черная шерстяная вотола развевалась за плечами больше для красоты, чем для
тепла. За последний месяц Семен впервые облачился в полное боевое снаряжение, и
отвыкшие от стальной тяжести плечи так и норовили сложиться, опуститься к земле
- но опричник упрямо расправлял их, погоняя жеребца, и думал о том, что пора
уже ему отправляться в объезды по Северной пустоши. Показать смердам и
поместным боярам, что рука государева здесь простирается по-прежнему, Ижорского
погоста он не забыл, самому дороги осмотреть, у смердов про жалобы накопившиеся
спросить, про станишников - не появляются ли подозрительные люди в окрестных
лесах, нет ли подозрения на злой умысел супротив государевой власти. Старые
крамольные бояре ведь не все сбежали. Есть еще те, кто готов ради польской или
литовской грамоты, а то и золота свенского али немецкого землю отчую отдать. Ну
да, сам вид объезжающего государевы земли опричника многим дурные мысли
повытравит. Метлу вот только потребно к седлу повесить, да собачью голову
добыть.
седла. Если раньше Семен мог не ступать на землю днями напролет - лошади раньше
выдыхались - то теперь уже через пару часов в паху появилась сильная боль,
спина и плечи заныли, каждый удар сердца отдавался в еще незажившем горле
тугими ударами пульса. Впрочем, Баженову доставалось куда хуже: больше
привычный к качающейся палубе, чем к седлу, при быстрой скачке он качался с
боку на бок, пытаясь придерживать левой рукой солидный живот. Богатая шуба,
накинутая поверх кафтана, гнела своего владельца куда сильнее, нежели доспех -
воина. Купец-то первый и взмолился о пощаде, когда перед мелководной Еглинкой
Зализа остановился сменить коней.
Анисимович, - Семен, морщась от ноющей боли, взметнулся в седло свежего жеребца
и заставил себя расправить плечи. - Пока там, пока назад... Луга же замерзнет!
все. - Не спеши, Семен Прокофьевич.
девственно-чистым песчаным дном, они вброд пересекли реку. Сил первого морозца
не хватило даже на то, чтобы заковать этот спокойный, неспешный ручей. Корка
льда образовалась только у самого берега, да между выступающими высоко из воды
камышами. Течение же по-прежнему играло мелкими водоворотами и несло на себе
мелкие веточки и пожелтевшую листву.
пахнущий сухой хвоей и тягучей светлой смолой сосновый лес. Теперь товарищи
двигались неспешной рысью. В отличие от Ильи Анисимовича, Зализа знал, что
вытекающая из Лисинской вязи речушка означает примерно половину пути, а значит
до темноты в поселок иноземцев они в любом случае успеют.
стоячим болотам морозу справиться не удалось. Впереди показались вытянувшиеся
над давним пожарищем молодые березки. Оставшись без листвы, они тянули вверх
черные ветви и казались не новой поросолъю, а жертвами давнего огненного
разгула. Перемахнув темный землистый ручей, всадники поднялись на холм, под
яркое, но холодное солнце. Еще пара верст: и заросли разошлись, открыв широкий
простор Каушниного луга.
опричник, - я смердов поселил, которых ты из Германии вывез. А с этой стороны,
у реки, иноземцам место отвел.
ночевать.
появившихся на берегах Невы чужаках. Командовал у них некто Константин Росин.
Про родовитость его Семен сказать ничего не мог - про отца с матерью тот ни
разу не упомянул. Может, считал, что про его предков и так все должны знать, а
может, как и Зализа, из черносотенцев в бояре выбился. Росин был молчалив,
больше слушал, чем говорил, но если высказывался - то чаще всего произносил
слова приказа. Такого подчиненного иметь в отряде трудно: никогда не понять,
что у него на уме. Но как воевода сотни или полусотни - можно хоть сейчас
ставить.
Картышев, вроде, тоже латник толковый, но рассуждает чаще всего вслух. А вот
Малохин, как показалось Семену, трусоват. Еще запомнился огромный Юра
Симоненко. Иноземцы и так оказались почти все на голову выше отнюдь не
маленького Зализы, но Симоненко возвышался даже над ними. Отложился в памяти
голос девки в коротком красном сарафане - такой оглушающий, что отец Никодим
поначалу ее едва не проклял. Но потом одумался, решив сей Божий дар в
молитвенных песнопениях использовать.
