Чтение 26–й страницы книги ~Трехглавый орел~

- Ну да ладно, Закревский, горе - не беда, - махнул рукой Емельян Иваныч. - Кулака у человека два, а морда-то одна, так что бить сподручней, чем получать. Авось отмашемся. Ты, аншеф, займись высадкой. Кому лодок не хватает, пусть вплавь добираются. Ты, флигель, командуй теми, кто уже высадился. Полчаса продержишься, мы здесь великой силой соберемся, кому хошь голову свернем. Давай действуй. Посмотрим, чему моя женка своих охфицеров учила. Ржевский, кавалерию на тебя оставляю.

- Слушаюсь, ваше величество, - гордо расправляя плечи, выпалил тот.

- Давай, брат, надеюсь на тебя. Ну а ты, лекарь, сховайся покуда где-нибудь. Для тебя здесь после боя работы хватит.

Калиостро согласно склонил голову, и покоящийся на его плече бушмейстер дружелюбно зашипел, выражая поддержку словам "государя".

- Да, Закревский, - Пугачев повернулся к Лису, уже направлявшемуся в сторону пирса, - в первую очередь распорядись переправить пушек да пушкарей. Ну а теперь с богом, друзья мои! Вломим басурманам!

Наше положение было неутешительным. Как доложили посланные разведчики, в долине за холмами скопилось не менее двух тысяч человек, судя по разнообразию одежды, местной милиции, и что-то около семисот солдат регулярной армии. Если прибавить к этому выгодную позицию, которую занимал противник, то полчаса, которые предстояло выстоять, вполне могли оказаться последними в нашей жизни. Надежда была лишь на то, что Пугачеву и Лису действительно удастся собрать на берегу значительные силы до того, как американские войска вдребезги разнесут импровизированный заслон.

- Видите эти домики, - командовал я, - занимайте их. Стреляйте из чердаков, окон, откуда только можно. Один стреляет, другой заряжает. Залповый огонь запрещаю. Цельте в знаменщиков, офицеров, словом, в тех, кто лучше одет. Убивать не обязательно. Ваша мишень - руки и ноги. Раненый - не мертвый, он своими воплями больше паники создает. А чтобы в тыл его утащить, двое здоровых нужно. Отстреливайте трубачей и барабанщиков, всех, кто может отдавать или передавать команды. Если близко подойдут или патроны кончатся, отходить на фланги. Коли ничего другого не останется - в сабли возьмем супостата. Тем же, кто не в дому, стрелять с колена или лежа, укрываясь за камнями, заборами, за всем, где можно укрыться. Врассыпную бой не принимать. Ждать приказа к атаке.

Спешенные казаки стремительно занимали отведенные им позиции. Со мной в качестве тактического резерва осталась только конная команда Ржевского да десяток стрелков пугачевского конвоя. Я не сомневался ни в мужестве, ни в боевой ловкости тех, кому предстояло сейчас принять первый удар, но этот отряд был своеобразным последним моим козырем в предстоящей битве. И пока что, увы, не только последним, но и единственным.

Американцы приближались. Их шеренги уже спустились с дальних холмов и, старательно держа строй, подходили все ближе и ближе. Десять шагов, еще десять... Грохотавшие барабаны задавали мерный такт грозному шествию, внушая невольную мысль о неотвратимости гибели, о бессмысленности сопротивления этой несокрушимой силе. И все же я знал, я был уверен, что с нашей стороны против войска исправно шагающих вчерашних фермеров и лавочников стоиу отряд прирожденных бойцов, которым нечего терять и в головах которых, нет даже места для мысли о сдаче, бегстве и тому подобных глупостях. Строй американцев, или американеров, как величал их Лис, был уже на дистанции ружейного выстрела. Еще немного, еще десяток шагов...

- Огонь! - скомандовал я. Завывший протяжно казачий рожок разнес мою команду над холмами. Дробно затрещали казачьи выстрелы, выбивая из строя то одного, то другого марширующего. Грохнул им в ответ залп континенталов, затем еще один и еще. Казалось, невзирая на потери, американеры готовы идти без остановки до самого берега, чтобы скинуть нас в воду. Что вся наша пальба для них, словно град для танка. Они маршировали, и в громких их криках уже слышалось предчувствие победы. Славной победы над неведомым врагом.

Но предчувствиям не всегда дано сбываться. Покачнулось и рухнуло знамя со свернувшейся змеей, готовой к броску. Кто-то вновь подхватил его, но тоже упал наземь лицом вниз, придавливая собой древко. Грохот выстрелов заглушал крики раненых, но в редкие секунды затишья их жуткие вопли доносились до нас так же явственно, как слова отдаваемых мной команд:

- Перенесите огонь на левый фланг, похоже, там управление уже потеряно. Дожимайте, заставьте их отступить.

