водонепроницаемый Св.Бернард с ожерельем из чудес вокруг шеи...
изувеченным, с ужасными шрамами, потерявшим много необходимых органов.
Человек в таком состоянии не захотел бы жить, даже если бы он и не зависел
ни от кого. Это достаточно ясно. Почему же тогда он шел и шел вперед,
опустив голову и надвинув на лицо вонючий капюшон, сцепив от боли зубы,
почему мысли о еде, теплой постели и блаженном отдыхе мучили его, как
насмешливые бесята?
внутри бесконечности; и бесконечность вечностей внутри вечности. Вечность
прошла, пока он выздоравливал; потом он лежал в снегу, одурев от
усталости, затем краткое, острое ощущение пищи, затем снова вечность.
на западе, разбрасывая холодный свет без малейшего намека на тепло, и было
меньше, чем ему следовало бы и слегка не того цвета. Бартоломью суетился,
разводил костер, болтал.
думали. Воздух непрозрачный. Из-за этого кажется, что все дальше, чем на
самом деле. Мы почти добрались до подножия, последний час мы уже шли
немного в гору.
полуслепому оракулу, умирающему у него на глазах.
попытался помочь ему надеть рюкзак. Юноша двинулся вперед, проваливаясь в
глубоком снегу. Генри последовал за ним.
теперь дул с запада, поперек склона, неся с собой острые градины. Сугробы
здесь были глубже, сухие, как из пудры, расплывавшиеся под ногами, как
пыль в пустыне; каждый шаг отправлял вниз маленькую лавину.
склон, как олень, и ждал, пока Генри дотащится до него.
желтоватый оттенок. Боюсь, что это к сильному снегу... И очень быстро
темнеет...
лежал длинный склон, белый, гладкий, в пятнах голубых теней, стрелой
поднимавшийся к вершине перевала. К чему тратить время на пустые разговоры
о погоде? Просто иди вверх, вверх, в холод, в разреженный воздух, не думая
ни о чем, кроме того, что, либо ты дойдешь до вершины, либо умрешь здесь.
четвереньки, с трудом поднялся на ноги. Нельзя допускать, чтобы мальчик
тратил силы попусту. Он должен идти вперед... Так долго, как только
сможет... идти, пока не разорвется выскакивающее из груди сердце. Может
быть, в один прекрасный день их тела найдут, глубоко вмерзшими в голубой
лед, отлично сохранившиеся, молчаливое воспоминание о старых днях, давних
временах, когда люди голыми руками пытались укротить чужой мир...
слова юноши. Генри покачал головой, тяжелый, мокрый снег залепил ему рот,
зрячий глаз. Он оттолкнулся ногами от выступа, прополз еще фут. Так было
легче. Уклон был крутым. Он вытянул руку и искалеченную клешню, подобрал
под себя ноги. Еще фут. Где теперь Лэрри? Умница. Больше не тратит силы
попусту. Ушел вперед... Теперь можно отдохнуть...
По-прежнему намерен тащить мертвеца через гору. Нельзя допускать, чтобы
мальчик изматывался из-за него... Умирай, тело... Умирай и дай нам обоим
отдохнуть.
так долго. Действие обезболивающего средства заканчивалось и он
чувствовал, как врезается в него скальпель, врезается в глаз...
стальной сустав. Идиоты. Нельзя наваривать сталь на плоть. И газ, которым
он дышал: от электрода вспыхнул огонь; газ горел и он вдыхал бледное
пламя, голубой огонь, который выжигал ему грудь...
гроба. Человеку необходим гроб. Когда ты мертв, без ящика, сдерживающего
ледяной ветер, холодно. К тому же они раздели тело. И кто-то отрезал ему
ступни и кисти...
отрезать, но было слишком трудно. Потому что оно сделано из стали...
которые подняло в воздух на кладбище, обрушатся вниз...
возможностях, обо всех жестоких словах, обо всех неиспробованных радостях,
обо всех обманутых ожиданиях.
- это барьер, который встает перед тобой и всеми теми делами, которые тебе
следовало бы сделать когда-то, давным-давно, когда ты был еще жив.
простая вещь, если бы только он мог вспомнить...
кто заметит разницу? Это была разумная мысль. Генри хотелось засмеяться
вслух. Он притворился, что он проснулся. Он пошевелил ногами - это важно,
откуда-то он это знал, и руками...
при нем. Она оканчивалась стальным крюком, и он вытянет ее, ухватится за
что-то, подтянется, затем вытянет снова...
прислушиваясь. Он слышал вой ветра, стук крови в висках и больше ничего.
мертвецы, и все же крик прозвучал где-то впереди.
подтянулся. Это был нелегкий способ передвигаться, но он почему-то казался
правильным. Генри подтянулся, снова выбросил руку, но ничего не коснулся.
Странно. Он оттолкнулся ногами, распрямился...
удерживал равновесие, затем стал падать - затем шок, мгновение разрывающей
на части боли - и бесконечная мягкость, окутавшая его в тишине, сквозь
которую, издалека, позвал его голос.
полулежал, прислонившись спиной к покрытой мехом каменной стене. Над ним
висел карниз, заканчивающийся занавесом из звериных шкур. Рядом с ним у
маленького костра, подкладывая дрова в огонь, сидел на корточках
Бартоломью.
черной, покрытой инеем, бородой блестели глубоко запавшие глаза.
темно-красные пальцы.
ними все будет в порядке. Я тоже немного обморозил ноги.
обернутые вокруг ступней Бартоломью. Капитан откинулся назад и закрыл
глаза.
через горы, преодолели перевал. Еще пара сотен футов вниз по южному
склону. Мы дойдем, капитан! Мы дойдем...
руки к бедру, боль прострелила его до локтя. Он нажал сильнее. Суставы
неохотно поддались - пальцы согнулись на четверть дюйма.
бородатый, широкоплечий, на его поясе болтались полдюжины тощих, с
выпуклыми глазами, зверьков. Он бросил их на пол, снял лук и колчан,
присел у огня, достав нож с коротким лезвием, которым всегда потрошил
животных.
добычу и кивнул.
подстрелил более, чем с тридцати ярдов.
палец и мизинец и попробовал положить указательный палец на курок. Оружие