под ними весь мокрый и слипшийся от слез. Маленькие лапки скребли по
воздуху, а хвост с черным кольцом бешено бился о дубовый пол и болтался из
стороны в сторону. Давясь, енот раздвинул задние лапы и свалился на бок.
Он забился в конвульсиях, бока тяжело вздымались при попытках вздохнуть.
Внезапно кровь запузырилась из ноздрей и брызнула струйками из ушей. После
последнего спазма, стукнув снова коготками о пол, зверек замер в молчании.
стереть с брови капельку пота, неожиданно покрывшего линию волос на лбу.
думал, что тот кажется меньше только из-за того, что смерть его съежила.
Совершенно ясно, что это третий экземпляр моложе других двоих, или, может
быть, те были самцами, а это - самка.
вокруг дома, чтобы поглядеть, является ли зверек на переднем посту и на
заднем одним и тем же. Портьера была задернута. Но она легкая, всего лишь
рама из сосновых реек и ткань. Енот вполне мог оттолкнуть ее достаточно
широко, чтобы просунуть морду, голову, а затем и все тело, и забраться в
дом, прежде чем он вернулся закрыть внутреннюю дверь.
кресле-качалке? Что замышлял, пока готовил ужин?
летом солнце заходит поздно, то сумерки еще не наступили, и можно было
ясно разглядеть замаскированного наблюдателя. Тот был на заднем дворе,
сидел на задних лапах, и присматривал за домом.
отпер переднюю дверь и шагнул наружу, желая выяснить, караулит ли еще
другой часовой. Зверь был не во дворе; где он оставил его, а на крыльце, в
нескольких футах от двери. Он лежал на боку, кровь натекла из того уха,
которое было видно, она была на ноздрях, а глаза широко распахнулись и
остекленели.
Заходящее солнце, зависнув между двух горных пиков, бросало косые
оранжевые лучи на стволы тех самых деревьев, но не могло разогнать
непокорные тени.
дворе бешено носился по кругу. Вышел на крыльцо и услышал, как зверь
скулит от боли. Через несколько секунд, споткнувшись, упал. Его бока
некоторое время колыхались, а потом зверь замер без движения.
который окаймлял каменный домик, в котором он жил, когда был управляющим.
Темнота среди этих деревьев была гуще, чем в нижнем лесу, так как опавшее
солнце теперь освещало только верхние ветки, и медленно скользило за
Скалистые Горы.
бешенством или вообще какой-то болезнью. Нечто... управляло ими. Может
быть, средства, с помощью которых оно это делало, оказались настолько
физически невыносимыми для животных, что привели к их внезапной,
судорожной смерти?
насколько сильна его власть, продемонстрировать Эдуардо свою мощь и дать
понять, что вполне может расправиться с ним так же легко, как оно погубило
зверьков.
какого-нибудь другого енота.
Оранжевое солнце медленно опустилось в каменное море.
Эдуардо знал, что даже самая черная мгла в природе не может сравниться с
мраком в сердце лесного наблюдателя - если, конечно, у него вообще было
сердце.
поведении и не она довела до смерти енотов, он не мог быть совершенно
уверенным в своем диагнозе, и поэтому предпринял кое-какие меры
предосторожности; возясь с телами.
соприкасался прямо с тушками, а поднял каждую из них лопаткой с короткой
ручкой, а затем опустил в три пластиковых пакета для мусора. Закрутил верх
каждого пакета, завязал узел, и положил в багажник своего "чероки" в
гараже. Смыв водой из шланга маленькие липкие пятна с крыльца, извел
несколько тряпок, чтобы оттереть чистым лизолом пол на кухне. Наконец
отбросил тряпки в ведро, содрал перчатки и швырнул их поверх тряпок, а
ведро поставил на заднее крыльцо, чтобы разобраться с ним позже.
пистолет двадцать второго. Взял с собой видеокамеру, потому что не знал,
когда точно она может понадобиться. Кроме того, находившаяся в ней лента
содержала запись агонии енотов, а он не хотел потерять ее так же, как и ту
кассету, на которой запечатлел светящийся лес и черную дверь. Из тех же
соображений захватил и желтый блокнот, который был наполовину заполнен его
рукописным отчетом о недавних событиях.
сумерки сменились ночью. Он совсем не жаждал возвращаться в темный дом,
хотя никогда раньше о таком не тревожился. Поэтому включил свет в кухне и
нижнем холле. Подумав еще немного, зажег лампы в гостиной и кабинете.
том, что дом остался темным. Вернулся снова внутрь, и включил еще пару
верхних ламп. Когда тронулся по полумильному выезду к сельской дороге на
юг, то каждое окно на обоих этажах дома ярко сияло.
с одной стороны черные холмы, а с другой за вечными долинами, несколько
крошечных соцветий огоньков, которые он видел всегда на большом
расстоянии. Они, казалось, дрейфуют в море, как будто огни кораблей,
которые непреклонно движутся вперед, от одного горизонта к другому.
ночь покажется менее ужасной и более приветливой. Чувство отчуждения,
которое волновало его, более всего вызывалось маленьким, внутренним
ландшафтом, а не монтанской округой.
своей жизни отделенным от своих приятелей и приятельниц возрастом, судьбой
и своими склонностями. Ему никогда никто не был нужен, кроме Маргариты и
Томми. Потеряв их, он смирился с тем, что придется жить по-монашески, и
был уверен, что сможет выдержать, не поддавшись скуке и отчаянию. До
недавнего времени это удавалось достаточно успешно. Однако теперь ему
захотелось завести друзей, хотя бы одного, и не оставаться столь преданным
своему отшельничеству.
в багажнике за задним креслом.
возродятся и вырвутся из мешка.
раздираемого острыми маленькими коготками, то, значит, он погрузил в
пакеты не енотов, не совсем енотов, может быть, вовсе не похожих на них, а
нечто измененное.
подобные нездоровые и несвойственные ему мысли.
попал на большую сельскую дорогу. С этого времени, чем ближе он был к Иглз
Руст, тем оживленнее становилось движение на двухполосном асфальте, хотя
никто никогда бы не спутал округу с подъездом к Нью-Йорку - или даже к
Миссури-Валли.
расположил свою контору и дом на пяти акрах земли в том самом месте, где
Иглз Руст вновь переходил в поля. Иитс был ветеринаром, и в течение
нескольких лет заботился о лошадях Стенли Квотермесса. Это был седой, с
сивой бородой, веселый человек, из которого бы получился хороший
Санта-Клаус, будь он толстым, а не сухим, как щепка.
голубыми ставнями и шиферной крышей. Так как свет горел и в одноэтажном
сарае - видном здании, где помещалась контора Йитса, и в примыкающей к
нему конюшне, где держались четвероногие пациенты, Эдуардо проехал еще
несколько сотен футов за дом, до конца дорожки, посыпанной гравием.
открылась, и вышел человек, омываемый лучами флюоресцентной лампы, оставив
дверь полураспахнутой. Он был высок, лет тридцати, с грубоватым лицом и
густой каштановой шевелюрой. На лице появилась широкая и простая улыбка:
бы, чтобы он взглянул на них.
Лукин Евгений
Орлов Алекс
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Юрьев Сергей
Никитин Юрий