Стрельба не стихала, каждый миг унося новые и новые жизни с обеих сторон. Американеры попятились и начали отступать, стараясь, однако, удерживать линию. Это, безусловно, был первый успех, но говорить о какой-либо победе было еще очень рано. И словно в подтверждение моих слов с холма, ярдах в ста от нас, ударила пушка. Взрыв разнес ограду одного из рыбацких домиков. Следующий превратил в кучу мусора сарай около него.

- Вилка, - прошептал Ржевский, стоявший рядом со мной. Третье ядро пробило крышу импровизированного форта, и ее обломки взметнулись вверх вместе с языками пламени.

- Четыре орудия, - доложил Редферн, рассматривавший в подзорную трубу батарейную позицию на холме. Между тем новые артиллерийские залпы рушили уже соседний домик, заставляя оставшихся в живых казаков отступить, покинув убежище, уже переставшее быть таковым.

- Черт подери, - пробормотал я, - однако кто-то там весьма недурственно стреляет.

- Вальдар, разреши-ка, я ее... - Он сделал жест руками, больше имеющий отношение к любовным играм, чем к боевым действиям. - Шоб аж дым из ушей пошел.

- Давай, ротмистр, - кивнул я. - Из ушей пусть идет, а из пушек ни-ни.

Лицо Ржевского приняло радостно-возбужденное выражение.

- За мной! - закричал ротмистр, поднимаясь в стременах. - Круши басурманов! - Он крутанул саблей над головой, и три десятка казаков в едином порыве полоснули нагайками своих коней, устремляясь вслед за Ржевским.

- Ура! - ревели они. - Круши басурманов! Сарынь на кичку!

Я хорошо представлял себе, как суетится сейчас орудийная прислуга, разворачивая пушки в сторону нежданной атаки, как забиваются в стволы картечные заряды, как тлеют готовые к делу пальники. Я представлял все это воочию и молил бога о ерунде, о крошечной заминке, камешке в сапоге, паре секунд, чтобы пущенная в упор картечь не скосила этот отчаянный кавалерийский отряд, ставший для нас сейчас последней надеждой. Однако вряд ли Господь прислушивается к мольбам воюющих сторон, быть может, оттого, что слишком редки в них голоса, просящие не победы, но мира.

Басовито гаркнула шестнадцатифунтовая служительница бога войны, выплевывая из своего чугунного жерла навстречу атакующим смертоносный картечный веер, и несколько казаков вылетели из седел, кто знает, убитые или раненые. Нам оставалось лишь радоваться, что наскоро повернутое орудие стреляло без должной наводки и потому потери были довольно малочисленными. Будь у артиллеристов в запасе еще хотя бы минута, и никому из всадников не избежать гибели. Но Ржевский был уже на батарее, а вслед за ним на нее ворвались и остальные пугачевцы, сокрушая безнадежное сопротивление орудийной обслуги стальными молниями сабель.

Однако пока сражение не закончено, весы богини победы редко остаются пустыми. Подобно новой напасти, сквозь расступившийся строй американской пехоты на позиции наших стрелков вниз по склону конь о конь вынеслось два эскадрона драгун континенталов. Выкинув вперед руки с тяжелыми палашами, они мчались вперед, крича что-то яростное, но невнятное в общем шуме. Казаки медленно отступали, отстреливаясь на каждом шагу, но вряд ли взятых с собой боеприпасов им могло хватить надолго. Еще немного, и мне бы пришлось идти на ту самую атаку в сабли, откуда мало кто выходит, не получив достойных отметин, если только вообще выходит.

Я обнажил клинок, готовясь отдать приказ, готовясь повести этих неустрашимых воинов, быть может, в последнюю атаку...

Ядро ударило в самую гущу драгунского строя, за ним еще два. "Ну, слава богу, - Питер подал мне подзорную трубу, чтобы лучше разглядеть происходящее, - видать, Ржевский додумался использовать заряженные пушки". Но вслед за третьим ядром последовало четвертое. "Что такое? - Я недоуменно .посмотрел на гребень холма, откуда била батарея. - Неужели Ржевскому удалось самому зарядить орудие, навести его... да как навести!" Ядра падали не впереди, не сзади, а точно в гущу всадников, вырывая клочья из плотного строя. Драгуны смешались, пытаясь повернуть на ходу, и тут...

Мы выстояли наши полчаса. Я посмотрел на свой брегет: мы выстояли сорок пять минут, и, словно победные фанфары в нашу честь, ударили во фланг поворачивающимся драгунам орудия с берега. "Ура-а-а-а!" - донеслось со стороны моря, и несколько сотен всадников, развернувшись лавой, устремились на континенталов. Впереди всех на своем соловом кракене мчался Пугачев, рядом с ним скакал Лис, и над головами у них развевалось золотое знамя с трехглавым орлом.

