бег. "Делайте ставки! - явственно прозвучало в моей голове. -
Красное - король Англии, лазурное - король Франции, зеро - Божий
промысел! Кручу-верчу, обмануть хочу!"
перекрывающий их вопль: "Изыди, голытьба! Ставки сделаны!"
плеснул себе в лицо воды, точно пытаясь отогнать навязчивый
морок. - Наваждение какое-то! Значит, Рейнар жив! А я, выходит,
могу слышать его голос, где бы он ни находился. И не только его!
интонацией, ранее у нее никогда не слышанной. Я невольно
оглянулся на женщину. В какую-то секунду мне показалось, что
передо мной девчонка лет шестнадцати, а не многоопытная хозяйка
борделя. Но, словно застеснявшись проявления своих чувств,
Жозефина поспешила сменить тон. - Держите-ка, сударь, полотенце
да поторопитесь с одеванием. Негоже заставлять ждать почтенного
брата Адриэна.
у повозки. Корзины, полные продуктов, громоздились одна на
другой, загораживая доступ к тайнику в бочке и прикрывая
высверленное сегодня моим другом отверстие для дыхания. Конечно,
хрупкой девушке там было больше места, чем мне. Но, прямо
сказать, предстоящая прогулка в бочке должна была стать отнюдь не
самым приятным воспоминанием в жизни мадемуазель де Пейрак.
хозяйку, начал де Батц. - Спасибо тебе за все. Если что, не
поминай лихом...
неуловимо похожей на античную амфору. - Ты что же думаешь, чертов
сын? Сказал: "Прощай, Жози", - и все? Поехал?
возка. - А ну, потеснись!
меня, точно ища защиты.
Мадам бесцеремонно ткнула в меня пальцем. - Я с вами еду! Чего
стоите, мсье, влезайте. До церкви подвезем!
свою подругу Мано.
понизила голос так, чтобы ее могли слышать лишь мы вдвоем. - Не
смейте мне перечить, господа. Ваши головы нынче, поди, уже более
шестидесяти ливров стоят. Что ж мне, вам такие-то деньги дарить,
что ли?
такие-то подарки принимать не к лицу. Тем более от хозяйки
борделя.
ведомо, суждено мне стать королем Франции или нет, но Даже
государю крошечной Наварры не пристало принимать подобные дары.
Жозефина. - Я вам в пути еще не раз пригожусь. И... - она
постучала пальцем по бочке, - без меня не обойтись. Да и вообще,
засиделась я что-то тут. Когда маршал Таванн три года назад мне
на заведенье денег подарил, радовалась. А сейчас, - внезапно
разоткровенничалась хозяйка, - к черту! Надоело. Ну, что ты
расселся?! - привычно накинулась на де Батца бордельерша,
стремительно переходя из одного состояния в другое. - Всю жизнь
здесь торчать собрался? А ну, погоняй! Не слышишь, что ли, - к
вечерне звонят! Но! Пошел!
закоулки. Совсем как в ту злосчастную ночь, три недели назад.
Казалось, Я и сейчас смогу вычленить из общего звука сиплые нотки
колокола Сен-Жермен Л'Оксеруа, подавшего сигнал к бойне. Впрочем,
вероятно, это лишь казалось.
заполнен народом до отказа. Пока что, неодобрительно поглядывая
на проезжающие экипажи, люди еще нехотя теснились и расступались,
но парижане все прибывали и прибывали, причем в виде, мягко
говоря, странном. Босоногие, в длинных холщовых рубахах, а то и
без них, в колпаках кающихся грешников, с узловатыми веревками в
руках, то проливающие слезы, как монашка перед родами, то
распевающие благодарственные гимны с видом
таинственно-восторженным.
