одержимость его хозяина "энэлами".
Мальчишкам не свойственно долго увлекаться чем-то одним, но Игорю никогда
надолго не удавалось "излечиться" от невероятной, необъяснимой тяги,
которую он испытывал ко всему тайному. Возможно, интерес этот существовал
в противовес излишне "обыденной" жизни - а может, дело в призвании, в
нашедшем себя таланте?.. Как бы там ни было, однажды альбом с вырезками
закончился и был заведен второй... а затем третий, четвертый... - сейчас
их девять, и в каждом - статьи, фотографии, его заметки на полях. В
последнем некоторые статьи принадлежат Игорю, но ни одна из них не
написана "по живому материалу" - вс" это переводы и компиляции чужих
исследований.
Остаповича мучило такое положение вещей, он не желал навсегда остаться
лишь "обзирателем", как он иронически называл подобную профессию. Не
потому даже, что чувствовал себя полуворишкой, а из-за до сих пор не
угасшего стремления самолично увидеть чудо.
Неделя за свой счет? - да хоть год! Ради такого шанса Игорь согласился бы
и на большее.
- А кажуць, - продолжал неугомонный Мирон, - што гэта ус" адзин абман.
Амерыканцы цяпер твораць такия чуды - ку-уды там фантастицы! И "тарелки",
кажуць, яны зрабили. Узяли абыкнавенный самал"т, чымсь накрыли и запусцили
- вось табе й НЛО. Ты б лепш, Игар, заняуся людзьми. Вазьми маю бабку -
дык яна, знаешь, скацину поглядом зупыняла. Зыркне - и карова стаиць як
укопаная. Бравой павядзе - лягла. Иншай - устала й у хлеу идзе.
Остапович огладил ладонью усы, оперся о руку, молча слушая Мироновы
откровения.
- Або ж, возмем, иншый выпадак. Прадзед. Той ваабшчэ дождж словам
выкликау. Крикне па-свойму - и за дзесяць хвилин хмары сабралися, ужо
крапае.
Вот аб чым трэба стацци писаць. А ты - "тарэлачки"... Тольки не абражайся,
но...
- Слышь, Мирон, а чаго ж ты сам ничога не умеешь? Кали бабка ды прадзед
кудесниками были, табе самый шлях - в Копперфильды.
Тот вздохнул.
Ответил только после долгой паузы:
- Бабка, памираючы у бальницы, страдала. Гаварыла - няма каму передаць
силу. Патаму што наследницай можа быць тольки дзяучынка.
- А прадзед?
- Так сама: пам"р, а вучня не заставиу.
Игорь покачал головой:
- Нет, Мирон, слухаючы цябе, не пайму. У "тарэлачки" не верыш, а у гэта -
верыш. Як такоя можа быць?
Тот снисходительно усмехнулся, мол, чудак-человек, таких вещей не
понимаешь!
- "Тарэлачки" твае хто бачыу? Выгадки гэта. А бабка з прадзедам - прауда.
Таких, як яны - у кожнай в"сцы поуна. Чаго ж не верыць?
И пока Остапович решал, что же ответить, Мирон вырулил к остановке, куда
как раз подъезжал Игорев автобус.
5
- Тут выйду. Спасибо, - Юрий Николаевич пожал приятельски протянутую руку
и соскочил на грунтовку. Проводил ЗИЛ взглядом и зашагал к тропке,
проторенной в траве.
Поднялся ветер. Метелки хлестали Журского по штанинам, но он не замечал
этого, как не замечал и того, что похолодало. Юрий Николаевич вообще не
видел сейчас ничего, кроме одинокой избушки, к которой он направлялся -
намеренно спокойным. неторопливым шагом.
"Может, старика вообще нету дома, а я уже паникую", - думал - и чувствовал
внимательный оценивающий взгляд.
Откуда смотрят? Из окна? Или из-под старого тележного остова, который
разбившимся о рифы кораблем лежит здесь, выброшенный на берег травянистого
моря? А может быть, их несколько, невидимых наблюдателей?
Он вспомнил тот день, когда впервые столкнулся со скрытой силой этого
подворья - далекую-далекую зиму его тринадцатилетия. Были каникулы
каникулы только начались, Юрась, закончивший четверть почти на "отлично",
до ночи пропадал на улице. Занятия на скрипке не в счет - к ним он привык
и даже, к удивлению как сверстников, так и взрослых, умудрялся получать от
упражнений удовольствие. Но то - утром или ближе к вечеру, а днем -
катание на самодельных санках, снежные баталии, строительство крепостей...
Мать с отцом, словно сговорившись, не трогали ребенка, давая ему как
следует отдохнуть.
А играть в снежки и возводить стены лучше всего было на границе деревни и
леса - большой участок, цветущий и колосившийся летом, зимой превращался в
идеальную площадку для забав. Что же до одинокого дома, который "бацьки"
строго-настрого велели обходить стороной - так и бес с ним, с домом! Хотя,
конечно, любопытно, что в нем такого особенного... Ну живет какой-то
дядька, Юрась даже видел его пару раз, когда с отцом проезжал мимо: стоял
себе мужик во дворе, чего-то мастерил. Конечно, не совсем обычно, чтобы
жить одному, да еще на отшибе, вдали от всех - но мало ли как бывает.
