Чтение 26–й страницы книги ~Лезвие сна~

Козетта ненавидела свой страх. Она хотела быть смелой, но это было так трудно. Одно воспоминание о темном человеке вызывало у нее желание свернуться в клубок и спрятаться где-нибудь далеко-далеко. Может, смелость, как и возможность видеть сны, присуща лишь людям с красной птицей в груди? Козетта никогда не задумывалась над этим, но раз даже Джон боится...

- Мы могли бы убить его, - произнес Джон. Козетта удивленно посмотрела на своего друга. Она была не в силах даже представить себе убийство. Не могла вообразить, что кто-то решится навек успокоить птицу, выпустить из тела кровь и сны. Даже из тела такого чудовища, как Рашкин.

- А ты... тебе приходилось убивать? - спросила она.

Джон помолчал, потом медленно кивнул.

- Я даже не знаю, смогла бы я на такое решиться или нет, - засомневалась Козетта.

- Но они хотят убить нас.

- Знаю, но...

- Они хотят причинить зло Изабель. И всем нам. Тебе и мне. Розалинде и Энни Нин. Базилю и Пэддиджеку. Всем, кто еще остался. Вы больше не сможете собираться на лужайке, чтобы потанцевать и спеть песни. И никто из нас никогда не получит возможности увидеть сны. Мы все исчезнем.

В глазах Козетты мелькнуло любопытство.

- Ты бывал на острове? - спросила она. - Ты видел, как мы танцуем?

- И даже слушал сказки Розалинды, - подтвердил Джон. - И наблюдал, как ты рисуешь. А еще я читал стихи Базиля и слушал песни Энни.

- Тогда почему ты не показывался? Почему не подходил к нам?

- Я думал, что помешаю вам.

- Пэддиджек часто говорил, что встречал тебя в лесу, но я считала, что он сочиняет, как обычно. Ты же знаешь, он иногда рассказывает странные истории только потому, что хочет на самом деле, чтобы так и было.

- Я помню. - Мимолетная улыбка мелькнула на его лице, но через мгновение он снова стал серьезным. - Я готов пожертвовать своей жизнью ради него, ради любого из вас и уж тем более ради Изабель.

- Даже если ты иногда чувствуешь себя чужаком? Даже после того, как Изабель тебя прогнала?

- Всё это не может изменить моих чувств, - сказал Джон. - Сознание вашей безопасности позволит мне легче переносить мое изгнание.

- Но ты никогда не был изгнанником.

- Козетта, ты не понимаешь. Ты очень похожа на Изабель. Да и все остальные тоже. Вы поете, танцуете, рисуете и сочиняете сказки. А у меня только один талант. Я охотник и воин. Когда Изабель не захотела меня больше видеть, я решил, что и среди вас мне нет места. Но я всё же присматривал за вами и пытался защищать.

- Так вот как ты провел все эти годы?

- В основном. А еще я пытался овладеть изящными искусствами. - Печальная улыбка тронула его губы. - Но в этом я не преуспел.

- И я тоже, - вздохнула Козетта. - Я имею в виду рисование. Чтобы чего-нибудь достичь, нам нужна красная птица.

Джон покачал головой:

- Красная птица даст тебе возможность делать то, на что способны Изабель и Рашкин - вызывать других в этот мир. Для успехов в живописи она не нужна.

- Значит, ты просто ни разу не посмотрел на мои рисунки вблизи.

- Козетта, тебе не хватает терпения, красная птица тут ни при чем.

Козетта опустила голову, чтобы он не мог видеть ее глаза.

- Всё это теперь не имеет значения, - сказала она, не поднимая головы. - Темный человек вернулся.

- Я не позволю ему тебя обидеть, - заверил ее Джон. - Я уже сказал, что готов отдать жизнь ради вас. И я возьму его жизнь взамен.

Козетта выпрямилась и посмотрела в его глаза:

- Я пойду с тобой.

Она сама удивилась своим словам, поскольку осознала, что говорит правду. Козетта не стала смелее, чем прежде. Более того, ее страх только усилился. Но она была уверена, что выполнит свое обещание. Изабель и друзья были ее семьей. Их связывали более тесные узы, чем кровь и сны. И она готова была на все ради их безопасности.

- Скажи, это правда? - спросила она с надеждой. - То, что говорит Розалинда? Что мы настоящие?

Джон кивнул:

- Отсутствие крови всего лишь делает нас другими.

