не будет! Каким же он был жадным дураком! Полковник спустил с кровати
хрупкие, желтые, как слоновая кость, ноги и изумился--они совсем тонкие!
Казалось, эти сухие палки прикрепили к его телу однажды ночью, пока он спал,
а другие ноги, помоложе, сняли и сожгли в печи. За долгие годы все его тело
разрушили, отняли руки и ноги и оставили взамен нечто жалкое и беспомощное,
как шахматные фигурки. А теперь хотят добраться до самого неуловимого--до
его памяти: пытаются обрезать провода, которые ведут назад, в прошлое.
к себе; ноги уже не держали его, и он сполз по стене на пол. Потом позвонил
на междугородную, а сердце поминутно взрывалось у него в груди -- чаще,
чаще... В глазах потемнело. Скорей, скорей!
меня просила. Она говорит, вы очень больны. Я должен повесить трубку.
тебя. Завтра у меня отберут телефон. Я уже никогда больше не смогу тебе
позвонить.
дружбы, ради прошлых дней! Ты не знаешь, как это для меня важно. Мы с тобой
однолетки, но ведь ты можешь ДВИГАТЬСЯ! А я не двигаюсь с места уже десять
лет!
разрасталась, не давала дышать.
отчетливо, знакомо звучат шаги, тишина, и наконец открывается окно.
треньканье: шарманка играет "Ла Маримба" -- такой прелестный танец!
старый собор, и тело его словно налилось, помолодело, и он ощутил под ногами
раскаленные камни мостовой.
ранней сиесты, лавки закрываются, а мальчишки выкрикивают: "Loteria National
para hoy"2и суют прохожим лотерейные билеты. Вы все здесь, люди далекого
города. Мне просто не верится, что и я был когда-то среди вас. Из такой дали
кажется, что его и нет вовсе, этого города, что он мне только приснился.
Всякий город -- Нью-Йорк, Чикаго -- со всеми своими обитателями издали
кажется просто выдумкой. И не верится, что и я существую здесь, в штате
Иллинойс, в маленьком городишке у тихого озера. Всем нам трудно поверить,
каждому трудно поверить, что все остальные существуют, потому что мы слишком
далеко друг от друга. И как же отрадно слышать голоса и шум и знать, что
Мехико-Сити все еще стоит на своем месте и люди там все так же ходят по
улицам и живут...
заскрежетал зеленый трамвай, полный чужих смуглых и красивых людей, и еще
люди бежали вдогонку, и доносились торжествующие возгласы--кому-то удалось
вскочить на ходу, трамвай заворачивал за угол, и рельсы звенели, и он уносил
людей в знойные летние просторы, и оставалось лишь шипенье кукурузных
лепешек на рыночных жаровнях,--а быть может, лишь беспрерывное, то
угасавшее, то вновь нарастающее гуденье медных проводов, что тянулись за две
тысячи миль...
помедлил в нерешительности и вот, осмелев, поднимается по лестнице.
Приглушенные голоса:
предатели, что ли,-- возьмем да и бросим его?
только на минутку войдем, поздороваемся, и...
полковник сидит на полу у стены.
старика. Поднес трубку к уху, прислушался. И сквозь гуденье проводов и треск
разрядов услышал странный, далекий, последний звук.
на пушке времен Гражданской войны.
не вскочил, а остался лежать и, видно, о чем-то задумался.
писать.
перекатился на спину и уставился на небо и на макушки деревьев.--Том, до
меня только сейчас дошло.
кончилась Гражданская война. Вчера, прямо здесь, умер президент Линкольн, и
генерал Ли, и генерал Грант, и сто тысяч других, кто лицом к югу, а кто -- к
северу. И вчера днем в доме полковника Фрилея ухнуло со скалы в самую что ни
на есть бездонную пропасть целое стадо бизонов и буйволов, огромное, как
весь Гринтаун, штат Иллинойс. Вчера целые тучи пыли улеглись навеки. А я-то
сначала ничего и не понял! Ужасно, Том, просто ужасно! Как же нам теперь
быть? Что будем делать? Больше не будет никаких буйволов... И никаких не
будет солдат и генерала Гранта, и генерала Ли, и Честного Эйба3, и Чин Линсу
не будет! Вот уж не думал, что сразу может умереть столько народу! А ведь
они все умерли, Том, это уж точно.
умолк.
тебя на глазах помирает половина земного шара.
покусывая нижнюю губу.
Ну, ладно.--Он улегся на пушке и, прищурясь, поглядел вдоль корявого
ствола.-- Бумм,-- прошептал он в спину удалявшемуся Дугласу.--Бумм!
как золото. Дедушка подал Дугласу последнюю бутылку.
июльский. Теперь остается только август.
поставил. Там уже стояло много перенумерованных бутылок, все совершенно
одинаковые, как близнецы: все яркие, аккуратные, все доверху заполненные в
плотно закупоренные.
ни капельки не ярче других?
же она не темнее остальных?
дельфины, в волнах переливающейся на ветру пшеницы? Где грозовой запах
Зеленой машины и трамвая, запах молний? Осталось ли все это в вине? Нет! Или
по крайней мере кажется, что нет.
начала времен, все песни, какие они когда-либо пели, и поныне звучат в
межзвездных далях, и если бы долететь до созвездия Центавра, можно было бы
услышать, что говорил во сне Джордж Вашингтон или как вскрикнул Юлий Цезарь,
когда в спину ему вонзили нож. Насчет звуков все ясно. А как насчет света?
Ведь если кто-то хоть раз что-то увидел, оно уже не может просто исчезнуть
без следа! Значит, где-то, если хорошенько поискать,-- быть может, в
истекающих медом пчелиных сотах, где свет прячется в янтарном соке, что
собрали обремененные пыльцой пчелы, или в тридцати тысячах линз, которыми
увенчана голова полуденной стрекозы,--удастся найти все цвета и зрелища
мира. Или положить под микроскоп одну единственную каплю вот этого вина из
одуванчиков -- и, может, заполыхает извержение Везувия, точно все фейерверки
всех дней Четвертого июля. Этому придется поверить.
налита в тот самый день, когда полковник Фрилей споткнулся и упал на шесть
футов под землю,-- и, однако, в ней не разглядишь ни грана темного осадка,
Василенко Иван
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Березин Федор
Прозоров Александр
Белогорский Евгений