Чтение 26–й страницы книги ~Очищение огнем~

я? Служащий гаража в Мулене сказал, что просил. По вполне естественной
причине я стремился попасть в Тузун кратчайшим путем и не знал, найду ли
среди ночи заправочную станцию. Я согласен, что канистра с бензином у меня
была и что фактически она не понадобилась, поскольку в Тулузе я нашел
открытую заправочную станцию и наполнил бак.

Когда я прибыл в Тузун, было еще темно. В двух окнах на первом этаже
горел свет. Чтобы узнать это, я должен был обойти дом, поскольку окна кухни
выходили на задний двор. Но даже прежде чем обойти дом, я знал, что эти люди
не спят. Или чувствовал, если хотите.

Я тихо подошел к окну и увидел их всех троих. Фу и Бонафу сидели за
столом и ели, а Тереза подавала. Казалось, у них было прекрасное настроение,
но это, я согласен, чисто субъективное впечатление. Во всяком случае, они
набивали брюхо холодным мясом и сыром, а на столе стояла бутылка вина. Я
очень ясно помню, что Тереза подала омлет, превосходный толстый омлет. Потом
она села и сама стала есть.

Почему у них был такой пир в 6 часов утра?

В этом месте начинался спор со следователем.

"Они" дали показания. У них просто-напросто был завтрак. Они только что
встали. Но это не походило на завтрак, возражал я. Скорее, это было
пиршество общины, которая провела ночь в напряженном труде. Я делал особый
упор на слове "община" и однажды даже сказал "обряд" вместо "труд".

Я утверждал, что в кухне царило радостное оживление. Но следователь
только пожимал плечами. Я не мог убедить его. Такая пища и столь отменный
аппетит - это довольно странно.

Следователь пожимал плечами.

Но у меня был еще один аргумент. Версия завтрака предполагала, что Фу и
Бонафу спали в этом доме, чего прежде никогда не бывало. Правда, согласно их
показаниям, в течение последних двух недель - то есть с тех пор, как я
порвал с Терезой - двое мужчин не хотели оставлять девушку одну. И она сама
попросила дядю пожить немного в ее доме, а старый садовник, живший в городе,
завтракал с ними перед своей дневной работой.

- Перекусывал, - такое выражение фигурировало в его показаниях.

У меня не было причин отрицать это, и мы возвращались к проблеме
преднамеренности:

- Что вы намеревались делать, прибыв в Тузун? Я еще не знал, но зрелище
этого ночного празднества превратило ненависть, которая давно таилась во
мне, в безумное стремление убить. В такие моменты поступки человека
мотивируются простой мыслью. Моя простая мысль была такова: они тут набивают
брюхо, а моя Ким умирает. Из-за них.

- В этом пункте...

- Я знаю...

Вернемся к дому. Сам дом казался мне каким-то злобным живым существом.
Его крыша, покрытая черепицей, красные кирпичи, облезлые ставни, ряды бурых
парапетных камней - все это дышало спокойной, самодовольной, даже
насмешливой силой.

Следователь пожал плечами и спросил:

- Итак-, вы вернулись к машине?

Здесь неожиданно возникла другая простая мысль. Но одному Богу известно,
из какого глубокого уголка моего подсознания я ее извлек! Жилот однажды
сказал:

- Я полагаю, вы с самого начала действовали в одном направлении, хотя,
возможно, не вполне сознательно. Надеюсь, мнение эксперта-психиатра прояснит
этот момент.

Ассоциация колдовства с огнем явилась из глубин средневековья, чтобы в
одно прекрасное декабрьское утро поселиться в моем расстроенном мозгу.
Неведомым образом во мне пробудился древний инстинкт: очищение огнем.
Следователь настаивал:

- Здесь мы подходим к вопросу о вашем возможном безумии, не так ли?
Поэтому важно получить максимально ясную картину.

Все было предельно ясно: я вылил немного бензина на деревянную дверь
гаража - это был даже не настоящий гараж, а просто сарай, заваленный
какой-то старой мебелью. Взглянув на него и определив направление ветра, я
подумал, что старое дерево загорится очень быстро и ветер погонит пламя к
главному зданию. Пока это было все, что я хотел: просто выкурить крыс.

Именно так и случилось.

Но здесь я всегда останавливался. Я видел, как в темноте поднимается
черный дым, сначала робко, потом под сараем взметнулось большое желтое
пламя. В доме еще ни о чем не подозревали. Я слышал треск горящего дерева.
Что-то радостное было в этом звуке, но сопровождающий его запах предвещал
трагедию. Вдруг Бонафу встал и открыл дверь кухни. Облако черного дыма
окутало его.

Они на минуту застыли, глядя друг на друга, и я увидел, что их губы
шевелятся. Потом все трое выскочили во двор (я спрятался за выступом стены),
и двое мужчин побежали к парку - вероятно, чтобы получить более ясное
представление о размерах бедствия. Тереза не последовала за ними. Она стояла
во дворе, стиснув руки и как будто пытаясь переломать по очереди все свои
пальцы. Она очень любила этот дом...

