проводах на стене. - Как вы снабжаетесь электричеством тут, внизу?
сказала Габи. Она слегка улыбнулась, на ее волосах все еще была мыльная
пена. - Нацисты используют его как командный пункт. - Она еще раз
ополоснула волосы, смывая остатки мыла, хлопья поплыли от нее как
кружевные гирлянды. - Мы не пользуемся электричеством с полуночи до пяти
часов утра, и расходуем его не слишком много, чтобы они не заметили.
вымыл из волос песок. Он еще раз поскреб грудь, руки и лицо, смыл мыло и
заметил, что Габи рассматривает его очищенное от красок лицо.
без маскировочной раскраски.
ее чистой плоти, и ему вспомнился яблоневый сад, цветущий белым цветом под
весенним солнцем.
выглядите таким, как они.
глаза могли бы загипнотизировать ее, если бы она позволила, поэтому она
стала глядеть на его губы.
доходило, с чем они столкнулись, когда попытались воевать с нацистами. Вы
похожи... - Она запнулась, на ее груди задержалась холодная вода. Она
попыталась выразить то, о чем подумала. - Вы, похоже, воюете как будто
очень давно.
война тут. - Габи прижала пальцы к своему сердцу. - Ваша битва - она
где-то внутри, да?
глубоко.
было обсушиться и отправляться на задание.
красноватого свечения, потом совсем, и Майкл остановился в темноте,
холодная вода колыхалась у бедер.
понял, что она боится темноты. - Немцы отключили электричество!
молот, или взорвалась бомба, или выстрелила пушка большого калибра,
подумал Майкл. За этим последовали другие взрывы, более ощутимые, чем
слышимые, под ногами Майкла вздрагивали камни.
страха в голосе.
помещения. Раздался удар, тряхнуло, и Майкл услышал как звонко треснуло
перекрытие, точно выстрелило. Осколки камня посыпались в воду. То ли
близко над головой упала бомба, то ли зенитная батарея методично сплошь
простреливала небо. Римская пыль забила Майклу ноздри, и следующий взрыв,
показалось, ударил в пятидесяти ярдах от его головы.
и Майкл обвил ее руками.
размером с гальку, упали Майклу на спину. Еще один взрыв заставил Габи
прижаться к нему теснее, пальцы ее вцепились в его тело, и во временные
затишья между взрывами он слышал, как она вздыхает и постанывает в
ожидании падения следующей бомбы. Он стоял с напряженными мышцами и гладил
Габи по мокрым волосам, пока на землю падали бомбы и гремели зенитные
орудия.
Сердца их колотились, и Майкл ощущал, как тело Габи вздрагивало от ударов
сердца. В другом помещении кто-то закашлял, и голос Мак-Каррена прокричал:
- Кто-нибудь ранен?
она чувствовала, что готова отключиться. Она ненавидела темноту, ощущение
заточения в малом пространстве, и молотом грохотавшие взрывы, которые
возбудили воспоминание о страшных мгновениях четыре года назад, когда она
и ее семья сидели в подвале, пока самолеты "Люфтваффе" в щепки разносили
деревню.
потрясло.
собственная стылая кровь. Она держала голову на плече мужчины, и внезапно
ей пришло в голову, что она не знает - да и не должна знать - его
настоящее имя. Это было одним из правил игры. Но она ощущала запах его
тела сквозь запах носившейся в воздухе древней пыли и подумала на
мгновенье - нет, конечно, такого не могло быть - что от его кожи несло
едва уловимым духом зверя, похоже на то, как пахнет от животных. Это не
было неприятно, просто... по-другому, она не могла точно выразить, как.
погасли, когда кто-то - немецкая рука - поворачивал выключатели, дававший
электрический ток. Затем они зажглись и остались гореть, хотя и тусклым
желтоватым светом.
Казалось, что его глаза слегка светились, как будто вобрали в себя весь
имевшийся свет, и это испугало ее, хотя она не могла в точности понять,
почему. Этот мужчина был другим; было в нем что-то неопределимое. Она
встретилась с ним взглядом, пока время измерялось ударами сердца, и ей
показалось, что в глубине зеленых глаз она увидела какую-то вспышку -
промелькнувшую единичную частичку света, как огонь сквозь заиндевевшее
стекло. Она ощутила жар его тела, пар, начинавший выходить изо всех пор
его кожи, и хотела было заговорить о чем-то, сама не зная о чем, но четко
осознала, что когда голос ее зазвучит, в нем будет дрожь.
ступенькам к полке с полотенцами, взял одно для себя и другое для нее.
приманку, чтобы она вышла из холодной воды.
открывала ее груди, затем низ живота и заблестевшие бедра. А потом она
стояла перед ним, вода капала с нее, черные волосы были мокры и прилизаны,
и Майкл мягко обернул ее полотенцем. В горле у него сдавило, но он все же
решился сказать:
меня была беспокойная ночь.
когда она шла к своей одежде и собирала ее.
сторону. - Она через второй проход справа. Надеюсь, вы не возражаете
против раскладушки, но одеяло хорошее и толстое.
знал, что уснет через две секунды после того, как уляжется на раскладушку.
полотенце, Габи уже не было. Потом он насухо вытер тело, собрал одежду и
пошел по коридору, указанному ею. На полу около второго прохода была свеча
в бронзовом подсвечнике и коробка спичек, и Майкл задержался, чтобы зажечь
фитиль. Он вошел, держа перед собой свечу, в свою комнату, которая
оказалась древним помещением с сырыми стенами, в котором проживала только
узкая, к его досаде, и выглядевшая неудобной раскладушка, и была
металлическая палка в стене, с которой свисали несколько плечиков для
одежды. Майкл развесил свою одежду; от нее пахло потом, пылью и выхлопом
немецкого танка с примесью паленого мяса. Майкл подумал, что после того,
как закончится война, он мог бы подрабатывать на своем чутье, быть может,
у изготовителей парфюмерии. Однажды на лондонской улице он нашел белую
женскую перчатку и уловил на ней запахи бронзовой цепочки от ключей, чая с
лимоном, духов "Шанель", сладкого землянистого благоухания дорогого белого
вина, дух испарений от нескольких мужчин, отдаленный намек на аромат
застаревшей розы и, конечно, запах резиновых покрышек "Данлоп", которые
проехали по перчатке, лежавшей на дороге. Накопив с годами опыт, он понял,
что для него обоняние - такое же мощное чувство, как и зрение. Его
способность была, конечно, еще сильнее, когда он проходил через
превращение, но многое от нее входило и в его жизнь как человека.
впилась ему в спину, но ему приходилось спать и на более острых вещах. Он
примостился под одеялом, а потом задул свечу и лег головой на подушку,
набитую гусиным пухом. Тело его устало, но разум бодрствовал, как зверь,
мечущийся за решеткой. Он уставился во тьму и вслушивался в звуки медленно
капавшей с потолка воды.