- Бегут, бегут американеры! - закричал стоящий у меня за спиной Редферн, готовый, кажется, пуститься в пляс при виде улепетывающих без оглядки драгун.

Строй американских войск окончательно разрушился, и континенталы, еще совсем недавно так гордо вышагивающие в атакующей линии, бежали теперь, бросая оружие, тщась обогнать казачьих коней. А вслед за Пугачевым неслась крылатая богиня победы, но и она не поспевала за безудержным натиском могутного атамана.

Вечерело. Высадка армии государя-императора подходила к концу, и в местной церквушке, менее всего пострадавшей от бушевавшего над округой свинцового града, на военный совет собирался старший командный состав нашего войска, чтобы подвести итоги первого боя в вожделенной Руси Заморской. В поселок потихоньку, по одному и семьями, стали возвращаться его обитатели, как обычно, спрятавшиеся в лесах при виде чужих кораблей на горизонте. Они горестно охали, увидев дымящиеся развалины на месте домов, ворча, собирали разметанный взрывами домашний скарб, деловито забивали чопики в продырявленные стены и, убедившись в дружелюбном настрое казаков, спешили обменять припрятанную копченую и вяленую рыбу на нитки, сукно и водку.

- Как сию деревню величают? - спросил одного из рыбаков Пугачев.

Я перевел ему вопрос.

- Слайбич, - поклонился рыбак, понимая, что человек, вопрошающий его, должно быть, весьма важная персона.

- Злой бич? - усмехнулся "государь". - Что ж, и то верно. Недобрым бичом нас сей берег встретил. Ну да ничего, коли уж мы на землю сию ступили, обратно не уйдем. Битва при Злом биче за нами осталась.

Рыбаку, похоже, все было глубоко безразлично, и то, за кем остался этот клочок суши, и то, под чьей властью ему теперь находиться. Он смерил безразличным взглядом боевой штандарт, развевавшийся посреди лагеря, и отправился, покуривая голландскую трубку-носогрейку, проверять, цела ли его лодка. Серьезный разговор все еще не начинался. Все ждали Алексея Орлова, задерживающегося на "Святославе", и потому присутствующие страстно спорили о том, что предстоит предпринять далее, и горячо, наперебой обсуждали детали прошедшего боя. - Что-то подозрительно англичан не слышно, - вставил я. - По идее, они должны быть где-то рядом.

Григорий Орлов, дотоле весело и бесшабашно рассказывавший сидевшему тут же Ржевскому, как, увидав атаку ротмистра на батарею, они с канонирами, как есть, прыгнули за борт и, добравшись до берега вплавь, мчались затем, положив язык на плечо, чтобы поддержать огнем пушек отступающих стрелков, осекся на полуслове и, посмотрев на меня, хмыкнул:

- Были твои англичане, не беспокойся. Стою я в одной рубахе, мокрый до костей, навожу орудие, вдруг на тебе, приезжает такой себе павлин краснокафтанный. От спеси чуть не лопается. Говорит, что золотыми сыплет, каждое слово считает, чтоб лишнего не передать. Я, говорит, адъютант генерала Гоу, какой-то там чертов майор. Кто у вас тут старший? Я ему отвечаю: "Я старший". Он меня взглядом смерил, как в лавке оценил, паскуда, торгашья душа. Говорит: "Я хочу видеть вашего начальника. У меня для него приказ от генерала". Я осерчал, кричу ему: "Какой такой приказ? Докладывай точно. Я начальник артиллерии граф Орлов". А он мне: "Генерал Гоу велел вашему корпусу двигаться в юго-западном направлении до берега реки Кейп-Фир на соединение с корпусом Корнуол-лиса".

- Ну а ты ему? - Лис хитро посмотрел на меня, предчувствуя, что, судя по отсутствию на этом военном совете англичан, ответ графа был достоин войти в анналы военной дипломатии.

- Ну а что я? - нахмурился Орлов. - Осерчал я на этого петуха расфуфыренного. Чего это вдруг какие-то генералы мне указывать начали, и говорю адъютанту довольно-таки пристойно: "Передайте лично от меня вашему генералу Гоу "go away" (пошел вон)".

- А он?

- Он за палаш схватился.

- А ты? - не унимался Лис.

- А я его банником поперек хребта навернул. Хлипкие у них тут банники, с первого раза пополам треснул, - пожаловался начальник пугачевской артиллерии. - Так что потом Ржевский с казаками этого майора и эскорт его, поди, версты полторы гнали.

- Значит, вопрос с англичанами можно считать закрытым, - подытожил я. - Что ж, может, так оно и лучше. Вопросы, кто за кого, отпали сами собой. - Я хотел еще что-то добавить, но не смог. Голос, возникший в моей голове, потребовал внимания так же настоятельно, как внезапно вылезший гвоздь из сиденья стула. Судя по взгляду Лиса, его эта напасть тоже не обошла стороной.