Бонафу вернулся и крикнул - теперь я мог слышать его, - что поедет
вызывать пожарных. Он велел Фу развернуть пожарный шланг и еще что-то сказал
Терезе. Мужчины побежали в разные стороны, Фу - к заднему двору, Бонафу - к
подъезду, где стояла его машина. А Тереза смотрела на огонь, который теперь
атаковал здание с другой стороны. Тогда я подошел ближе.

Треск усилился. Свет пламени озарял лицо Терезы. Она увидела меня. В ту
минуту я не мог понять, ненависть или любовь смешались в ее взгляде с
безумной пляской огня. Я вспомнил, как тогда, первый раз в хижине, в глазах
Терезы появилось такое же выражение. Потом в моем мозгу с возрастающей
быстротой пронеслось все остальное, и в конце оказалась пустота. Я спокойно
заглянул в бездну, и из нее поднялась одна мысль - о том, как все должно
кончиться.

Тереза попыталась заговорить, но я закрыл ее рот рукой. Она не сделала
ничего, чтобы помешать этому. Казалось, мы оба приняли неизбежное, и, когда
я начал потихоньку подталкивать ее к огню, она не сопротивлялась. Страх как
будто покинул ее.

Потом я споткнулся о камень и чуть не упал. И чарам пришел конец. От
прекрасного признания неизбежного не осталось и следа. Исчезла наша
героическая решимость: ее - умереть и моя - убить. Она попыталась бежать, но
я поймал ее, и в моих руках оказался только комок нервов. "Нет! Нет!" -
кричала она. Но шум огня был столь громким, что Фу ничего не услышал. У меня
было сильное искушение отпустить ее. "Нет, ты не сделаешь этого, - возразил
очень спокойный голос в моем сознании. - Ты пришел сюда, чтобы спасти то,
что еще можно спасти." И я еще сильнее сжал ее руку. Жар гигантского костра
был совсем близко. Пламя оставило главную часть здания и перекинулось на
кухню. Остальное было чистым кошмаром.

Расширившиеся глаза Терезы, когда я втолкнул ее в раскрытую дверь,
охваченную пламенем. Отчаянная попытка вырваться - я помешал ей. Тереза была
сильной. Я почувствовал, как ее ногти впились в мое ухо. Кровь потекла у
меня по шее. И тут я понял, чего добивалась Тереза. Она хотела увлечь меня в
огонь. Мысль о том, что Тереза способна убить меня, оказалась почти
умиротворяющей, мне требовалось не много, чтобы со всей страстью покориться
ее воле. Но потом я увидел, как возвращается садовник, разворачивая свой
бесполезный шланг. Фу не видел нас и не слышал, когда Тереза позвала его. Но
он пошел в нашу сторону, передвигаясь словно краб и направляя струю воды в
основание пламени.

У меня возникла странная мысль: он не должен застать нас в этой
фантастической позе.

- Любимая, - крикнул я. - Любимая, остановись, отпусти меня.

Чтобы освободиться, я привлек ее к себе, а потом с силой толкнул в огонь.
Тереза упала, и пламя моментально вспыхнуло вокруг ее лица. Я повернулся и
побежал прочь.

- Есть два возможных подхода. Два пути, приводящие к одному результату.

Она изобразила их на листе бумаги:

- Есть магический подход и есть психоаналитический. Две интерпретации
одного феномена. Что и следовало ожидать, потому что любовь, - она обвела
свой рисунок кружком, - имеет отношение и к колдовству и к психоанализу.

Она приехала специально из Парижа по просьбе моего адвоката. Это была
женщина лет сорока с не очень привлекательным, почти мужеподобным, но умным
лицом, иногда озаряющимся чудесной живой улыбкой. Она оказалась полной
противоположностью больничного психиатра, который задал мне множество
вопросов, в основном о детстве, половой жизни и военной службе во время
Алжирской войны. Мой адвокат запросил мнение второго эксперта, и она доктор
Мадлен Саваж - не задавала вопросов, только слушала.

Она три дня слушала мою историю - этого было бы достаточно, чтобы усыпить
любого. Иногда она делала короткие замечания или просила пояснить некоторые
моменты. Кажется, она верила тому, что я говорил. Это было для меня
неожиданно: впервые моему рассказу кто-то верил.

На четвертый день она пришла в мою камеру, как обычно, в 3 часа. Меня
поместили в новое крыло старой тюрьмы, и камера была относительно
комфортабельной, по крайней мере чистой. Доктор Саваж положила на стол свою
папку, достала блокнот, пачку "Лаки Страйк" и принялась ходить взад-вперед
между дверью и окном.

- Магический подход, - продолжала она, - предполагает восковое
изображение и заклинания, которые произносит ослепленная страстью или
ревностью женщина, чтобы избавиться от соперницы. Мы можем верить или не
верить в эффективности такой практики, но мы не можем отрицать ее
существования. Колдовство представляет собой средство устранить препятствие
между вами и объектом вашего желания. Или, по крайней мере, попытку сделать
это.

Она задержалась на минуту у окна, потом, повернулась и подошла ко мне. Я
сидел на краю кровати.

- А теперь психоаналитический подход. С этой точки зрения именно вы