черный автомат "Узи".
боксерской реакцией Покровский вырубил Лже-Моню прямым хуком в челюсть. И
практически одновременно с этим затрясся в руках Гурфинкеля зловещий автомат,
изрыгая из своего механического нутра целый рой смертоносных пуль.
обратил на удивление быстро соображающих головорезов в бегство. Через несколько
секунд в переулке снова было тихо.
исторической родине евреев сработанный добротно и на совесть. Мирно, аки
младенец, распластался на земле Марк Марьяновский с начинающей синеть гематомой
на лбу. Блестела в начале переулка оброненная одним из головорезов цепь.
в чемодан, где при ближайшем рассмотрении можно было заметить и портативный
гранатомет "Шмель-8".
коверкать слова, - ты нам объяснишь, как тебе удалось провезти оружие через
украинскую таможню.
маленькие замочки. - Идемте поищем другую гостиницу. Наша засвечена.
пойдет. Думаю, больше у нас с ним проблем не будет.
вдалеке завывания милицейской сирены. Но одесские блюстители правопорядка, как
и следовало ожидать, особо не спешили, помня старую мудрую поговорку: "Тише
едешь, дальше будешь". В смысле, дольше проживешь.
шрамов.
мыслями, смог разобрать лишь конец фразы.
ему сейчас вступать со стариком в ничего не значащую пустую беседу.
пряностей.
покачиваясь на волнах, корабль навеивал сонливость, и боль в бедре на время
отступила.
отсутствия на корабле благодарного собеседника.
теперь Эллада, совсем не та, другая, словно подменили.
его радости, старик за ним не последовал.
каждые три часа менять повязки, но рана не заживала. Вероятно, вражеское копье
было пропитано каким-то редким ядом. Вокруг кровоточащей раны появился зловещий
черный ореол, предвестник скорой мучительной смерти.
чтобы успеть попрощаться с женой Сиидой и маленьким сыном. Но, видимо, боги
распорядились иначе. С каждым днем Паламед становился все слабее. Он знал, что
сделать, когда боль станет совсем невыносимой, знал - и был готов к этому.
Верный меч был всегда под рукой. Он-то и принесет ему избавление от страшных
мук.
молодости, водоворот кровавых битв, из которых ему до сих пор удавалось
выходить невредимым. До сих пор...
битву. Казалось, он помнит ее всю до мельчайших подробностей. Снова и снова
видел он смыкающиеся ряды могучих воинов, сияние боевых доспехов и воинственные
крики врагов. Там, в этой битве, он был смертельно ранен, и теперь Паламед
прощался с жестоким несправедливым миром, отнимающим у него самое драгоценное -
жизнь.
несущиеся с ревом колесницы и тучи стрел, казалось, затмевающие собой само
солнце...
расступающиеся ряды эллинов. Лучник был мертв. Перегнувшись через деревянный
борт, он безвольно болтался на весу, каким-то чудом по-прежнему удерживаясь на
борту боевой повозки. Возница неистово понукал лошадей, его шея была залита
кровью, а на лице застыла маска холодного безумия.
торчащее в спине мертвого лучника, плавно раскачивалось из стороны в сторону.
лопнули поводья, и деревянная колесница с грохотом завалилась набок.
туда, где был враг. Несколько черных стрел отскочило от его щита. Лучники на
колесницах били без промаха.
промчавшейся мимо колесницей. Бруках враг держал толстое копье. Верный щит
принял на себя удар. Отведя копье, Паламед ударил противника мечом в плечо.
Воин, злобно зарычав, бросился в сторону. Рана не была смертельной, она лишь
распалила дремавшую ненависть - то, чего и добивался Паламед. Толстое копье
снова с силой обрушилось на его щит. Сломалось...
ему не было равных. Он упивался поединком. Враг был в ярости, обрушивая рубящие
удары на голову противника, но Паламед каждый раз уворачивался, отвечая точными
болезненными наскоками. Вырвавшаяся из облака пыли стрела прошла у самого уха
Паламеда, и он понял, что пора заканчивать.
отскочить от очередной колесницы.
перестав чувствовать тяжесть возницы, неслись наугад, давя попадающихся у них
на пути людей. Стрела снова просвистела рядом с головой Паламеда. Пригнувшись,
он бросился в гущу сражающихся неподалеку эллинов, подобрав с земли
окровавленное копье...
"возможно"? Он умирал. С каждым часом в Паламеде росла уверенность в том, что
никогда больше не увидеть ему родной Истрии. И это было жестоко. Смерть
отнимала все, даже последнее желание - попрощаться с родиной...
если не делать резких движений, то можно было вообще на время о ней забыть.
Стоя на корме, Паламед невольно залюбовался морем. Он пытался запомнить каждую
его волну, каждый оттенок темнеющей ближе к горизонту воды. Он дышал полной
грудью, понимая, что с каждым вздохом он приближается к царству мрачного Аида.
каким он теперь предстанет перед Сиидой и своим сыном? Бледный, с запавшими
темными глазами, содрогающийся от боли при каждом шаге. И эта мысль страшила
его больше, чем неизбежная мучительная смерть.
жизнерадостным, таким, каким был прежде. Да, именно так он и поступит. Он не
вернется в Истрию. Но почему в сердце по-прежнему такая боль? Почему оно не
слушается его, несмотря ни на что, стремясь на родину?
сейчас много неудобств, но он не мог себе позволить расстаться с ним. Умереть
на родине было достойно.
узнав, что Паламед, проткнув свое сердце мечом и перевалившись за борт корабля,
обрел конец во владениях Посейдона? Наверное, будут упрекать за малодушие, за
то, что он не погиб в той битве, или за то, что предпочел покончить с собой,
прежде чем вернуться на родину.
тихий голос.
разговоров мне сейчас. Оставь меня...
смертельна. Облегчи душу, поведай мне историю своей последней битвы.
старику интересно, пусть слушает, хуже от этого уж точно не будет.
битву с равным себе по мастерству противником. Он видел, как Паламед сражался,
и сумел по достоинству оценить его воинское искусство, почти равное своему.
интересны обычные воины. Он сражался не для того, чтобы убивать, а для того,
чтобы наслаждаться своим мастерством владения оружием. И если Автолеон встречал
достойного противника, то вся душа его ликовала, и кровь в жилах закипала,
словно медь в кузнице Гефеста...