- Эй, вы, герои войны против независимости, - безапелляционно заявил голос, - пожалуйте в ближайший к пирсу дом на исповедь. Епитимью на вас накладывать буду.

Я невольно поперхнулся. Это был голос Джозефа Рассела, Двадцать третьего герцога Бедфордского.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

И в положении меж двух огней есть своя выгода. Во всяком случае, не замерзнешь.

Джордано Бруно

Окна в хижине, где располагалась наша "исповедальня", были выбиты и затянуты кусками парусины. Рыбацкая семья, обитавшая в нем, увидев нежданных важных гостей, как-то бочком поспешила покинуть свое жилище, явно не до конца доверяя благожелательности невесть откуда взявшихся завоевателей. На полу хибары лежало несколько умирающих американцев, над которыми хлопотал Рассел в коричневом доминиканском одеянии и парике с тонзурой. Впрочем, весь этот маскарад мог ввести в заблуждение разве что голодного туземца с острова Сатанаксио. Холеное лицо Двадцать третьего герцога Бедфордского и его безукоризненная военная выправка так же вязались с монашеским одеянием, как кавалерийские сапоги с балетными пачками.

- Где вас черти носят? - набросился на нас служитель культа в выражениях, явно не подобающих его духовному сану. Со стороны, должно быть, выглядело весьма забавно, как безвестный бедный монах распекает высокопоставленных офицеров за опоздание.

- Извини, военный совет, - начал было я.

- Я тоже дам тебе совет, - перебил меня старина Зеф. - Быть может, не такой военный, но зато полезный. К тебе, Лис, он тоже относится. Если вы тут выполняете задание Института, то будьте добры помнить, что для вас главное, а что второстепенное. Я вас прождал не меньше двух часов. Все это время мобильная подводная камера переброски ждет меня у берега в состоянии готовности. А это, должен вам заметить, обходится в изрядный шиллинг...

Делать было нечего. Объяснять Расселу, что мы не могли по его вызову встать и откланяться, сообщив, что нас ожидает представитель Института, было бесполезно. Он просто не желал нас слушать. А потому нам не оставалось ничего другого, как изобразить на лицах полнейшее смирение и предоставить свою дальнейшую участь воле начальства.

- Дьявольщина! В жизни своей не отпускал столько грехов, - успокоенный нашей безропотностью, произнес герцог Бедфордский, знаменуя окончание начальственного аутодафе. - Ладно, к делу.

- Ага, - кивнул Лис, - к делу. Как говаривал один знакомый следователь, приобщая конверт с червонцами к своему карману.

Зеф метнул на него гневный взгляд.

- Шутки в сторону, господа офицеры. Я вас, конечно, поздравляю с сегодняшней победой. Главным образом, с тем, что вы остались живы. Жаль, не успеем это отметить. А я, кстати, прихватил пару бутылок прекрасного "Хенесси". Но да бог с вами, оставлю, выпьете на досуге. Сейчас же ситуация складывается буквально следующим образом: в связи с ожидающимся прибытием вашей армады в местных верхах произошел явный разброд и шатание. На данный момент дела у американцев идут неважно, в апреле к генералу Гоу подошло свежее подкрепление, и его войска нанесли мятежникам ряд ощутимых поражений. Вы же своим прибытием и вовсе мешаете континенталам все карты. Как докладывает твой дядюшка, Вальдар, группа видных представителей Конгресса уже прислала в Лондон некоего Томаса Карстена, мастера одной из здешних масонских лож, с целью поиска путей примирения, а быть может даже, и почетной капитуляции.

- А мы тут при чем? - возмутился я, собираясь заявить, что отъезд мистера Карстена в Англию к нашим действиям не имеет ни малейшего отношения.

- При исполнении служебных обязанностей, - отрезал Рассел. - Теперь они у вас будут таковы: запоминайте, это ваше новое задание. Поскольку из-за вашей экспедиции срывается подписание Декларации Независимости, а Институт считает, что в этом мире она должна быть подписана, на вас возлагается личная ответственность за то, чтобы все было завершено в кратчайшие сроки. Естественно, с необходимым Институту результатом.

- Всего-то! - хмыкнул Лис. - Может, нам еще стоит тут побороться за права человека или, скажем, за гуманное отношение к животным? Пусть ваша светлость только прикажет, мы ща тут мигом всех коней в мустанги перепишем.

- В ваши прямые обязанности это не входит. В свободное от работы время - пожалуйста, - парировал выпад моего напарника Рассел. - А с Декларацией Независимости не затягивайте. Желательно, чтоб к осени ее уже подписали.

- Точно, - не удержался от обычной своей колкости Лис. - Чтоб маленькие американские детишки, придя первого сентября в школу, на первом же уроке смогли насладиться ее текстом.