- Если бы мы не были настоящими, мы бы не заботились друг о друге, правда?

Джон задумчиво помолчал.

- Мне кажется, именно это и делает нас настоящими, - наконец сказал он.

Джон встал и отряхнул ладонями джинсы.

- Как мы отыщем темного человека? - спросила Козетта.

- Изабель будет знать, где он находится. Когда он уезжал, он оставил в ней частицу своей души. Она подскажет Изабель, где его искать.

Джон и Козетта закрыли глаза и сосредоточились на своей связи с Изабель. Спустя мгновение Козетта в тревоге открыла глаза и заметила такое же выражение на лице Джона.

- Она уже нашла его, - сказала Козетта.

- Или он нашел ее, - мрачно произнес Джон. Вся храбрость Козетты исчезла без следа.

- А нам действительно придется его убить?

- Мы должны попытаться, - ответил Джон. - Хотя на самом деле я не уверен, что кто-нибудь из нас может его убить. Он - создатель, а создатели всегда обладают над нами некоторой властью, даже если не они вызвали нас в этот мир. Только Изабель способна его убить.

Козетта разочарованно покачала головой:

- Изабель никому не может причинить зла.

Джон окинул ее странным взглядом, а потом, не останавливаясь, чтобы посмотреть, следует ли за ним Козетта, пустился бегом по переулку, направляясь на север - к частично выгоревшим, частично разрушенным домам той части Ньюфорда, которая носила название Катакомбы. После минутного колебания Козетта побежала за ним.

Находящаяся на другом конце города Изабель была напугана не меньше Козетты, но по другой причине. Она не имела ни малейшего представления, куда увозят ее похитители и что ждет ее впереди. Она знала наверняка только то, что в этом замешан Рашкин и перспектива новой встречи с ним пугала Изабель больше всего остального.

Когда-то давно Рашкин сказал ей, что малодушие - такое же преступление, как и все остальные.

- Вся разница состоит в том, - объяснял он тогда, - что оно совершается постепенно. Мы не предпринимаем никаких действий, а просто уступаем собственной трусости. Изабель, мы живем в таком мире, где малодушие приветствуется, но мы называем его компромиссом. Всё дело в названии. Мы говорим, что не стоит поднимать шум. Мы не отстаиваем свои убеждения только потому, что боимся кого-то побеспокоить. Неважно, идет ли речь об искусстве или о борьбе с несправедливостью, но девять человек из десяти позволят не считаться с собой, поскольку они слишком запуганы, чтобы выразить свое мнение.

- Но откуда же, по-вашему, людям набраться такой смелости? - спрашивала Изабель. - Мы все выросли и живем в этом мире. И если не постараемся ладить друг с другом, то воцарится настоящий хаос.

- Кому нужен мир, в котором надо быть трусом, чтобы ужиться с соседями?

- Но мир не состоит только из черного и белого, - возражала Изабель.

- Согласен, но он мог бы быть таким, если бы мы перестали поступаться своими принципами. Мы должны противостоять злу, где бы его ни встретили.

- Наш мир совсем не такой, - не соглашалась Изабель. - И люди в нем не такие. Как можно стать настолько смелым, если даже те, кого мы считаем лучшими, стараются избежать противостояния?

- Не надо уступать, - ответил Рашкин. - Если ты уверена в правильности своих поступков, зачем тебе идти на компромисс?

- Но...

- Занимаясь искусством, мы обязаны не уклоняться от истины. Мы должны поклясться самим себе. Любое так называемое преимущество, которым обладает зло, может быть обращено против него. Наш мир далеко не идеален сам по себе. Нам придется сделать его таким.

Рашкин всегда оставался верен своим идеалам, но цена его приверженности была слишком высока. Изабель не раз размышляла об этом, наблюдая за тем, как он живет: в полном одиночестве, без друзей, наедине со своим творчеством.

Кэти тоже была верна своим идеалам, но, в отличие от Рашкина, в случае необходимости была готова пойти на компромисс. И всё же некоторые вещи оставались для нее священными. Несправедливость в любом ее проявлении, например. Или ее творчество. Кроме того, Кэти создала Детский фонд и отдавала ему много сил, на собственном примере демонстрируя принцип четырех китов, необходимых для успешной общественной работы, - деньги, содействие, советы и утешение. Каждый должен дать то, что может. Если нет времени для работы, значит, необходимо пожертвовать средства.