иногда - но чужеземцы всегда странными кажутся. И уж никак не ожидал Зализа,
что на отведенном им берегу реки иноземцы решатся основать монастырь.
кельи для жилья, и общие молитвы, и бдения при свете лучин, продолжающиеся еще
долго после захода солнца. Да еще странное, бессмысленное поведение Росина,
который перед ужином мелко-мелко резал стебельки обычной соломы, а потом весь
вечер занимался тем, что простукивал получившуюся шелуху обухом топора на
камне. Больше всего это напоминало взятый на себя бессмысленный обет - вроде
ношения на голом теле власяницы или вериг. Зализа явственно предчувствовал, как
через несколько лет поднявшаяся и окрепшая братия начнет прибирать к своим
рукам окрестные земли - все монастыри всегда занимаются именно этим. Семен
беспокоился, но даже поделиться опасением оказалось не с кем: измученный цельно
дневным конным переходом Илья Анисимович после вечерней трапезы уснул сразу,
как только увидел набитую ароматной крапивой подушку. Опричник, убедившись, что
расседланным жеребцам насыпано вдосталь сена и стоят две бадейки теплой воды,
вскоре присоединился к нему.
поднялись только он с купцом Баженовым, да отец Никодим уже стоял в часовне
перед распятием. Все иноземцы преспокойно спали, не выставив даже одного
караульного. Хоть ворота заперли, и то ладно.
осматривая, что и как успели тут сделать новые хозяева.
иноземцы ничего толком не смогли. Дома и подворье выглядело в точности так, как
поставили его собранные с окрестных бояр смерды. Разве только, травы хозяева
все-таки накосили и забили ею сеновалы всех трех домов. Для нормального
хозяйства его, конечно, было маловато, но скотины в Кауште не имелось. Посреди
двора, стоял толстостенный железный котел, в котором здешний воевода замочил
перетертую в совершеннейшую труху солому. Получившуюся баланду за ночь
сморозило в единый кусок льда.
Баженов. - Вот солому в кашу и перетирают.
Зализа, отворяя ворота.
снег. Словно зима отсыпала немного на пробу: растает или нет? Суйда затянулась
от берега тонкой прозрачной коркой, и только на стремнине оставались
незакрытыми несколько полыней, течение в которых оказалось слишком сильным. В
сотне шагов от селения, на самом берегу, стояло две постройки весьма нищенского
вида: вкопанные вертикально неокоренные стволы, в пазы которых были вставлены
заменяющие нормальные стены жерди. Из жердей же была сделана и крыша,
заваленная лапником.
Семен Прокофьевич, пожар в доме устроить боятся, вот мастерскую вдаль и
отнесли. Сарайка такая сгорит, и не жалко. За день новую срубить можно. Печь
огня-пожара не боится. Вот только зимой они в этом шалаше померзнут, никакой
очаг не спасет.
потолка ветвей, потрогал печь:
продолговатый осколок. - Никак стекло?
тем не менее этот глянцево блестящий камушек ничем иным, кроме стекла, быть не
мог!
обратно на пол. - Там тоже все грязное, вонючее, немытое - но посередь этого
тоже, ако яхонт, то и дело красота разительная блеснет.
бросать, ако мусор негодный, не стали бы. Испросить селян твоих потребно, не
скрывают ли в загашниках товар более лепый да цветной.
местного воеводу, волокущего свой котел к присыпанному снегом кострищу.
кухни прогнали. Говорят и так места мало.
принес несколько толстых поленьев, обложил их мелким хворостом, снизу подсунул
бересту. Достал из кармана маленький предмет, похожий на кастет без зубьев,
посмотрел на свет:
Послышалось тихое шуршание, и через минуту сухая береста стала изгибаться от
жара расползающегося огня.
Рыбного клея добавить надо, я тут из костей наварил пару дней назад. Нашел
конский хвост: у соседей на часы выменял. Батарейки все равно сели, а им
браслет понравился.
Шломо Вульф
Лукьяненко Сергей
Андреев Николай
Круз Андрей
Ларссон Стиг
Свержин Владимир