- Все, джентльмены, - пропуская мимо ушей слова Лиса, произнес Джозеф, - время идет, камера перехода простаивает. Проводите-ка меня лучше через посты. И вот что еще: можете сообщить своему "государю-императору": по донесениям нашего канадского резидента, Салават Юлаев благополучно пересек Аляску и движется по Канаде в сторону Великих озер. В его армии более пятидесяти тысяч человек, причем полный Ноев ковчег: башкиры, буряты, тува, китайцы, манчжуры, чукчи, в общем, где шел, там и подбирал. Согласно последней информации, в Канаде к нему почти в полном составе уже примкнули аджибуэи, асеинибойны и кри равнин. Союз делаверов также готов поддержать армию "Свободных людей", как они себя величают.

- Какой впечатлительный мальчик, - внезапно усмехнулся этим известиям Лис, - а всего лишь стоило процитировать ему Фауста:

Жизнь и годы прошли недаром,

Ясен предел мне мудрости земной.

Лишь тот достоин жизни и свободы,

Кто каждый день за них идет на бой.

- Джентльмены, летние ночи коротки, скоро начнет светать. Самое время возвращаться, чтобы не создавать ненужных легенд.

- Ненужных легенд не бывает, - вздохнул Лис, толкая дверь рыбачьей лачуги. - Ненужная бывает правда, но это к делу не относится.

***

Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо.

- Милорд, - будил меня Редферн, - государь велел вызвать вас в штаб. Там английский офицер дожидается. Его величеству толмач нужен.

- Да, - пробормотал я, усаживаясь на койке, сооруженной Питером из пустых ружейных ящиков и заботливо покрытых им прихваченным со "Святослава" тюфяком. Поверх тюфяка он любовно стелил тончайшее итальянское белье, заботливо стираемое при каждой появляющейся возможности. - Передай, - что, я сейчас иду.

Я был в церквушке минут через десять. Встававшее из-за горизонта солнце уже освещало холмы вчерашней битвы, спящий лагерь, лазарет, в котором под руководством Калиостро не смыкая глаз трудились имевшиеся в корпусе лекари, одним словом, все, что унаследовал день сегодняшний от вчерашнего. Новым в этой картине было, пожалуй, лишь скопление красных драгунских мундиров близ церквушки, в которой располагался штаб. Я прошел мимо рослых кавалеристов, весело обсуждавших между собой "дикость" одеяния новых союзников, и проследовал в ставку, где уже ждали меня Пугачев и представитель британского командования.

- Вы говорите по-английски? - спросил он, недоверчиво поглядывая на мой российский флигель-адъютантский мундир.

- Я англичанин. Во всяком случае, по рождению.

- О, приятно увидеть в таком месте соотечественника. Я полковник Эшли Сазерленд из штаба генерала Корнуоллиса. Я послан его превосходительством, чтобы урегулировать досадный инцидент, произошедший между майором Хокинсом и каким-то артиллерийским офицером корпуса князя Заволжского. А также для того, чтобы передать князю Заволжскому план его дальнейшей передислокации с маршрутом движения вплоть до соединения ваших войск с армией генерала Корнуоллиса.

Я пожалел, что не обладаю переводческим даром Лиса, потому как дословный текст речи этого напыщенного полковника вкупе с надменной манерой поведения вполне могли привести незадачливого британца в то самое состояние, от которого меня некогда спас удачный приезд графини Орловой-Чесменской. Я перевел слова английского посланника весьма близко к тексту, прибавив от себя лишь, что генерал Корнуоллис рад приветствовать корпус князя Заволжского и лично его начальника, а также категорично "предписанный" маршрут на более приемлемое "предлагаемый". Однако, похоже, это не сильно помогло. Пугачев нахмурился, и я уже по себе знал, что могло означать подобное выражение августейшего.

- Это че ж такое выходит, - начал он негромко, - какая-то рачья душа мне указывать норовит, что я повинен делать? Эй, Мамай, - крикнул он сидевшему тут же казаку, выполнявшему при Пугачеве функции писарчука и ординарца, - ну-тка лети, побуди старшину. А ты, енерал, - он ткнул мне пальцем в грудь, - переведи-ка пока остолопу мой титул. Дабы знал, с кем говорит.

- Его императорское величество, - начал я, - государь всея Великая, Малая и Заморская Руси, и далее, - далее, далее, герцог Голштейн-Готторский Петр Федорович.

Оглушенный титулом полковник, похоже, с трудом переваривал сыпавшийся град географических названий и связанных с ними знаков владетельного права. Как всякий английский дворянин, он вполне четко представлял себе архитектуру иерархической лестницы и, похоже, понимал, что мраморные перила на этаже, занимаемом Пугачевым, не идут ни в какое сравнение с дубовыми, за которые суждено держаться ему.