Кэти ни за что не оказалась бы в подобной ситуации. Они вместе с Иззи прошли курс самообороны, и вот когда Изабель впервые в жизни грозила нешуточная опасность, она сдалась. Кэти бы так не поступила. Она ударила бы обидчика ногой в живот и постаралась вырваться, а не сидела бы неподвижно в машине, увозившей ее в неизвестном направлении.

Изабель вздохнула. К несчастью, она непохожа на Кэти.

Автомобиль свернул на обочину у явно необитаемого многоквартирного дома, и Скара заглушила двигатель.

- Конечная остановка, моя сладкая, - произнесла она.

Изабель пробрала дрожь.

"Я еще могу постоять за себя, - подумала она, когда Биттервид вытаскивал ее с заднего сиденья. - Надо бороться. Но какой в этом смысл?"

Теперь Изабель узнала местность: они находились в Катакомбах. Обширный район был расположен недалеко от центра города и состоял из покинутых домов, выгоревших павильонов и заваленных булыжником участков земли. Улицы заросли сорняками и превратились в узкие тропинки, частично заваленные мусором и брошенными машинами. Пустынные мостовые и покинутые дома служили пристанищем для обездоленных жителей Ньюфорда, опустившихся на самое дно общества. Этот участок занимал несколько квадратных миль к северу от Грейси-стрит и, судя по виду, вполне мог быть частью Белфаста, Бронкса, восточного Лос-Анджелеса или Детройта.

Конечно, можно оказать сопротивление похитителям, можно убежать. Но куда? Непосвященным Катакомбы казались бесконечным лабиринтом, по вымощенным булыжником улочкам можно было плутать без конца. Да и большинство обитателей этих мест представляли не меньшую опасность, чем ее похитители: наркоманы, алкоголики и просто потерявшие человеческий облик бездомные бродяги. Все они давно утратили всякое представление о милосердии, каждое лицо выражало только алчность и отчаяние.

И вновь Изабель предпочла уступить. Она позволила двум сопровождающим отвести ее в здание. Для этого пришлось преодолеть завалы осыпавшейся штукатурки и горы мусора, а потом протиснуться между сорванными с петель створками дверей. Стены повсюду были покрыты фрагментами граффити и другими следами присутствия необузданных подростков. Внутри воздух оказался спертым и затхлым, с примесью зловонного запаха мочи и гниющих отбросов. Полная противоположность ее жилищу на острове Рен. А также явный контраст по отношению к мирам, созданным кистью человека, к которому ее вели.

Изабель увидела его в углу комнаты на втором этаже, на лежанке из пачек газет и нескольких одеял. Рашкин показался ей меньше ростом, каким-то усохшим и съежившимся. Исчез сутулый и некрасивый учитель. Ничего не осталось даже от тролля. Теперь он стал похож на экзотическое насекомое, вытащенное из-под коры гниющего дерева под яркие солнечные лучи. Немощный, одряхлевший старик, с трудом поднявший голову, когда Биттервид и Скара ввели Изабель в комнату. Но в глубине его глаз всё так же горел неистребимый огонь, превосходящий голодное пламя во взорах его ньюменов.

- Пришло время отплатить за мое добро, - произнес Рашкин. Даже его голос изменился - из глубокого и звучного он стал пронзительно-скрипучим.

- Я ничего вам не должна. - Рашкин устало покачал головой:

- Ты должна заплатить мне за всё, и я заставлю тебя это сделать.

Изабель слишком хорошо знала, что ему от нее нужно. И всё же не хотела в это верить.

- Джон был прав, - сказала она. - Прав во всём. Вы и в самом деле питаетесь моими ньюменами.

- Ньюмены, - повторил Рашкин.- Интересное определение. И очень подходящее. Сам я никогда не беспокоился о том, как их называть.

- Я не стану этого делать.

Рашкин махнул рукой в сторону Биттервида и Скары:

- Тогда они убьют тебя.

- Даже если я соглашусь, они всё равно меня убьют. Я услышала довольно много из их разговора по дороге сюда.

При встрече с Рашкиным страх Изабель уступил место гневу по отношению к бывшему учителю. Она смотрела на него и вспоминала десятки жестоких смертей, языки пламени, поглощающие одновременно холсты и плоть. Тогда она поклялась себе никогда больше не писать картин, позволяющих ньюменам совершать переход из прошлого в современный мир. И она держала свое слово. А тех, кто выжил, и тех, кого она еще вызовет из небытия, Изабель намерена защищать даже ценой своей жизни. То, на что она никогда не решилась бы ради себя, она готова была совершить ради погибших в огне и ради тех, кто еще может погибнуть по воле этого чудовища.

