Чтение 26–й страницы книги ~Небесный полководец~

философской точки зрения. Удивительно, но, несмотря на то, что
Корженевский, Гевара, Шоу и остальные анархисты по-прежнему казались
фанатиками, ослепленными своими идеями, я вынужден был признать, что они
не похожи на кровожадных людоедов - ведь они искренне верят, что борются
за свободу "угнетенных" народов...

Давно я не чувствовал себя таким отдохнувшим - в мою душу даже
закралось подозрение, не подсыпали ли нам в пищу наркотик. Однако,
взглянув на Гевару, я понял, что граф за всю ночь так и не сомкнул глаз -
по-прежнему в дорожном платье, он лежал на спине, закинув руки за голову,
и мрачно разглядывал потолок.

- Похоже, граф, вы не очень довольны своим положением, - заметил я,
направляясь в ванную.

- А чему радоваться, мистер Бастейбл? - Он раздраженно хмыкнул. - Я
сижу взаперти, когда должен быть в Брунее и выполнять свой долг... Меня
раздражает шутовская маска революционера, которую напялил на себя Шоу.
Настоящий революционер скрытен и неприметен...

- В таком случае, роль подпольщика явно не для вас. - Я вздрогнул,
потому что из крана неожиданно потек кипяток. - Газеты пестрят вашими
фотографиями, и книги ваши, я слышал, широко известны.

- Я другое имел в виду. - Он посмотрел на меня красными от недосыпания
глазами и прикрыл веки, словно не желая больше мириться с моим
присутствием.

Меня позабавил своего рода дух соперничества, царящий между
анархистами... или социалистами... или коммунистами... или как там они
себя называют. Каждый из них, казалось, знал, как изменить мир к лучшему,
и каждый отвергал идеи другого. Если бы они реально взглянули на вещи,
думаю, их борьба стала бы во сто крат эффективнее.

Вытирая лицо полотенцем, я посмотрел в окно. Да, Шоу достиг немалого.

Вставало солнце. В розовом садике играли и смеялись дети - разного
возраста, разных национальностей. По тропинкам, непринужденно беседуя,
прогуливались мужчины и женщины. Многие из них наверняка состояли в
смешанных браках... Как ни странно, меня это не удивляло. Напротив,
казалось естественным. Помнится, Шоу назвал это поселение Городом на Заре
Демократии, Городом Равенства... Однако возможно ли подобное равенство в
остальном мире? Не зиждется ли Город лишь на беспочвенных мечтаниях
генерала Шоу? Я поделился этой мыслью с Геварой и прибавил:

- Вокруг так мирно и спокойно... Но вам не кажется, что этот город
построен на пиратстве и убийствах, точно так же, как и Лондон, по вашим
словам, построен на несправедливости?

Гевара приоткрыл глаза и пожал плечами.

- Мне нет до этого дела. - Он помолчал. - Но, честно говоря, у меня
такое впечатление, что Город-на-Заре - это начало. Фундамент грядущего. А
Лондон - это финал. Последний оплот мертвой идеологии.

- В каком смысле?

- Европе больше не к чему стремиться. У нее нет будущего... Будущее
рождается здесь, в Китае, который еще умеет мечтать. Рождается в Африке, в
Индии, в Средней Азии, на Дальнем Востоке... наверное, и в Южной
Америке... А Европа умирает. Признаться, мне жаль. Однако перед смертью
она покажет обесчещенным ею народам, каких высот те могут достигнуть.

- Значит, мы катимся в пропасть?

- Этого я не говорил. Понимаете, как хотите.

Я не мог уследить за ходом его мысли и поэтому промолчал.

Вычищенная и выглаженная одежда лежала на кровати. Я оделся.

Спустя некоторое время раздался тихий стук в дверь, и к нам заглянул
глубокий старик с белой как снег козлиной бородкой, подстриженной на
китайский манер. Одет он был в простой хлопчатобумажный костюм. Незнакомец
выглядел так, словно прожил целое столетие и повидал все на свете.

- Доб'ое ут'о, молодой человек. Доб'ое ут'о, Гева'а, - сказал он,
опираясь на трость. У него был тонкий, хрипловатый голос с сильным русским
акцентом.

Отбросив невеселые мысли, Гевара вскочил и приветствовал гостя:

- Дядя Владимир! Как здоровье?

- Спасибо, хо'ошо. Чувствую, п'авда, что мне недолго осталось.

Старец сел в мягкое кресло, и граф представил нас нас друг другу:

- Мистер Бастейбл, это Владимир Ильич Ульянов. Он был революционером,
когда мы с вами еще на свет не родились.

Я решил не разубеждать его и пожал руку гостю. Гевара засмеялся.

- Дядя, мистер Бастейбл - закоренелый капиталист. Он называет нас
анархистами и убийцами!

Ульянов захихикал.

- Меня всегда смешит, когда людоед обвиняет свою же'тву. В двадцатые
годы, до того, как я вынужден был покинуть 'оссию, подобные обвинения на
меня сыпались тысячами... Тогда пост п'едседателя Думы занял Ке'енский...
Он все еще у ко'мила власти?

- Умер в прошлом году, дядя. Ваши соотечественники выбрали нового
председателя. Сейчас им стал князь Суханов.