- А где же князь Заволжский? - недоуменно поинтересовался англичанин.

- Это была всего лишь уловка, чтобы скрыть отъезд государя из России, - пояснил я.

Между тем в церкви начали собираться разбуженные Мамаем генералы, ночевавшие тут же, в домике священника.

- Вот это, - продолжал рекомендовать я, - граф Орлов-Чесменский. Думаю, деяния этого адмирала вам хорошо известны. Это его брат, граф Григорий Орлов, в прошлом генерал-фельдцейхмейстер России, теперь командир артиллерии здесь. А вот этот худощавый джентльмен с перебитым носом - генерал-аншеф Закревский, начальник штаба армии государя.

- Прошу прощения, позвольте узнать также и ваше имя.

- Я Вальдар Камдил, лорд Камварон...

- Постойте, постойте! Лейтенант Камдил из полка первого лорда адмирала герцога Олбанского? Насколько я помню, вы бежали из Англии после какой-то громкой дуэли? Еще с прошлого года в штабе лежит приказ о вашем аресте в случае появления в колониях.

Я невольно усмехнулся, представляя себе попытку полковника арестовать меня посреди пугачевского лагеря.

- Чего этот индюк там лопочет? - повернулся ко мне государь всея Заморская Руси, настороженный нашей беседой c Сазерлендом.

- Он попросил меня представить ему входящих, а сейчас интересуется моим именем и званием.

- Так ты не тушуйся, прямо ему и говори: нашему величеству генерал-адъютант и войска нашему генерал-поручик... ну имя свое, поди, сам знаешь. - Произнеся это, Пугачев удовлетворенно отметил, что вся старшина в сборе, и начал вдохновенно, не дожидаясь перевода моих чинов и званий:

- Братья мои и други! Прошу простить, что побудил вас в столь ранний час. Но желаю, чтоб вы все своими глазами видели и своими ушами слышали, какую каверзу над нами учинить хотят. Ни для кого из вас не секрет, что плыли мы сюда издалёка затем, чтобы рукою твердою отвоевать у супостатов вольный край, Русь Заморскую. Сей же аглицкий полковник с лескрипом к нам послан, будто повинны мы идти под знамена аглицкие и во всем енералам тамошним повиноваться.

Я едва успевал переводить Эшли Сазерленду "государевы" слова, по возможности смягчая формулировки. Англичанин кивал головой, как китайский болванчик, слушая речь "государя". В зале послышалось недоброе ворчание, но, похоже, на моего подопечного оно не произвело никакого впечатления.

- Также он желает, чтобы выдали мы головой доблестного нашего енерала и друга моего любезного Григория Орлова за то, что он какого-то ихнего офицерика поперек спины банником согрел.

- Да-да, - подтвердил радостный полковник. - А также генерал Корнуоллис требует, чтобы вы прислали в его штаб всех захваченных офицеров-мятежников.

- Чего?! - возмутился "император", выслушав мой перевод. - Чего этот недоносок требует? - Зал уже открыто шумел, и я начал всерьез опасаться расправы и над посланцем, и над драгунами его конвоя.

- Из задницы пусть своих пленных выковыривает!

Внезапно шум стих, и глаза присутствующих обратились к проходу между скамьями. По нему, опираясь на посох, в котором я без труда узнал древко сержантской алебарды, шел великий магистр. Он был в белоснежном сюртуке, шитом золотым галуном, без парика, и я невольно отметил про себя, что с первого нашего знакомства, да и с Митавы, граф изрядно поседел. Лишь темные глаза его смотрели ясно и неожиданно светло для этих почти черных итальянских угольев. Обвившийся вокруг посоха бушмейстер блаженно дремал, не обращая ни малейшего внимания на людские передряги.

- Государь, - промолвил Калиостро негромко, но в наступившей тишине его слова, казалось, были слышны в самом дальнем углу зала. - Я пришел просить вас за четырех офицеров континентальной армии, попавших в плен во вчерашнем сражении. Отпустите их. Если желаете, я готов дать слово, что они больше не поднимут против вас оружие.

Пугачев посмотрел на войсковую старшину, на посланника, затем вновь на Калиостро.

- Поступай с ними по своему разумению, - промолвил он, почтительно глядя на ученика волхвов. - А ты, - Петр III гневно свел брови на переносице и обернулся к Сазерленду, - скачи отсюда, покуда я не осерчал. Да передай енералам своим, пущай подале от меня держатся. Не бывать тому, чтобы казаки под их ярмом ходили. А коль совета моего не послушают, волей своей клянусь, отведают супостаты острой сабельки. Кровью умоются, идолы! Точно слово мое передай, а коли соврешь - самого разыщу да шкуру велю с живого спустить! С тем и ступай, откуда пришел, да боле не возвращайся. Выпроводи их, Вальдар, да проследи, чтобы наши путем не зашибли, - бросил мне Пугачев, явно теряя всякий интерес к незадачливому посланнику. - Я же с вами, други, хочу поговорить вот о чем...