- Я могу дать слово, что ты окажешься в безопасности, - заверил ее Рашкин. Он постарался спрятать голодный блеск своих глаз и придать лицу выражение искренности, которому Изабель не поверила ни на секунду.

- Только до тех пор, пока снова не понадобится моя... магия.

Рашкин опять покачал головой:

- Как только я восстановлю свои силы, я найду себе нового ученика. Ты больше никогда меня не увидишь.

- Нового ученика? - поразилась Изабель.

Сама мысль, что она может позволить ему и дальше распространять смертоносное зло, ошеломила ее. Но Рашкин, то ли намеренно, то ли по ошибке, отнес ее удивление на другой счет.

- Я сомневаюсь, что мы сможем продолжать работать вместе, - сказал он. - Кроме того, я уже научил тебя всему, что знаю.

Изабель окинула его полным презрения взглядом.

- А, понимаю, - продолжал Рашкин. - Ты думала, что была единственной. Это не так. Многие были до тебя, моя дорогая, и еще одна ученица после тебя. Ее звали Жизель. Хорошенькая француженка и очень, очень талантливая. Я встретил ее в Париже, и, хотя город сильно изменился, работа с ней сделала мое пребывание там вполне сносным.

- А что... что с ней произошло?

- Она умерла, - ответил Рашкин, склонив голову и вздохнув. - Она убила себя. Подожгла студию и сгорела вместе со всеми картинами. - Рашкин показал рукой на двух ньюменов, которые привели к нему Изабель. - Только эти двое избежали страшной участи, и то благодаря моему вмешательству. Бог свидетель, их спасение далось мне нелегко.

У Изабель похолодело внутри. Она вспомнила, как два года назад, сидя утром за кухонным столом, читала статью об этом бедствии. Весь творческий мир был потрясен случившимся несчастьем, но она переживала его особенно тяжело из-за пожара, уничтожившего ее собственные картины.

- Жизель Маршан, - тихо произнесла она всплывшее в памяти имя художницы.

- Значит, ты знакома с ее полотнами. Своим умением работать со светом и тенью она могла дать сто очков вперед самому Рембрандту. В тот день мы утратили великий талант.

Изабель с ужасом взглянула на Рашкина:

- Вы убили ее. Вы уничтожили ее и всех ее ньюменов. Это вы разожгли огонь, погубивший и художницу, и студию.

- Я совершенно не причастен к этому пожару, как и к тому, который уничтожил твой дом.

- Имейте смелость хотя бы признаться в своих преступлениях.

- Ты несправедлива ко мне. И если уж мое слово теперь для тебя ничего не значит, посмотри на меня внимательно. Неужели я способен обречь самого себя на такое существование? Она была склонна к самоубийству, а все плоды нашей совместной работы пали жертвами этого желания. Теперь я вынужден просить милости у своей бывшей ученицы.

- Нет, - сказала Изабель. - Огонь - ваших рук дело, как и тот, который уничтожил мою студию.

- Я не поджигал твой дом, Изабель.

- Тогда кто же?

Рашкин окинул ее многозначительным взглядом:

- Ты и в самом деле ничего не помнишь?

- О чем?

- Это ты подожгла дом, Изабель, - со вздохом ответил он.

Услышав эти слова, Изабель отшатнулась от своего учителя. Если бы не Биттервид, она бы выбежала из комнаты, но он схватил ее за руку и вернул к лежанке Рашкина.

- Ты всегда обладала даром истолковывать правду в свою пользу, - сказал Рашкин. - Но я даже не думал, что ты так безоговорочно веришь собственной лжи.

- Нет, я бы никогда...

Изабель закрыла глаза, но перед ее мысленным взором заплясали объятые пламенем фигуры. Она вновь услышала рев огня, треск горящей плоти, почувствовала ужасные запахи дыма и поджаренного мяса. Только это не был запах мяса, приготовленного для еды.

- Единственное, что отличает тебя от Жизель, - снова заговорил Рашкин, - это то, что она принесла в жертву не только свои картины, но и себя.

