грохнулся в девственную пыль. Молодой поэт и ученый де Мирабо,
прославленный потом под именем кавалера де ла Ну, именно в этот роковой
миг оказался на пути капитана. Каким-то чудом он удержался в седле. И это
решило дело. Если бы он вот так же, морщась от боли, с ослепшим от пыли
лицом, пошатываясь, встал рядом с еще дрожащей лошадью, встреча эта могла
закончиться мирно. Но кавалер де Мирабо не упал. И разъяренный капитан,
подхлестываемый болью и физиологическими последствиями бурной ночи, не
услышал учтивых слов извинения.
бешенства, сказал капитан. - Вы держали путь в Париж, но я вынужден
просить вас поехать со мной к Венсенскому лесу.
голову и подтянул поводья...
Оставшись в одних рубашках, померили клинки. Шпага капитана оказалась
длиннее на целую ладонь, и он предложил обменяться оружием.
по-прежнему намерены драться, сударь, то мы можем остановиться на поединке
с кинжалом и шпагой.
кинжал.
позицию.
щипали росистый клевер.
отпрыгнули назад. Де Мирабо понял, что не устоит перед таким противником.
Он сделал ложный выпад с четвертой позиции и попытался достать капитана
кинжалом, но тот ловко ушел в сторону. Он легко отражал самые
стремительные атаки, почти не сходя с места. И когда кинжал де Мирабо
ударил о рукоять капитановой шпаги, могучий рывок снизу почти подбросил
кавалера в воздух. В то же мгновение он получил укол в плечо. Раскаленная
боль прожгла тело. Де Мирабо пошатнулся, безотчетно защищая раненое место
шпагой. Кинжал его выпал из обессиленной руки. Ему показалось, что
противник собирается нанести рубящий удар сверху. Он попытался прикрыть
голову шпагой, но капитан молниеносно провел мулинэ и резким движением
обезоружил кавалера. Откуда-то прогремел выстрел, и, вскинув голову к
изрешеченной солнцем листве, капитан сделал последний выпад и упал на
спину. Он лежал, выпятив могучую грудь и раскинув не выпустившие оружия
руки.
На глазах его была маска, в опущенной руке еще дымился пистолет.
попятился к дубу. Прижался спиной к стволу, ощущая сквозь тонкую ткань
рубашки колючий рельеф коры. И медленно сполз вниз, уткнувшись лицом в
колени. Теплая липкая кровь просочилась сквозь сжатые пальцы, и они
ослабли, скользя друг о друга.
мутью глаза и, цепляясь за уплывающее сознание, прошептал:
треском разрывая на кавалере рубашку.
закачался на мягком упругом облаке. А человек в маске быстро перевязал
раны, помазав их каким-то снадобьем, поднял украшенную черными перьями
шляпу капитана и хлестнул ею по белой лошадиной ляжке. Лошадь испуганно
дернулась, заржала и понеслась в темноту леса, пропадая и проблескивая
вдруг среди стволов и ветвей. Потом он хлопнул в ладоши, и на поляне
появились трое вооруженных до зубов слуг. Двое из них осторожно подняли
лежавшего в беспамятстве де Мирабо и понесли его. Человек в маске сделал
третьему слуге знак, и тот подхватил под уздцы лошадь кавалера и повел ее
вслед за носилками. Человек в маске склонился над капитаном, двумя
пальцами опустил веки на удивленно выпученные глаза и прикрыл лицо шляпой
с траурным оперением. Потом, обшарив труп, вытащил кошелек, подкинул на
ладони, улыбнулся и спрятал в карман.
кавалера де Мирабо в карету, окна которой были затянуты черными
занавесками...
кризиса, память его напоминала паруса испанского галеона, попавшего под
огонь английских пушек. Ему явственно представилась серая одноликая ткань
и рваные дыры на ней, когда он убедился, что не может припомнить события
последних дней. Жар схлынул и просочился куда-то сквозь влажные простыни.
Раны еще болели, но уже не прежней нарывающей, воспаленной болью, и
начинали чесаться. Вольдемар сам чувствовал, что выздоравливает.
мира, Вольдемара навестил очень знакомый, но совершенно неизвестный
человек. Был он высок и гибок, как шпага, смугл лицом и кареглаз.
