобразившись в огненном танце, она подтвердила данное ей
в Париже имя Лауры-пламя.

Нет! Это не был танец солярессы Эльды! Это было нечто совершенно
иное, действительно пламенное и чувственное.

Но что же это значит? Может ли быть такое совпадение? Или в самом
деле все путешествие на Солярию лишь горячечный бред больного воображения,
ищущей мечты о совершенстве в людях, в обществе, в жизни? Как же это могло
вдруг воплотиться в светском салоне знатных дам? В мире, который он
называл клокочущей пустотой!

Сирано не мог прийти в себя. Ноде, ничего, конечно, не поняв, все же
почувствовал неладное и пристроился рядом с Сирано, но тот сделал ему
знак, что хотел бы остаться среди гостей в одиночестве.

Когда пламенный танец испанки закончился, Лаура подсела к Сирано и,
задыхаясь от приступа кашля, прошептала:

- Вы довольны моей благодарностью?

- О да, баронесса! Но я не знаю, как, в свою очередь, выразить
благодарность вам!

- О, очень просто! Признаться, что прочитанный вами сонет посвящен
мне.

- Вам? Вы знали его? - с надеждой спросил Сирано.

- Что вы, Бержерак! Конечно, нет! Но мне достаточно впервые услышать
его, чтобы понять, что и сонет, и его автор принадлежат мне.

Сирано вглядывался в прекрасную молодую женщину, так волнующую его
своей внешностью и словами.

- Я люблю поэзию, мой Бержерак, - продолжала все с тем же
очаровательным акцентом Лаура. - Я в девичестве зачитывалась сонетами
Петрарки, посвященными Лауре, мечтая, что и мне, тоже Лауре, когда-нибудь
другой великий поэт будет посвящать подобные сонеты. И кажется, я
дождалась этого. Не правда ли?

Нет лучшего способа найти путь к сердцу поэта, как признать его
поэзию, сравнить его с великими предшественниками. А тут еще невероятное
сходство! Сходство с сокровенной мечтой поэта!

Впрочем, вглядываясь в свою пленительную собеседницу, Сирано находил
не только сходство, но и отличия от воображаемой Эльды. Да, он мысленно
произнес "воображаемой", готовый уже счесть свое путешествие с Тристаном
на Солярию грезой, рожденной беседами с учителем и последующей горячкой.

Лицо Лауры было прекрасно, почти такое же, каким представлял себе
Сирано свою Эльду. Вот только неестественный блеск глаз и нездоровый
румянец лица. Впрочем, это можно объяснить возбуждением огненного танца.

- "Твоей звезды всего лишь тень я, повелевать ты мной вольна!" -
продекламировала тихим голосом Лаура. - Это ведь про нас с вами, сеньор де
Бержерак! Я хочу слушать это еще и еще раз...

Сирано похолодел, потом его бросило в жар.