- Послушайте, милорд Вальдар, - начал полковник Сазерленд, когда я уже разворачивался возвращаться в лагерь, - вы военный человек, а потому не можете не понимать, что экспедиция российского царя обречена на провал. Сколько бы вас ни было сейчас, ваша армия растает в стычках, как снег на солнце. У вас нет здесь базы, где бы вы могли пополнить свои припасы, нет людских резервов... На что вы надеетесь?

Я пожал плечами, собираясь было ответить, что все эти проблемы вполне разрешимы, но посланец Корнуоллиса, видимо, воспринял мой жест как признание верности его слов и поэтому продолжил, не дожидаясь ответа:

- Послушайте, милорд. Вы английский дворянин знатного рода. Какое дело вам до всех этих русских дикарей? Я понимаю, что угроза ареста - это почти непреодолимое препятствие для возвращения на родину, но полагаю, если вдруг генерал-адъютант Камдил согласится помочь своей стране, король бы по достоинству мог оценить подобную услугу. - Он пристально посмотрел на меня, словно ища ответа в глазах собеседника.

- Послушайте, полковник Сазерленд, - начал я, теребя уздечку своего коня, - вы парламентер и потому вернетесь в расположение армии Корнуоллиса невредимым. Во всяком случае, с моей стороны. Но вот что я вам скажу: за год, проведенный мною вне Англии, я повидал немало дикарей: и в российских степях, и на островах Атлантического океана, но все же самым мерзким, самым отвратительным дикарем являетесь вы - надутый чванливый боров.

- Что?! - взревел Сазерленд, хватаясь за палаш.

- При первом же случае буду к вашим услугам. А теперь избавьте меня от своего присутствия, сэр. - Я развернул скакуна и погнал его галопом в сторону костров пугачевского лагеря.

- ...Пиши, Мамай, - доносилось из церквушки, когда я, поднявшись на невысокое крылечко, входил внутрь. Казацкая старшина, включившая в себя теперь и Орлова, и ссыльное масонствующее офицерство, шумела, бурно выражая согласие с речью "императора". - Сего числа, сего года от Рождества Христова я, всея Заморская Руси государь и правитель, отныне и впредь повелеваю: всякий живущий в этой земле буде пожелает быть вольным - волен. Всякий, кто тому чинить препоны осмелится - против государя злодей и преступник, и покаран должен быть безо всякой пощады. Всякому вольному человеку дарую казацкие привилегии и священное отныне и впредь право стоять за волю свою оружно против супостата любого, кто на нее посягать осмелится...

- А вот теперь, - услышал я в голове слова Лиса, - можно уже поговорить о правах человека.

Наш путь лежал на северо-запад через Северную Каролину, Вирджинию и Пенсильванию в сторону Великих озер, навстречу армии Салавата Юлаева. Время от времени у нас происходили стычки то с англичанами, то с континенталами, однако преимущественно с мелкими разрозненными отрядами местного ополчения, будь то войска Конгресса или же лоялисты.

Правда, случалось и так, что вышедший нам навстречу отряд внезапно выкидывал белый флаг и какой-нибудь капитан или майор, спросив предварительно, здесь ли его сиятельство граф Калиостро, неожиданно предлагал свои услуги в качестве проводника, а то и вовсе прося дозволения вступить под знамена с трехглавым орлом. Пугачев вначале непонимающе косился на лекаря, но в конце концов любопытство взяло верх, и, разглядывая очередное пополнение, "император" в лоб поинтересовался у своего лейб-медика, чем вызвана такая популярность.

- Они масоны, - пояснил великий магистр, - а среди масонов мое имя пользуется большим уважением.

- А-а, - понимающе кивнул Емельян Иванович. - А кто такие эти масоны?

- Вольные каменщики, - пояснил Калиостро, не вдаваясь в подробности.

- Славное дело, - одобрил "император". В его голове, очевидно, сложился образ зодчего, своею волей странствующего по свету и воздвигающего по договору дома, крепости и храмы. - Как здесь осядем, нам еще много строиться придется. А среди наших-то эти самые каменщики есть?

- Да почитай все, кого Екатерина с вами отослала, - усмехнулся граф.

- Да неужто? - изумился "государь". - А вот поди ж ты! Это хорошо, коли у барина дело в руках есть. С делом, брат, нигде не пропадешь. А каменщики - вещь хорошая. Война кончится, новую жизнь строить будем.

Более, кажется, этот вопрос властителя Руси Заморской не тревожил, лишь иногда, пожимая руку очередному франкмасону, он бормотал недоуменно:

- Надо же, как люди живут! Каменщик, а ручки мяконькие. И как это они умудряются?

