Чтение 26–й страницы книги ~Немезида~

ты постоянно живешь на Эритро? Я понимаю, что кому-то нужно руководить
станцией, но, наверно, ты не единственный, кто мог бы справиться с этой
работой.

- Признаться, мне доставляет удовольствие считать себя незаменимым, -
ответил Генарр. - Впрочем, мне по-своему нравится здесь. К тому же иногда
часть отпуска я провожу на Роторе.

- И ты ни разу не зашел ко мне?

- Если у меня отпуск, то это еще не значит, что и ты свободна. Я
подозреваю, что ты занята намного больше меня, а после открытия Немезиды у
тебя вообще не было ни одной свободной минуты. Но я разочарован. Я хотел
встретиться с твоей дочерью.

- Скоро встретишься. Ее зовут Марлена. Для меня она по-прежнему Молли, но
она не разрешает так себя называть. С тех пор как ей пошел пятнадцатый год,
она стала просто нетерпимой и хочет, чтобы ее называли только Марленой. Но
ты увидишься с ней, не беспокойся. Признаться, я сама не хотела, чтобы она
присутствовала при нашей первой встрече. Разве могли бы мы при ней свободно
предаться воспоминаниям?

- Юджиния; а ты действительно хочешь вспоминать?

- Да, кое-что.

Генарр помедлил, потом сказал:

- Мне жаль, что Крайл не остался на Роторе. Улыбка застыла на ее лице.

- Зивер, я сказала "кое-что", - она повернулась и подошла к окну.

- Между прочим, надо признать, что вы здесь неплохо поработали. Даже то
немногое, что мне удалось увидеть, впечатляет. Яркое освещение. Настоящие
улицы. Большие дома. И все-таки станцию трудно сравнить с Ротором. Сколько
человек живут и работают здесь?

- По-разному. Иногда у нас больше работы, иногда - меньше. Одно время на
станции было почти девятьсот человек. Сейчас пятьсот шестнадцать. Мы знаем
каждого. Это не так просто. Ежедневно кто-то улетает, кто-то прилетает.

- Кроме тебя.

- И еще нескольких.

- Но, Зивер, почему все делается только на станции? Ведь в атмосфере
Эритро можно дышать.

Генарр выпятил нижнюю губу и в первый раз отвел взгляд.

- Можно, но нежелательно. На Эритро непривычный для человека свет.

Когда выходишь из станции, окунаешься в розоватое или даже оранжевое -
если Немезида стоит высоко - облако. Этот свет довольно яркий. Можно даже
читать. И все-таки он кажется противоестественным. Да и сама Немезида тоже
выглядит как-то ненатурально, уж слишком она велика. Почти на всех она
действует угнетающе; человеку Немезида представляется символом угрозы, а
из-за красноватого света - еще и предзнаменованием чего-то зловещего.
Немезида и в самом деле в какой-то мере опасна. Ее свет не ослепляет,
поэтому человека тянет подольше посмотреть на нее, понаблюдать за пятнами на
ее поверхности. А между тем инфракрасное излучение легко повреждает
сетчатку. Поэтому - и еще по ряду причин - человек, выходящий на поверхность
Эритро, обязательно одевает специальный шлем.

- Значит, станция предназначена прежде всего для того, чтобы поддерживать
привычные условия для человека внутри и изолировать его от атмосферы
планеты?

- Мы не пользуемся даже здешним атмосферным воздухом. И воздух, и воду мы
берем из глубин планеты и регенерируем. Конечно, мы следим и за тем, чтобы
ничто с поверхности планеты не попадало на станцию, в том числе прокариоты -
знаешь, такие крохотные сине-зеленые клетки. Юджиния задумчиво кивнула. Так
вот в чем ответ на вопрос о кислороде в атмосфере Эритро. На планете есть
живые организмы, даже очень много, только все они - микроскопически малые
существа, аналогичные простейшим одноклеточным организмам Солнечной системы.

- Это действительно прокариоты? - спросила она. - Я знаю, так их
называют, но прокариоты - земные бактерии. А эти тоже бактерии?

- Эритрианские микроорганизмы ближе всего к земным цианобактериям, тем
самым, которые обладают способностью к фотосинтезу. Впрочем, ты задала
правильный вопрос. Нет, это не наши цианобактерии. У них тоже есть
нуклеопротеин, но по структуре он принципиально отличается от нуклеиновых
кислот в земных формах жизни. У них есть и своеобразный хлорофилл, в котором
нет магния и который работает в инфракрасном свете; поэтому клетки не
зеленые, а скорее бесцветные. В них есть и разные ферменты, и микроэлементы
в непостоянных соотношениях. И все же по морфологии и строению они не
слишком отличаются от земных клеток, и их с полным основанием можно назвать
прокариотами. Кажется, биологи настаивают на названии "эритриоты", но нас,
дилетантов, вполне устраивает и старый термин.

- И они достаточно эффективны, чтобы их жизнедеятельностью можно было
объяснить присутствие всего кислорода в атмосфере Эритро?

- Они очень эффективны. К тому же здесь, по-видимому, нет другого
источника кислорода. Между прочим, Юджиния, ты же астроном, ты должна знать
- что говорят последние данные о возрасте Немезиды? Юджиния пожала плечами.