Тщательно завитые черно-блестящие волосы его благоухали беспокойным и чуть
душноватым эликсиром Востока. Но всего примечательней были губы его.
Тонкие и странно-подвижные, напоминали они стремительную опасную змейку.
Где-то он видел уже этого удивительного человека. Может быть, даже хорошо
знал его в той смутной жизни, которую тщетно силился вспомнить. Он
чувствовал к незнакомому неизъяснимую симпатию, пронизанную холодной
струей страха, почти мистического ужаса. Его сразу же потянуло к
непостоянству этой змеиной улыбки. Отшатнуло и насторожило неприкрытое
коварство ее.
мутноватым питьем из узкогорлого черного кувшина. Молча протянул бокал
больному и, ласково зажмурившись, кивнул.
на подушки. Отер холодный пот со лба. Он хорошо знал вкус и запах многих
лекарств и ядов. Мутноватое питье это показалось ему похожим на
зловредное, опьяняющее зелье daturabelladonna. И действие, которое не
замедлило сказаться, было удивительным. Он потерял вдруг способность
двигаться. Окаменел. Превратился в соляной столб. Потом умерли звуки и
воцарилась вдруг тишина. Дымный утренний свет тоже как будто бы замер.
Казалось, остановилось даже время. Но бронзовый маятник огромных настенных
часов все еще качался и качался, но только беззвучно. И не отбрасывал
никакой тени.
странно, глухой рассказ этот сам собой оживал в голове кавалера де Мирабо.
листву дубов и билась привязанная к черной ветке лошадь над мертвым
великаном, все еще сжимавшим в руках кинжал и шпагу...
ученейшего кавалера де Мирабо, и против его короля Генриха III, и против
его страны, прекрасной Франции. В краю влажных туманов, дышащих цветочной
пыльцой, созрел этот давний заговор. Над каналами и над польдерами, над
стогами душистого сена и мокрыми лугами носились невидимые облака злых
мыслей. Подул холодный ветер с моря. Облака потемнели и сгустились,
ледяным дождем упали в темную ночь на вогнутые гребни крыш. Просочились в
дома, вошли в покинутые блуждающими душами тела людей. Так созрел этот
гнусный, финансируемый испанским золотом заговор Христиана Розенкрейцера -
первого магистра тайного ордена Розы и Креста.
ветерком отражение в воде. Погасли раскаленные неподвижные зрачки. Он весь
побледнел и рассеялся в воздухе. На его месте сидел прекрасный юноша.
Облик его был еще более темен, а глаза, зеленые и всепроникающие,
светились такой безысходной тоской и такой неземной добротой, что хотелось
рыдать и биться головой о стену.
языком мыслей, потому что Мирабо утратил способность слышать. - Лежи и
набирайся сил. Мое имя Каин, и я люблю людей. Они бегут от меня,
проклинают, но я люблю их. Руки мои почернели от труда и борьбы, лицо
закоптилось от огня, который я раздуваю в моем горне. Я дровосек и ученый,
такой же алхимик, как и ты. У меня лишь одна вина, лишь одно несчастье. С
детства я ненавидел ханжество и ложь, меня бесили лицемерие и тупость. Я
жалел глупую мать свою, презирал тупоумного брата, которого случайно,
совершенно случайно, однажды убил. Тот, кто считался моим отцом, никогда
не был мне близок. Но я часто жалел его, покорного, ограниченного и очень
незлобивого. Может быть, потому и люблю я людей, что нахожу в них черты
отца. Ведь все вы - его дети.
спросить Вольдемар печального юношу, но лишь беззвучно пошевелил губами.
закопченным в неземном огне лицом. - Библия, которую вы считаете священной
книгой, написана простыми смертными, а люди никогда не знают всей правды.
Бедный Адам не отец мне. Ева родила меня от самого Люцифера! Лучезарного и
сверкающего.
печальней, и тяжелая слеза упала на руку Вольдемара. Наружную сторону
ладони обожгло, как будто на нее пролился расплавленный металл. Вольдемар
задрожал, и острая пронзительная жалость перехватила его горло.
Адонаи и незадачливый сын его оклеветали Люцифера. Он мятежный и
свободолюбивый, независимый, прекрасный и гордый. Попы и святоши разнесли
Херберт Фрэнк
Андреев Николай
Свержин Владимир
Суворов Виктор
Фазиль Искандер
Рыбаков Вячеслав