Мы двигались все дальше, все ближе были Аппалачи, через которые нам необходимо было перевалить. Этот маневр вызывал у меня немалые опасения. Наш маршрут пролегал через штаты, в эти времена населенные почти третью всех проживающих в колониях переселенцев. Вопреки предсказаниям полковника Сазерленда, армия не таяла, а разбухала, как на дрожжах, пополняемая белой беднотой, неграми с плантаций и индейцами, впервые после начала колонизации вновь ощутившими себя хозяевами этой земли. Армия росла и теряла свою организованность, становясь все более и более аморфной.

Что и говорить, из этого пополнения индейцы были, несомненно, лучше всех, их боевому духу, умению сражаться и применяться к местности могла позавидовать любая регулярная воинская часть. Белые приходили с семьями, принося порой дедовские мушкеты, негры чаще всего ограничивались длинными кривыми ножами для резки табака, но и те, и другие были одинаково необучены, неорганизованны и, что самое противное, вовсе не горели желанием воевать плечом к плечу.

Наша армия теряла ход, обрастая неподъемными обозами, словно днище корабля водорослями. Вчерашние поручики командовали батальонами, а то и полками, а верховное командование ломало себе голову, где раздобыть фураж для коней, продовольствие и боеприпасы, которые таяли так же быстро, как увеличивался численный состав войск. К тому же на всем-пути следования у нас постоянно возникали трения с богатыми плантаторами, до того благополучно снабжавшими и англичан, и Освободительную армию, а теперь пребывавшим явно не в восторге от необходимости кормить еще и невесть откуда взявшегося императора Руси Заморской. Впрочем, здесь были и исключения.

У самых предгорий в ставку прискакал адъютант бригадира Ржевского, посланного на разведку с передовым отрядом, с сообщением, что на плантации Эвандерсфилд нас ожидают с распростертыми объятиями и готовы предоставлять пищу, кров и все необходимое столь долго, сколь мы сочтем нужным. Однако, когда, проделав немалый путь, мы прибыли на означенную плантацию, объятия, похоже, уже захлопнулись.

- Где хозяин? - спросил я пожилого негра-слугу, встретившего нас у входа в богатый плантаторский дом, более походивший на мавританский дворец.

- Полковник Джеймс Эвандерс погиб, сражаясь против англичан, более года назад. Его вдова, миссис Мерилин Эвандерс, изволят почивать.

- Да? - Я недоуменно посмотрел на солнце, только начавшее клониться к западу. - А где офицер, прибывший сюда с отрядом? - Я указал на казаков и индейцев-чероки, отдыхавших на широкой дворцовой веранде.

Негр-дворецкий, кажется, несколько смешался, но моментально нашел слова для ответа:

- Господин бригадный генерал тоже изволят почивать. И просили, если возможно, до утра не беспокоить.

***

Наш наблюдательный пункт находился на скале в отрогах Аппалачей, давая возможность любоваться прекрасным видом равнин, раскиданных то там, то здесь табачных плантаций и рощ, отделяющих одно владение от другого. В тени деревьев ютились лачуги рабов, возделывавших эти опаленные солнцем почвы. Тонкими синими жилками через поля тянулись оросительные каналы, полные мутной воды, в которой, подобно гнилым бревнам, таились покрытые зеленой ряской аллигаторы. Однако сегодня вид равнины не радовал. Вдали, близ горизонта, поднимая .клубы пыли, в нашем направлении двигалась плотная красная масса полков армии генерала Корнуоллиса.

- Хорошо идут, - следя в подзорную трубу за передвижением противника, произнес Пугачев. - Сколько их там будет? - Он повернулся ко мне, ожидая ответа.

- Согласно данным разведки, - доложил я, - противник насчитывает шесть тысяч кавалерии, преимущественно драгун, восемь тысяч пехоты, в том числе хемпширский гренадерский полк, считающийся одним из лучших пехотных полков британской армии, около сорока орудий различных калибров, плюс ко всему этому тысяч до шести лоялистов. Но здесь что-то определенное сказать трудно, они уходят, приходят...

- Ясно, - махнул рукой "император", - Совсем как наше ополчение - гонору много, а толку чуть. - Он вновь приставил к глазу подзорную трубу. - Но определенно хорошо идут.

- Закревский! - позвал он начальника своего штаба.

- Слушаю тебя, государь. - Лис, дотоле дремавший на солнышке, подскочил, будто все. это время только и ждал вызова "императора".

- Надо остановить супостатов. Негоже, ежели они у нас повиснут, что ухан на медвежьем загривке, когда мы через ущелье к переправе пойдем. Как там бишь река эта называется?

- Потомак, - не отрываясь от подзорной трубы, бросил начальник пугачевской артиллерии.