- Красные карлики почти бессмертны. Возможно, Немезида не моложе нашей
Вселенной и она способна просуществовать еще сто миллиардов лет без видимых
изменений. Самую надежную оценку можно получить, определив содержание
минорных элементов в самой звезде. Если предположить, что Немезида - звезда
первого поколения и что вначале она состояла только из ядер водорода и
гелия, то ее возраст должен быть побольше десяти миллиардов лет; тогда
Немезида вдвое старше Солнца и Солнечной системы.

- Значит, и Эритро существует уже десять миллиардов лет.

- Совершенно верно. Звездные системы образуются раз и навсегда, а не по
частям. А почему тебя это интересует?

- Мне непонятно, почему за десять миллиардов лет жизнь на Эритро так и
остановилась на стадии прокариотов. - Зивер, здесь нет ничего непонятного.
На Земле после возникновения жизни первые два-три миллиарда лет тоже
существовали только прокариоты. На Эритро плотность энергии, излучаемой
светилом, намного меньше, чем на Земле, а для образования более сложных
организмов нужна энергия. Эта проблема очень детально обсуждалась на Роторе.

- В этом я не сомневаюсь, - сказал Генарр. - Только ваши дискуссии,
очевидно, так и не дошли до обитателей станции. Я думаю, все мы слишком
заняты нашими частными делами и проблемами - хотя все, что относится к
прокариотам, тоже наша проблема.

- Если уж ты заговорил об этом, то и мы на Роторе в свою очередь почти
ничего не знаем о станции.

- Да, мы оказались в какой-то степени в изоляции. Но, Юджиния, не
забывай, что в работе станции нет ничего сенсационного. Станция - это всего
лишь производственное предприятие, и меня нисколько не удивляет, что ее
почти не упоминают в роторианских новостях. Все внимание роториан привлечено
к строящимся поселениям. Ты не собираешься переселиться на одно из них?

- Ни за что. Я роторианка и не собираюсь оставлять Ротор. Извини за
откровенность, но и здесь меня бы не было, если бы не необходимость. Мне
нужно сделать ряд астрономических наблюдений на вашей обсерватории, база
которой намного стабильнее роторианской.

- Об этом мне сообщил Питт. Мне приказано оказывать тебе всяческое
содействие.

- Хорошо. Я уверена, ты не откажешь мне в помощи. Между прочим, ты
сказал, что вы стараетесь избежать проникновения прокариотов на станцию.
Насколько успешно? Вода здесь безопасна, ее можно пить?

- Очевидно, безопасна - ведь мы ее пьем. На станции нет прокариотов. Вся
поступающая на станцию вода - и не только вода - обеззараживается
сине-фиолетовым светом, в считанные секунды убивающим прокариотов.
Коротковолновые фотоны такого света несут слишком много энергии и быстро
разрушают важнейшие структурные элементы этих крохотных клеток. Впрочем,
даже если какое-то количество прокариотов и попадет на станцию, вреда от них
не будет - насколько мы можем судить, они не ядовиты и вообще безвредны. Мы
проверили на животных.

- Это уже лучше.

- У этой медали есть и оборотная сторона. Наши микроорганизмы не способны
на поверхности Эритро конкурировать с местными прокариотами. Во всяком
случае, когда мы попробовали высеять наши бактерии в почву планеты, ничего
не получилось - они не росли и не делились.

- А многоклеточные растения?

- Мы пытались выращивать и их, но результаты оказались весьма плачевными.
Должно быть, все дело в особенном свете Немезиды. Внутри станции на почве и
воде планеты мы выращиваем великолепные растения. Конечно, обо всем мы
сообщали на Ротор, но я сомневаюсь, чтобы эти данные широко публиковались.
Как я уже говорил, роториан наша станция не интересует. Точнее, мы не
представляем интереса для грозного Питта, а на Роторе его слово решает все,
не так ли? Генарр говорил с улыбкой, но улыбка получилась немного натянутой.

Интересно, что бы сказала по этому поводу Марлена? - подумала Юджиния.

- Питта нельзя назвать грозным, - возразила она. - Иногда он слишком
настойчив и напорист, но это ведь не одно и то же. Знаешь, Зивер, когда мы
были молодыми, я всегда думала, что комиссаром будешь ты. Ты был невероятно
способным.

- Только был?

- Я уверена, что и сейчас ты такой же. Но тогда у тебя были оригинальные
мысли, своя политическая концепция. Я слушала тебя с восторгом. Во многом ты
был бы лучшим комиссаром, чем Питт. Ты бы прислушивался к мнению других и не
настаивал на том, чтобы все беспрекословно подчинялись тебе.

- Именно поэтому я был бы плохим комиссаром. Видишь ли, у меня нет
никакой конкретной цели в жизни. Просто у меня часто возникает желание
делать то, что мне кажется правильным в данный момент; я только надеюсь, что
в конце концов из этого получится что-то мало-мальски стоящее. Напротив,
Питт всегда знает, чего он хочет, и добивается этого всеми способами.

- Зивер, ты неверно его оцениваешь. У него твердые убеждения, согласна,
но он очень рассудителен и благоразумен.

- Конечно. В рассудительности ему не откажешь. Какую бы цель Питт ни
преследовал, он всегда найдет абсолютно благовидные, безукоризненно