протискивающегося сквозь это скопище полоумков, и, работая
плечами, локтями и коленями, начал пробиваться к церкви, где
должен был ждать брат Адриэн. Завидев своего подопечного, он
сделал знак рукой, и четверо мускулистых парней, голых по пояс,
но в черных монашеских капюшонах, спешно раздвинули передо мной
толпу, освобождая проход. Я невзначай заглянул под грубый
шерстяной покров одного из них и, к великому удивлению, узнал
одного из пистольеров-гасконцев.
как обычно перебирая четки, указал на вход в церковь. - Надеюсь,
ради спасения если не души, то хотя бы тела, вам не составит
большого труда войти в дом Божий?
украшенной деревянным барельефом двери.
этот кров, дающий защиту всякому, взыскивающему ее. - Благостно
улыбающийся брат Адриэн распахнул предо мной врата храма. Где-то,
в каком-то полутемном чулане мозга, шевельнулась было мысль о
том, что первейшему принцу-гугеноту не подобает входить в
католическую церковь, а уж тем более искать в ней спасения. Но,
честно говоря, этот вялый глас разума затих, даже не коснувшись
души. Если коварство бенедиктинца состояло лишь в том, чтобы
заманить меня сюда, - что ж, пожалуйста. Сколько угодно.
прихожанина, проговорил монах. - Видели толпу на улице? Вы ничем
не должны выделяться из нее. Ваша батистовая сорочка не пойдет.
Вот, держите холщовую. Теперь капюшон. Затем вервие.
святоши очевидное орудие самоистязания.
поучительно изрек брат Адриэн. - Вот, смотрите. - Бенедиктинец
отобрал у меня узловатый шнур и как ни в чем не бывало с изрядной
силой хлестнул себя по спине. - Весь секрет в том, - пояснил он,
видя мои выпученные от удивления глаза, - чтобы вовремя
остановить руку у плеча. - Если. будете бить е размаху, очень
скоро ваша спина превратится в кровавое месиво. Впрочем,
несколько хороших ударов во искупление грехов вам бы не помешало,
но так уж и быть. Коли Господь хранит вас для дел, ведомых лишь
ему, мне ли карать Его избранника? Я дам вам бычий пузырь,
наполненный кровью. Привяжите его на спине. Со стороны кровь на
рубахе будет выглядеть вполне натурально. Попробуйте, сын мой!
монограмма Девы Марии на четках святого отца.
будет вам ведомо, что нынче днем Генрих Анжуйский дозволил
наконец предать земле останки адмирала Колиньи, дотоле повешенные
у позорного столба на Монфоконе. По просьбе маршала де
Монморанси, спасителя Парижа, тело его кузена было захоронено на
кладбище Невинноубиенных младенцев, где в утро вашего чудесного
спасения расцвел боярышник. Вероятно, вы не знаете, что близ
кладбища находится приют, именуемый Пятнадцать Двадцаток, он
основан еще святым Людовиком после возвращения из Крестового
похода в память о неком слепом рыцаре, жившем в сарацинском плену
и делившим с королем крохи своего подаяния. В приюте содержатся
триста слепцов, имеющих особое право собирать милостыню у
упомянутого кладбища. Так вот, в тот час, когда земля приняла
несчастного старца, пятеро слепцов чудесным образом прозрели,
словно говоря тем самым парижанам, что и им пора узреть то, что
злоба и ненависть сокрыла от их затуманенных невежеством умов:
грехи запятнали души их, точно короста тела прокаженных. Ужас и
стенания наполнили сердца горожан. Настал день покаяния. День
очищения от скверны. - Брат Адриэн умолк. - Кстати, вам это
прозрение обошлось всего в пятьдесят ливров.
сигналу, начала движение к воротам Сен-Дени. Уже смеркалось, но
никто из бредущих вокруг меня и не собирался возвращаться в Париж
до закрытия ворот. Души страждущих необоримо стремились вон из
опороченного кровью города в величественный храм Нотр-Дам де
Понтуаз, вот уже полторы сотни лет обладающий правом полного
отпущения грехов в дни великих праздников.
Панов Вадим
Эриксон Стивен
Трубников Александр
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Херберт Фрэнк