- И, без сомнения, лижет пятки 'омановым, как и его п'едшественник...
Дума! Па'одия на демок'атию! Каким же я был идиотом, что позволил выб'ать
себя на пост п'едседателя! Нет, надо было идти д'угим путем! Путем
воо'уженной бо'ьбы! 'оссией все еще п'авит ца'ь - даже если власть
официально п'инадлежит так называемому па'ламенту.

- Верно, дядя... - пробормотал Гевара.

Мне показалось, что граф подтрунивает над ним. Хотя он, конечно,
восхищался этим человеком, в свое время вершившим великие дела, а теперь
превратившимся в забавного старичка.

- Ах, если бы мне п'едставился случай, - продолжал Ульянов. - Я показал
бы Ке'енскому, что такое настоящая демок'атия. Я ог'аничил бы власть
ца'я... или даже све'г его... Да, да... Это было бы возможно, если бы
восстал весь на'од. В исто'ии всегда есть такой момент... а я упустил его.
Может, я спал в это в'емя, или был в ссылке в Ге'мании, или... - он
грустно улыбнулся, - или занимался любовью... Ха! Но в один п'ек'асный
день 'оссия будет освобождена, а, 'удольфо? Мы сделаем из 'омановых
честных т'ужеников, сошлем в Сиби'ь Ке'енского и его "па'ламент" - как он
сослал меня, п'авда? Ско'о, ско'о п'оизойдет 'еволюция!

- Скоро, дядя.

- Дайте людям еще немного поголодать. Сделайте их т'уд еще тяжелее. Это
а'хиважно. Пусть на'од лучше узнает, что такое болезни, ст'ах, сме'ть - и
тогда он поднимется. Как волна, кото'ая смоет всех этих п'одажных князьков
и купчишек, утопит их в собственной к'ови!

- Так и будет, дядя.

- Ах, если б я не упустил шанс! Если б Дума мне подчинилась!.. Но этот
лис Ке'енский обманул, опозо'ил меня, выгнал с 'одины, из моей 'оссии...

- Когда-нибудь вы вернетесь.

Ульянов хитро подмигнул Геваре.

- А я уже возв'ащался 'аза два! 'асп'ост'анил несколько памфлетов.
Навестил Б'онштейна - давнего своего това'ища по па'тии... п'ипугнул, что
если ох'анка схватит меня, то и его заподоз'ят в подпольной
деятельности... Б'онштейн когда-то был 'еволюционе'ом, но потом отошел от
бо'ьбы и тепе'ь де'жится за свое к'есло в Думе... Ев'еи! Все они
одинаковы!

Гевара нахмурился.

- Евреи евреям рознь, дядя.

- Ну да, ну да. Однако Б'онштейн... Ах, что гово'ить... Ему уже
девяносто семь. Он ско'о ум'ет. И я ум'у...

- Но ваши работы останутся в веках, Владимир Ильич. Они вдохновят на
борьбу новое поколение революционеров - всех тех, кто сейчас учится
ненавидеть несправедливость.

- Да, - кивнул Ульянов. - Будем надеяться... Вп'очем, они уже не
вспомнят вот этого... - И он принялся рассказывать бородатые анекдоты.

Гевара скрывал нетерпение и не перебивал, даже когда старик стал
обвинять его в том, что граф, дескать, сошел с "пути истинного
'еволюционе'а".

Тем временем я произнес волшебное слово "еда", и на бело-голубоватом
овале возникло изображение юной китаянки. Я заказал завтрак на троих, взял
тут же появившийся поднос, и мы с Геварой с аппетитом позавтракали.
Ульянов же не собирался тратить время на еду - пока мы ели, он болтал без
умолку. Чем-то он напомнил мне лам, которых я встречал в бытность мою
офицером Индийской армии - речь его казалась столь же бессмысленной. И все
же я уважал старого революционера - как уважал лам - за его возраст, за
его веру, за то, что он не сворачивает с дороги к своей мечте. Ульянов
выглядел милым, доброжелательным старичком. Совсем не таким я представлял
себе закоренелого революционера.

Когда он повторял фразу: "Дайте людям еще немного поголодать, сделайте
их т'уд еще тяжелее, пусть на'од лучше узнает, что такое болезни, ст'ах,
сме'ть - и тогда он поднимется... Как волна..." дверь отворилась, и на
пороге появился Шоу - в белом костюме, с сигаретой во рту.

- Волна, которая смоет несправедливость, да, Владимир Ильич? Старая
песенка. - Он улыбнулся. - А я, как обычно, с вами не согласен.

Улыбнувшись в ответ, Ульянов погрозил ему пальцем.

- Не п'истало вам, батенька, спо'ить со ста'ым человеком. Это не в
т'адициях Китая. Вы должны п'ислушиваться к моим словам.

- А вы что думаете, мистер Бастейбл? - весело поинтересовался Шоу. - Из
отчаяния ли рождается революция?

- Я ничего не смыслю в революциях, - ответил я. - Хотя, согласен,
кое-какие реформы не помешают. Например в России.

Ульянов рассмеялся.

- Кое-какие 'ефо'мы! Ха-ха! Именно этого и хотел Ке'енский. Но, когда
доходит до дела, о 'ефо'мах забывают. Так уж повелось. Должна 'ухнуть вся