- Нет! - закричала Изабель. Она оттолкнула Биттервида и бросилась на колени рядом с ложем Рашкина. Теперь их лица оказались на одном уровне. - Я знаю, чего вы добиваетесь, но это больше не сработает. Вы не заставите меня поверить своей лжи. Никогда.

- Прекрасно, - ухмыльнулся Рашкин. - Можешь оставаться при своем мнении.

Изабель отлично понимала, что он просто издевается над ней, но не стала обращать на это внимания. Она стиснула зубы и выпрямилась. Спокойно. Молча. Не сводя с него глаз.

- И всё же тебе придется заплатить мне долг, - произнес Рашкин.

- Я не стану этого делать, - покачала головой Изабель. - Я не буду вызывать людей и обрекать их на смерть.

- Людей? Да ты сама называешь их ньюменами. Строго говоря, ньюмены представляют собой всего лишь духовную силу, некое воздействие, которое можно ощутить рядом с определенной вещью или местом. У них нет физической формы.

- Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.

- Конечно знаю, - ответил Рашкин. - Но кому, как ни тебе, знать, что они не настоящие?

Изабель оглянулась на двух ньюменов, доставивших ее в это место.

- Вы сами слышали, что он сказал, - заговорила она. - Как вы можете служить такому чудовищу? Как вы можете помогать ему охотиться за такими же, как вы?

Но ни одного из них ее слова не возмутили.

- Какое нам дело до других? - спросила Скара. - Что хорошего они для нас сделали?

Биттервид согласно кивнул:

- А мы станем настоящими. Нам обещали.

- Кто? Это воплощение лжи?

- Он никогда нас не обманывал. - Изабель тряхнула головой:

- Вы не нуждаетесь в нем. Это он нуждается в вас. Вы и так настоящие. Мои ньюмены живут сами по себе, и вы тоже. Если вы думаете по-другому, значит, верите в его обман.

- Нет, - возразил Биттервид. - Он нужен нам.

- Всё, что мы сделали, - продолжала Изабель, - так это приоткрыли дверь, чтобы вы смогли перейти из одного мира в другой. Ты нуждаешься в нем не больше, чем человек, с которого он тебя срисовал, нуждается во мне.

- Ты не находишь, что я прекрасно потрудился над Биттервидом? - заметил Рашкин. - Конечно, всё это только благодаря моей уникальной памяти.

- Я обращаюсь не к вам, - отрезала Изабель.

- Я понимаю, - сказал Рашкин. - Но ты попусту тратишь время, стараясь их переубедить. Они знают правду.

- И как же вы намерены сделать их настоящими? - спросила она.

- Это очень просто. Им требуется всего лишь частица твоей души. Или моей. Или любого, кто способен их вызвать.

Теперь Изабель осознала, что значили слова Биттервида, когда он говорил о ее долге перед ним. Хотя он мог бы просто сказать, что она ему обещана. Он и Скара привели ее сюда, чтобы она помогла своему бывшему учителю восстановить силы, а взамен Рашкин потом отдаст ее этой парочке. Вот и цена его уверениям в безопасности. И цена его обещаниям. Но ведь и раньше Изабель знала, что он лжет.

- Это чудовищно, - сказала она.

- Изабель, ты слишком серьезно к этому относишься. Ты воспринимаешь нас как паразитов, но, уверяю тебя, в моих намерениях нет ничего дурного. Существа, которые необходимы мне для поддержания сил, вовсе не являются настоящими, и мы с тобой это понимаем. Значит, я никого не убил, никому не причинил зла.

Изабель вспомнила свои бесконечные споры с Джоном, но смогла только отрицательно покачать головой.

- А сделать их настоящими, - продолжал Рашкин, - почти ничего не стоит. Они войдут в твой сон и возьмут частицу твоей души. Немного памяти, надежды, снов. Ничего такого, без чего ты не сможешь обойтись.

- Однажды вы появились в моем сне, - вспомнила Изабель. - Но вели себя не так благородно. Вы убили крылатую кошку. И убили бы и Пэддиджека тоже, если бы не вмешался Джон.

Рашкин не стал ни опровергать, ни подтверждать ее слова:

- Для нас с тобой нелегко войти в сны друг друга. Это из-за того, что мы оба - создатели. Но для тех, кого ты называешь ньюменами, сделать это гораздо проще, они более тесно связаны с нашими сновидениями. Они являются порождением нашего творчества, а оно проистекает из наших воспоминаний, снов и воображения.

- И всё же вы убили крылатую кошку.