Кстати, и живет-то мужик не один, а со стареньким отцом (так ребята
рассказывали - они же, ребята, строили самые разные догадки насчет того,
почему родители так относятся к отшельникам: представляли последних
уголовниками, обрусевшими фашистами, американскими шпионами...)
Но ничего такого уж завлекательного в одиноком доме мальчишки не находили.
Особенно после того, как Михай Грышчук грозился пробраться на подворье
отшельников - а день спустя выполнил обещанку, но вернулся домой странно
притихший и неделю на уроках предпочитал стоять. Насевшие со всех сторон
пацаны добились только одного - гордо продемонстрированных голеней,
которые оказались жестоко обожженны крапивой. По всей видимости, крапива
же погуляла по Михаю и значительно выше коленок.
К изумлению мальчишек, Грышчукова мамаша, баба бойкая и цепкая, не
побежала жаловаться на отшельников властям и сама никаких карательных мер
не приняла (пострадавший Михай не в счет).
С тех пор одинокий дом ребята обходили стороной, упорно делая вид, что его
не существует. Словно инстинктивно чуяли, насколько серьезной и опасной
была бы любая попытка вмешаться в тамошнюю жизнь.
Сегодня же все случилось само собой. Рыжань, веселый и непосредственный
пес, принадлежавший Витюхе-Хворостине, всегда принимал в ребячьих играх
самое активное участие. И надо же было такому случиться, чтобы выхватив
сбитую в запале сражения Юрасеву шапку-ушанку, Рыжань решил позабавиться.
Он выждал, пока потерю обнаружили, радостно вильнул хвостом-бубликом и
рванул как можно дальше от преследователя.
- Стой! - крикнул Юрась, хотя особо в порядочность пса не верил. - Брось,
дурень! Эх!..
Шапку мать привезла из района, отдав за нее несусветные деньги.
- Гэта ж чужое! - вторил Витюха. - А ну стой! Рыжань!
А Рыжань рассекал снежное море, направляясь прямиком к домику отшельников.
Когда преследователи бежали недостаточно быстро, пес даже притормаживал,
чтобы подождать их. Впрочем, почти все ребята отстали - кроме
назадачливого владельца шапки.
Юрась мчался сломя голову, часто оскальзываясь и падая в снег. Ветер
швырял в лицо крошки морозного неба, левая рука
/"Беречь, нужно беречь пальцы!"/
выстыла - варежка с нее соскользнула и теперь, пришитая специально для
такого случая, болталась на шнурке. Бесчувственная рука наоборот, неуклюже
торчала и не сгибалась...
- Стой! Рыжань, стой!
Вдруг, словно усовестившись, пес бросил шапку в сугроб, прижал уши и
заливисто залаял. Опустив голову, он понесся к поленнице, куда мгновеньями
раньше метнулась низенькая тень: кошка? курица? хорек?..
Честно говоря, Юрасю было все равно, какую новую забавку отыскал себе
Рыжань. Мальчик подобрал шапку, вытер о снег песью слюну и с отчаяньем
поглядел на дырку в левом "ухе": отец таки не удержится, наверняка
отшмагает ремнем!
Нахлобучив на голову трофей и растирая омертвевшую руку, Юрась наблюдал за
зверем Тот, взлаивая, оббежал поленницу и, выбрав подходящее место, припал
к ее основанию - заработал лапами, прорываясь к одной ему ведомой цели.
- Чаго гэта "н... - пробормотал Витюха. - Зусим здурэу.
Именно Хворостина первым заметил долговязый силует (и откуда взялся?!),
приближающийся к псу. В руках - кнут-пужало, с которым выходят на выпас
коров пастухи: деревянный держак с прикрученным к нему длинным резиновым
хлыстом, на хлысте - узелки, чтобы больней ложились удары.
Взмах.
- Гэй! Не зачепай! - заорал Витюха.
Но с места не двинулся.
Молодой отшельник (хотя какой же "молодой"? ему уже тогда было лет под
сорок, а выглядел - на все пятьдесят) мрачно поглядел на ребятишек,
зыркнул на выплясывающего вокруг него Рыжаня. Больше и не пошелохнулся.
Хворостина потух под прицелом этих глаз - свистнул пса, и тот послушно,
даже, кажется, с радостью, оставил обидчика в покое.
Витюха тотчас припал к Рыжаню, отыскивая след от пужала. Поэтому так и не
заметил небольших следов, что тянулись вдоль собачьих к самой поленнице -
и дальше; небольшие такие следы, странные. Словно ягненок пробежал.
А еще не заметил Витюха мелкой зверюшки, что метнулась от дров, когда
молодой отшельник "угостил" пса кнутом. Вот Юрась - заметил. Только понять
никак не мог, что ж то за тварь такая была...
Мужик постоял, глядя на ребятишек, потом медленно покачал головой и
зашагал к дому.
Но все то время, пока возвращались к остальным пацанам, Юрася не оставляло
чувство, будто сзади кто-то внимательно наблюдает наблюдает, хоть откуда