лет, процесс реверсирования потока времени будет усовершенствован и
окажется в руках правительства. "Что ж, - подумал он, - мир пережил
Альберта Эйнштейна, пережил Оппенгеймера, как-нибудь переживет и
Хауксбилля тоже".
появился Джек Бернстейн, и Хауксбилль, с запозданием спохватившись,
вспомнил, что его работы абсолютно секретны, и переменил тему разговора.
движения. Это произошло после волны арестов девяносто четвертого года. За
четыре года, последовавшие за этим, Барретт встречался с ним раз десять,
не больше. Их встречи были холодными и отрешенными. Постепенно Барретту
даже начало казаться, что ему просто приснилось то время, когда им с
Джеком было по пятнадцать лет и они ожесточенно спорили по всем
интересующим их вопросам, представлявших интерес для их интеллекта, в
маленькой спальне Джека, заваленной книгами. Их долгие прогулки по снегу,
выполнение общественных поручений в школе, первые шаги в качестве
подпольщиков - было ли все это на самом деле? Прошлое сходило с Барретта
подобно омертвевшей коже, и первой таким образом сошла на нет его
мальчишеская дружба с Бернстейном.
мужчина, будто высеченный из камня. Он так и не женился за все это время.
Оставив подполье, он занялся адвокатурой, обзавелся квартирой где-то
далеко от центра города и очень много времени проводил в разъездах по
делам. Барретт не понимал, почему Бернстейн стал снова появляться у него.
Во всяком случае, не из-за сентиментальности. Да и к судорожной
деятельности Фронта Национального Освобождения он не проявлял ни малейшего
интереса. Вероятно, его привлекал Хауксбилль, думал Барретт. Было трудно
представить такого холодного и воздержанного человека, как Джек,
обожателем героя, но, возможно, ему не удалось избавиться от своего
юношеского восхищения Хауксбиллем.
заговаривал. Говорил он так, словно с каждым словом отрывал от себя
частицу плоти. Его губы, казалось, закрывались как ножницы, после каждого
произнесенного слова. Маленькие глаза в красных кругах периодически
вспыхивали на мгновение и гасли, словно всякий раз ему приходилось
превозмогать какую-то боль. В присутствии Бернстейна Барретту в последнее
время становилось как-то крайне неуютно. Он всегда думал о Джеке как об
одержимом бесами, но теперь эти бесы были, можно сказать, почти на
поверхности.
поведении Джека. Как бывший революционер Бернстейн, казалось, разделял
мнение Хауксбилля о тщетности попыток Фронта и его суждение о его членах,
как о людях, обманывавших самих себя. Ничего не говоря и всего лишь
исподтишка посмеиваясь, Бернстейн сеял это мнение среди членов группы,
которой посвятил так много лет своей собственной жизни. Только один раз он
позволил себе открыто показать свое презрение. В комнату вошел Плэйель,
как сказочный старик с развивающейся бородой, потерявшийся в своих
расчетах грядущего тысячелетия. Он кивнул Бернстейну, словно забыв кем тот
был.
революция?
синдикалисты сами не вымрут в десятом поколении. Затем ударить, налететь,
как стая ястребов.
поговорить с Вальдосто. Его, видимо, не задела ирония Бернстейна. Барретта
это раздосадовало.
чем же тогда спор? Кроме того, жестоко стрелять в сидячих уток.
заглянул в квартиру Барретта. Хауксбилль тоже нанес еще один визит, только
тремя месяцами позже.
объяснил мне, что его имя Джекоб. Прозвучало это весьма резко.
занимается?
теперь новая работа, и он, скорее всего, больше не станет общаться вне
своей работы с лидерами Фронта. А по роду своей работы - возможно.
Барретт.
соответствует его наклонностям, разве не так? Он, наверное, добьется
выдающихся успехов в этом деле.
ялик Рудигера до краев полон добычи, а Ханн, выходя на берег с руками,
полными трилобитов, выглядел загорелым и очень довольным собой.
и говорил без умолку. Он поднял какого-то ярко-красного рака, возможно,
прапращура всех сваренных омаров, если не считать, что у него не было
передней клешни, а там, где должен быть хвост, торчал зловещий трезубец.
Он был более полутора метров длиной и совершенно безобразный.
одном музее. Боже, как я хотел бы положить его в такое место, где его
могли бы когда-нибудь найти. Может быть, на вершину какой-нибудь горы.
Барретт. - Какой-нибудь палеонтолог двадцатого столетия раскопал бы его и
выставил на обозрение, и ты об этом бы знал, Мэл.
там, наверху, не раскопал остатки лагеря "Хауксбилль"? Разве их не
беспокоит, что какой-нибудь из прежних охотников за ископаемыми может
найти их в кембрийских слоях и поднять шум на весь мир? Скажем, один из
охотников за костями динозавров в девятнадцатом веке? Какой это было бы
сенсацией, если бы в слое еще до динозавров нашлись хижины и человеческие
кости?
этого лагеря в 2005 году не раскопал его. Так это и вошло в анналы науки -
этого не произошло, так что нет причин для беспокойства. А если лагерь
откопают после 2005 года, то всем уже известно о его существовании в
кембрии. Так что здесь нет никакого парадокса.
скалистая гряда окажется на дне Атлантического океана, а поверх нее -
несколько километров осадочных пород. Нет никакой надежды, что нас найдут.
Или на то, что когда-нибудь оттуда, сверху кто-нибудь увидит этого
молодца, которого я сегодня поймал. Я сам не позволю, чтобы это произошло,
рассеку для изучения его анатомии. Для них он потерян.
науки, - сказал Ханн. - Для науки двадцать первого века.
знает о существовании этого вида. Я представляю науку. Я ведущий
палеонтолог этой эпохи. Но я не могу опубликовать сообщение о своей
находке в профессиональном журнале. - Он нахмурился и побрел прочь, не
выпуская из рук огромного красного рака.
ворчливую вспышку Рудигера. Но тут же улыбка сошла с лица Барретта.
нередко бывает, чтоб вы знали, Ханн. Вот так. Я могу помочь перенести этих
зверей. Сегодня вечером у нас будет свежий суп из трилобитов.
сверху послышался дикий крик. Это кричал Квесада.
изо всех сил мчался вниз. Он был в чем мать родила, а за ним развивались
лоскуты ткани, которыми он недавно был привязан к койке. Примерно в сотне
метров выше него стоял Квесада, из носа которого текла кровь. Вид у него
был поникший и ошеломленный.
никогда не был проворным из-за своих ног, но теперь, после нескольких
недель, проведенных под воздействием успокоительных средств, он вообще
вряд ли мог стоять на них. У него была нарушена координация движений. Он