контора пусть горит синим пламенем! Тьфу на нее...
пять минут. Девушки были похожи друг на друга, как родные сестры, только одна
была покрашена под блондинку, а другая - под брюнетку.
переходили между собой на какой-то тарабарский язык, не то шокчанский, не то
мерзянский.
Васильевич. - Официальным языком на ближайшие сутки объявляю русский. Великий и
могучий, так сказать. Небось учили его в школе?
еще в пятом классе бросили. Дети улицы.
выросли. В ваши годы нужно учиться, учиться и...
Выросли мы. Даже в детской комнате милиции сняты с учета.
ни за тунеядство, ни за проституцию. Мы передовики производства. Работаем на
атомном заводе.
спирт из опилок гонят. Его у нас сучком кличут. Зарплата хорошая, но условия -
сами понимаете. Химическое производство... Вот девчонки слегка и не в себе. Вы
на их чудачества внимания не обращайте. А если что - по шее, не стесняйтесь. Мы
не москвички, по всяким мелочам не обижаемся. Меня покойный муж чем только не
бивал.
Васильевич.
что Зина не была настроена обсуждать эту тему.
вперед, и непонятно было, которая из них сказала это.
погонах, и поверить могут...
которым нельзя было ничего рассмотреть. - Блатхата. - Вы, кобылы, выражайтесь
прилично, - цыкнула на них Зина. - Машка, иди вперед. Посадишь кобеля на цепь.
Васильевич недовольно засопел.
открыта, злой косматый пес загнан в будку, и вся компания ввалилась в дом -
типичную крестьянскую избу, правда, изнутри убранную и обставленную с
мещанскими претензиями.
стол, украшенный, кроме всего прочего, батареей разноцветных бутылок.
потом? Или наоборот?
перловке, непроизвольно облизнулся. - Какие могут быть танцы на пустое брюхо.
очевидно, Глаша. - Мы на своем атомном заводе полсмены пляшем, а полсмены в
лежку лежим.
мужчины пока наливают.
бутылки, у которых отсутствовали не то что пробки, но и этикетки.
зверобое, сучок на липовых почках. Ты какой больше любишь?
Васильевича перекосило.
нас в кабаках с черного хода продают. С тройной наценкой...
Горячее блюдо представляло собой натушенный вперемешку ливер - сердце, почки,
легкие, сычуг, вымя, хвост. Оказывается, это было национальное мокчанское
блюдо, подаваемое на заказ только в лучших городских ресторанах.
поинтересовался Василь Васильевич.
на бойне работает. Вот и удружил свеженинки к празднику. Считай что задаром.
говорят, что Октябрьская революция открыла в жизни рабочего человека новую эру,
- позволил пошутить Костя.
и выпьем!
кавказскими коньяками и винами.
все еще существовавший между гостями и хозяевами, стали пить рюмка за рюмкой
почти без перерыва. Выпили за хозяйку, за Глашу, за Машу и за каждого из гостей
в отдельности. После этого Глаша положила свою руку на левое колено Косте, а
Маша - на правое. Зина обняла заметно повеселевшего Василь Васильевича.
закусывая холодцом, сказал он. - Буквально все на них держится. От профсоюзов
до тяжелой промышленности. На Кавказе совсем не так. Там бабы никакого
авторитета не имеют. Им даже за одним столом с мужчинами не позволено сидеть.
необходимости лучше вообще не касаться. Бывал я в их старых саклях. Гляжу, а из
потолка четыре крюка торчат. Зачем они, думаю. Может, люльку подвешивать? А
потом мне добрые люди суть дела разъяснили. Оказывается, раньше к этим крюкам
специальные кожаные петли крепились. Баба продевала туда свои руки и ноги,
особым образом выворачивалась и висела в воздухе, как птичка-колибри. Мужик
подходил к ней сзади и, не вынимая из зубов трубку, делал свое дело. Чтобы,
значит, ни единой части своего тела, кроме детородного органа, не осквернить.
сообщение вызвало за столом оживленную дискуссию. Глаша даже не поленилась
выйти на середину комнаты и попыталась принять позу, описанную гостем с
Кавказа. При этом в ее туалете что-то лопнуло.
натуральная дискриминация. Феодальные пережитки какие-то. Да здравствует
Великая Октябрьская революция, освободившая женщин Востока!
цепких объятий Зины.
очередь.
Зина охотно объяснила, что они стали легкой добычей для всех желающих после
того, как стеклозавод по недосмотру спустил в реку ртутные отходы. Никакой
опасности для человека караси не представляют, это Зине гарантировала знакомая
лаборантка санэпидемстанции, а кроме того, их уже отведала вчера одна знакомая
старушка, не заработавшая даже поноса.
покончившего жизнь самоубийством, - пробормотал Костя, попеременно подставляя
губы то Глаше, то Маше. В глазах девушек ему хотелось выглядеть записным
остряком.
кого-то, наоборот, становится чрезвычайно ранимой.
охальников и не за такие слова кипятком окатывала...
на дубовой коре. Потом выпили за дружбу между народами, опять за Октябрьскую
революцию, затем за революцию Февральскую, за крейсер "Аврора", за броненосец
"Потемкин" и даже за Кровавое воскресенье. При этом Василь Васильевич крикнул:
естественным путем созрело для танцев. Зина включила радиолу "Ригонда", лично
ею спасенную при пожаре в клубе родной трикотажной фабрики. Обильная еда на
резвости танцоров совсем не отразилась, а сучок, как ни странно, больше бил по
голове, чем по ногам. Костя уже с трудом мог вспомнить обстоятельства своего
появления здесь, однако двигался вполне прилично - и твист выкаблучивал, и в
шейке трясся, и в леткеенке прыгал, и даже пытался выписывать замысловатые па в
танго.
По просьбе публики Василь Васильевич изобразил лезгинку. Когда Костя,
сражавшийся на два фронта, выбивался из сил, Маша танцевала с Зиной, а гибкая и
вертлявая Глаша, задрав юбку, выдавала канкан.
свиные ножки с капустой - успело остыть, а количество опорожненных бутылок
значительно превысило количество полных.
нему прижималась горячая, как печка. Маша, а с другой - ледяная, как покойница,
Глаша (наверное, только что навещавшая дворовый нужник). В соседней комнате
равномерно трещали пружины матраса и голос Зины настойчиво требовал: "Еще, еще,
еще!.."