обнаковенно тыркнул пару раз, дал под зад - и все. Боле ничего.
потом Бонарт на глазах у Фальки поотпиливал у убитых Крысей головы и как
из этих голов, словно изюминки из теста, выковыривал золотые серьги с
камушками. Как Фалька, глядя на это, орала и блевалась, привязанная к
коновязи.
какой, как затащил ее за этот ошейник в постоялый двор "Под головой
химеры". А потом...
***
господин Бонарт пива пожелали, потому как вспотели они жутко и в горле у
них пересохло. А опосля крикнули, что желание у них имеется кого-нито
добрым конем одарить и цельными пятерьмя флоренами наградить. Наличными.
Так он именно и сказал, этими самыми словами. Ну, тут я сразу вызвался,
не дожидаясь, пока кто иньший меня опередит, потому как жутко хотел коня
заиметь и малость собственных денег. Отец не дает ничего, все пропивает,
что на гробах заработает. Ну я, значит, вызвался и спрашиваю, какого
коня, мол, верняком одного из крысиных, можно получить. А милсдарь
господин Бонарт поглядели, аж у меня мурашки пошли, и говорят, дескать,
получить-то я могу под зад, а другое все надо заработать. Ну, чего было
делать? Кобылка у ворот, прям как в сказке, так и верно, потому как
крысевы кони у коновязи стояли, особливо та вороная Фалькина кобыла,
редкой красоты лошадь. Ну, я поклонился и спрашиваю, чего делать-то
надо, чтобы заработать. А господин милсдарь Бонарт, что, мол, в Клармон
сгонять требовается, да по пути в Фано заглянуть. На коне, который я
себе выберу. Знал он, верно, что я глаз на ту вороную положил, но ту он
мне сразу запретил брать. Ну и выбрал я себе каштанку с белой
звездочкой...
о деле. Говори, что тебе Бонарт поручил.
Фана и Клармона велели ехать, тама указанным особам писания в руки
собственные отдать. - Письма? Что в них было?
запечатаны были письма господина Бонарта собственноручной печаткой.
десять повторять велели, чтобы не запамятовал я. Добрался, не
заплутался, куда надо, кому надо письма отдал в собственные их руки. И
хвалили меня, что я, мол, головастый парень, а тот благородный купец
даже денар дали...
Эстерхази, мечнику и оружейнику из Фано. Другое же милостивому государю
Хувенагелю, купцу из Клармона.
сказал, читая? Напряги память, парень...
вспоминаецца.
голоса. - Возьмите хама во двор, спустите штаны, отсчитайте тридцать
плетей.
орехи с медом или нагайкой по жопе. Говори.
тамотки еще один, ну, маленький такой, прям низушек, да и только.
Господин Хувенагель ему сказали... Э-э-э-э... Сказали, что ему как раз
пишут, что тут могет быть така охотность и цирк, каких мир не видывал!
Так они сказали! - Не выдумываешь?
хороший. Помилуйте!
благодарстеуйте... Милостивец... - Я сказал, не слюнявь мне сапоги. Оль,
Мун, вы что-нибудь поняли? Что общего у охотности, тьфу ты, у желания
с...
слово в слово. Вы будто там были, господин хороший!
шифр, но не очень хитрый. Простой. Цирк, охота - это предупреждение
против возможной погони или облавы. Бонарт предостерегает, что их могут
преследовать или облаву устроить, и советует им бежать! Но от кого? От
нас?
людей в Клармон... И в Фано тоже. Займись этим, Оль, дашь задание
группам... Слушай-ка, парень. - А, господин милостивый?
понимаю, был еще там? А собирался в путь? Торопился? Может, говорил,
куда направляется?
кровью обрызганную, велел выстирать и вычистить, а сам в одной рубахе и
портках исподних токмо ходил, но с мечом при поясе. Потому, я думаю,
спешил. Ведь же Крысей побил и головы им отрезал награды для, а стало
быть, надо было ему ехать и об ей напомнить, о Фальке-то. Да Фальку он
ведь тоже для того взял, чтоб живцом кому-то доставить. Така ведь
евонная профессия, нет?
подробностях!
***
что Цири невольно сжалась. Но бунтарский характер тут же взял вверх. -
Не буду!
сверкнуло, земля покачнулась, ушла из-под ног и вдруг больно ударила по
бедру. Щека и ухо горели огнем - она поняла, что Бонарт ударил не
кулаком, а тыльной стороной раскрытой ладони.
печатку в форме черепа, которой только что ужалил ее в лицо как шершень.
следующий раз услышу от тебя слово "нет", то выбью два сразу.
Раздевайся.
застежки и пуговицы. Присутствовавшие в кабаке "Под головой химеры"
поселяне зашептались, закашляли, вытаращили глаза. Хозяйка постоялого
двора, вдова Гуле, сунула голову под стойку, делая вид, будто что-то там
ищет. - Скидавай с себя все! До последней тряпки. "Их здесь нет, -
думала она, раздеваясь и тупо глядя в пол. - Никого здесь нет. И меня
здесь тоже нет". - Расставь ноги.
Вообще. Нисколько". Бонарт рассмеялся.
Вынужден тебя разочаровать. Я раздеваю тебя, идиотка, чтобы проверить,
не спрятала ли ты на себе магических гексов, сиглей или амулетов. Не
восторгаться же твоими, Господи прости, мощами. Не придумывай себе черт
знает чего. Ты - тощая, плоская как доска недоросль, ко всему прочему
уродлива как тридцать семь несчастий. Уверен, даже если б меня сильно
приперло, уж лучше отшуровать индюка что пожирнее.
воротником из голубой лисы, перчатки, цветной платочек и поясок с
серебряной цепочкой.
Остальное можешь надеть. А вы чего таращитесь?
проверь, как там с моей одеждой. - Я - здешний старшина.
Ревности, казалось, начал худеть на глазах. - Если хоть что-то попортят
при стирке, то тебя как правящую личность привлеку к ответственности. А
ну давай жми к прачкам! Вы, остальные, тоже вон отсюда! А ты, хлюст,
чего стоишь? Письма получил, конь оседлан, отправляйся на тракт и в
галоп! Да помни: подкачаешь, потеряешь письма или адреса перепутаешь,
отыщу тебя и так отделаю, что мать родная не узнает! - Еду, еду уже,
милостивый государь! Еду!
***
арапником. Потом ему расхотелось. Он только сидел и молча таращился на
меня. Глаза у него были такие... ну, какие-то рыбьи, что ли. Без бровей,
без ресниц... Какие-то водянистые шарики, и в каждом - черное ядрышко.
Он таращился на меня и молчал. И этим угнетал еще больше, чем
избиениями. Я не знала, что он замышляет. Высогота молчал. По избе
шмыгали мыши. - Время от времени спрашивал, кто я такая, но я молчала.
Как тогда в пустыне Карат, когда меня схватили ловчие, так и теперь ушла