Чтение 26–й страницы книги ~Странник. Оружие возмездия~

Максимов.

- С Дымовым в Москве познакомилась?

- Не-а,-заторможенно отозвалась Карина. -В Париже. Полтора года назад.
Жила я там. Случайно встретились.

Максимов с трудом привык, что пионерского возраста подростки без
придыхания называют столицы, где довелось не то что побывать, а пожить.
Прикинул, чем могла заниматься в Париже Карина.

- Парле франсе? - вдруг на хорошем французском спросила она.

- Нет. Английский, испанский.

- Счастливчик,-вздохнула Карина.-А меня с четырнадцати лет заперли в
пансион.

- Но благородной девицы не получилось, - поддержал Максимов.

Карина хихикнула.

- Не далась.

Она вытянула ноги. Край майки подтянулся до минимально приличного уровня.
Максимову пришлось отвести взгляд.

- Тошно там, хоть вешайся! Отмучилась до звонка, чтоб отчим не стонал, и
помахала всем ручкой. Лучше на родине тусоваться, чем там по струнке ходить.

В последнее время, отъевшись на гуманитарной помощи и промотав западные
кредиты, россияне, особенно те, кто не вылезал из заграниц, считали хорошим
тоном хаять Запад. В Европе, мол, скукотища, в Америке - одни примитивы, в
Испании - жара, а турки хуже лиц кавказской национальности. Максимов такое
слышал не раз, но Карина сказала об этом с болью, личной, не замутненной
снобизмом.

Карина потянулась к музыкальному центру, нажала кнопку.

"Наша музыка, наше радио", - прозвучал мужской баритон. Следом полился
гитарный перебор. Певец убеждал себя и полуночных слушателей, что они "могли бы
служить в разведке, могли сниматься в кино". Но жизнь у стареющего рокнроллщика
не заладилась. Герои его песни зачем-то, "как птицы, садились на мокрые ветки и
засыпали в метро". Непонятно, но грустно.

Карина загрустила под минорную песню. Замерла, как нахохлившаяся птица,
только шевелились пальцы на ноге отмеряя такт мелодии.

"Если она сейчас заплачет и начнет проситься к маме, я не удивлюсь", -
подумал Максимов.

С новым поколением, оказалось, надо держать ухо востро.

Карина зло шмыгнула носом и сказала:

- Сволочь.

- Кто?

- Дымов. Уехал как пропал.

- Бывает, - вздохнул Максимов. Самому приходилось рвать по живому, резко и
навсегда исчезая из чужих жизней, чтобы спасти свою.

- Ага, он намутил, а я отдуваюсь! - Карина. Жадно надкусила яблоко.

"Чем хороша молодость, так это тем, что неприятности не сказываются на
аппетите". Максимов спрятал улыбку. Разлил по стаканчикам водку. Поднял свой,
полюбовался на просвет янтарными разводами.

- Красиво.

- Дымов выточил,-подсказала Карина.

- Да? - Максимов повел бровью. - Он еще и народный умелец. - Незримое
присутствие Дымова начало немного раздражать.

- Я тебя загрузила, да? - чутко отреагировала Карина.

- Есть немножко, - кивнул Максимов. И отправил водку по прямому
назначению.

Карина серьезным взглядом всмотрелась в его лицо.

Даже слегка прищурилась, пытаясь разглядеть что-то ей очень необходимое.

- Максим, ты мне поможешь?

Ответ явно был для нее очень важен.

Максимову стало ее немного жаль. Ровно настолько, чтобы не купиться на
затаенную боль в ее глазах.

- Непременно. Все брошу и займусь твоими проблемами. - Иронию он точно
дозировал, чтобы оттолкнуть, но не ударить.

Неожиданно Карина рассмеялась. Посмотрела так, словно Максимов сдал
трудный экзамен.

- Сволочь ты, Максим, изрядная! - без всякой обиды сказала она.

- Это диагноз или комплимент?

- Я в аэропорте ждала такого...-Она скорчила гримаску, изобразив сноба с
чертами врожденного дегенерата. - Типа моего отчима. А ты вышел, независимый
как танк. Вернее, подводная лодка. - Карина провела ладонью в воздухе,
изобразив тихий и опасный ход подлодки. - В кафе за тобой наблюдала, когда
пьянь на тебя вешалась.

- И к какому выводу пришла? - поинтересовался Максимов.

Карина чуть помедлила, подбирая нужное слово.

- Пофигист безбашенный, -выдала она. Максимову было более понятно
классическое "сволочь". Быстро произвел лексический анализ современного арго и
пришел к выводу, что в глазах подрастающей смены он выглядит равнодушным и
холодным человеком, способным на неожиданный экстраординарный поступок.

- Не обиделся? - Карина по-своему истолковала его молчание.

- Нет, меня и не так называли.

Карина встала. Поправила майку.

- Поскучай немного, ладно? Я быстренько. Она прошла в коридор, оглянулась.

- У меня к тебе будет серьезный разговор.

Максимов кивнул.

В ванной ударила сильная струя воды. Вылетела майка, повисла на руле
мотоцикла.

"М-да, растут детки! - Максимов покачал головой,- Никаких комплексов. Зато
- сплошные проблемы".

Он выждал немного, потом легко вскочил на ноги, заглянул в соседнюю
комнату.

Черным черно. И полное отсутствие мебели, если не считать старинного
сундука. Поверх него, небрежно брошенная, лежала куртка. Единственным ярким
пятном была напольная восточная ваза с пучком павлиньих перьев. Свет из-под
черного зонтика бил точно в вазу. И без того яркие краски горели разноцветными
огнями, оживляя похоронный интерьер.

- Вкус есть, - оценил Максимов.

Нацелился на куртку Карины. Карманы, забранные мощными змейками, манили
так, что зачесались руки. Разговоры разговорами ,а документы- это святое.

Максимов прислушался. Шум воды прекратился. Карина тихо подпевала блюзовой
мелодии, выплывающей из приемника.

Пришлось вернуться в белую комнату. Заложив руки за спину, прошелся вдоль
ряда фотографий. Долго всматривался в ту, где у ног мужчины, сидящего в кресле,
скрестив ноги турчонком, сидела Карина. Волосы она тогда стригла короче и не
портила медной подцветкой. Макияж подчеркивал восточные черты лица. Только
черная помада придавала породистому лицу чрезмерно экстремистский вид. Нагота
тонкого девичьего тела резко контрастировала с черным одеянием мужчины. Без
тени иронии на лице он изображал из себя Мефистофеля на шабаше. Или Гришку
Распутина на "радении", если кому-то больше нравится мистика отечественного
розлива. Бородка клинышком, черная косоворотка, растрепанные волосы до плеч и
коптский крест на цепи.

- Черный пудель, блин, - поморщился Максимов..

С некоторых пор мода на черную магию и игры с чертовщиной вызывала у него
приливы холодной ярости. На память о шабаше ведьм остался косой шрам поперек
живота. Один сатанист перед переселением в Нижний мир решил помахать мечом.

В верхнем углу снимка бронзовым фломастером стояла витиеватая роспись.
Графолог определил бы, что подписант не чужд творчеству, но излишне самоуверен.

- "Карина и Иван Дымов. Париж", - разобрал почерк Максимов. - Рад
познакомиться, - добавил он, всматриваясь в остроносое, слегка отечное лицо
постаревшего Гумберта Гумберта, героя романа "Лолита" Набокова. Или Ставрогина,
если кому-то милее русская классика прошлого века.

В ванной ударила мощная струя воды. Судя по звуку, била она в уже
наполненную до краев ванну.

Максимов решился под шум воды сделать то, что давно должен был сделать.
Достал мобильный телефон, набрал московский номер. С пятого гудка включился
автоответчик. Прикрыв ладонью трубку, он отчетливо произнес:

- Информация для фирмы "Курс". С заказчиком связываться невозможно. У него
недостача груза на двести единиц. Жду указаний. Звоните на мобильный.

Вернулся к столику, уселся на мешок, вытянул ноги. Информацию о смерти
Гусева Навигатору передадут немедленно. Если он уже ее не получил по другим
каналам. Но сколько времени займет принятие решения - неизвестно. Каким оно
будет - гадать бессмысленно. Оставалось только ждать.

Но тратить зря время Максимов не привык. Ему не давала покоя странная аура
этого помещения. Дело было даже не в черно-белой раскраске мастерской. Она-то
легко объяснялась техническими требованиями к студийной фотосъемке.
Превращением подвала под жилым домом, где по определению должны водиться крысы
и спать бомжи, в райский уголок сейчас никого не удивить. Но было здесь что-то
странное, тревожное, что витало в воздухе и что Максимов ощутил сразу же,
переступив порог. Эта аура зла и страдания не была связана с обстановкой
студии. Она струилась из стен, плотными клубами обволакивала предметы и люд ей,
находящихся в помещении. Ее, как трупный запах, невозможно увидеть, но тяжелое,
давящее воздействие, как мерзкий запах, проникало повсюду.

Максимов закрыл глаза и приказал себя расслабиться:! Мышцы постепенно
сделались вязкими, голова слегка закружилась от разлившегося по всему телу
тепла.

- Память места. Память места, - прошептал он, едва шевеля расслабленными
губами.

К глазам подступила темнота. Непроницаемая и вязкая, как смола. Потом
вдруг вспыхнул свет, словно зажегся экран.

Почему-то все виделось сквозь дрожащее марево, словно оператор снимал
через красный фильтр.

...Сквозь разлом в стене были видны высокие султаны взрывов, взлетающие