дрожью. Прочитал вслух: - "За-мор-до-ва-но Пле-ве-го". И вдруг остановился,
осунулся, вислые руки опустились вдоль тела, смертельно бледный, тяжело
дыша, Азеф схватился за поясницу.
отнялась.
люди с газетами в руках. В окнах магазинов стали появляться листы с надписью
"Замордовано Плевего".
Подождите.
выдержала. Это был маленький магазин обуви.
коротеньких ножках. Старая женщина, улыбаясь, сказала:
его.
завтра приезжает Савинков. Явка в 2 часа в "Кафе де Пари". Купите хорошее
платье. Ресторан первоклассный. Вторая явка на Уяздовской в шесть. Если я не
увижу Савинкова, передайте, чтобы стягивал товарищей в Женеву.
обязательно быть на явке. А сейчас прощайте.
платье с кружевами, Азефа не было, не было и Савинкова. От трех до шести
Прасковья Семеновна гуляла в польской, нарядной толпе на Уяздовской аллее,
неподалеку от "Кафе де Пари". И здесь не встретила ни Азефа, ни Савинкова.
Прасковья Семеновна ходила в большом волнении, не зная, что же ей делать?
Ивановская пошла в направлении Нового Света. Но вдруг, на мгновенье, возле
Уяздовского парка показалась знакомая, худая фигура. Господин приближался, в
светлом костюме, в панаме. В двух шагах он пристально взглянул на
Ивановскую. Прасковья Семеновна остановилась: - похож на Мак-Кулоха, но не
Савинков.
гримасу.
во всех чертах, с пустыми узкоблещущими глазами. Другое лицо.
прошептала Ивановская, на старушечьих глазах выступили слезы.
об аресте Сикорского. Кончив, добавил :
слежку, он выехал в Женеву.
неопределенной полуулыбкой, - я не знал, что убивать трудно, Прасковья
Семеновна. Теперь знаю. Рубить березу, убить животное проще, а человека
убить трудно. В этом есть что-то непонятное... метафизическое...
Дунай голубой. Дунай синий. Но ни на синеву вод, ни на белые пароходы из
окна гостиницы не смотрел Азеф. Запершись в номере он писал Ратаеву:
скоро увидимся. Я думаю приехать в Париж в скором времени. Ужасно, ужасно,
дорогой! 7-го июля я писал вам письмо из Вильны, прося выслать мне 100
рублей, после этого 9-го оттуда же послал телеграмму, но денег не получил,
так как по делам должен был выехать в Вену. Здесь живу с 11-го, кое-что есть
интересное. Будьте добры, распорядитесь высылкой денег сюда, как всегда
высылаете. Пробуду здесь еще несколько дней и через Женеву проеду в Париж,
где повидаемся. Есть очень интересные сведения, которые сообщу в следующем
письме.
его. На столе валялись газеты с изображением старого министра. Савинков
смотрел на них. Лицо старика не менялось. "Может быть, надо больше мужества
посылать на смерть других, чем идти самому? Все равно, сидеть ли у церкви
Покрова иль метать бомбу. Этого старика я разорвал на части. Как
революционер я ненавидел его, хотел его смерти. Смерти хотела Россия, он
должен был пасть и пал. Да, да. Все логично и ясно. Но почему же Ивановская
не узнала меня? Почему бессонница? Нервы? Потому, что убил? И совершенно все
равно кого: министра ли, собственную ли жену, товарища, чорта, дьявола? Не
думал, что будет след. Метафизическая ерунда, оказывается, существует.
Говорят, в Берлине живет с женой и детьми палач. По профессии он ездит и
отрубает головы. Одевается в цилиндр, сюртук, отрубив возвращается к жене и
делает детей. Что же? Ничего. Интересно спросить этого немца, "нна, мол,
Негг Schulze, wie geht's sonst?" He может же быть, чтобы ничего не
оставалось у герра Шульце? Хотя может быть у герра Шульце и не должно
оставаться. У меня ж, оказывается, остается какая-то метафизическая
ерунда..."
Плеве ему улыбнулся! Какая чушь! Савинков отшвырнул газету.
Весь забинтованный Сазонов лежал в одиночной палате Александровской
больницы. У белой постели, за белым столиком, в белом халате сидел доктор.
Сазонов тихо бредил. Но иногда вскакивал, начинал кричать. Доктор
стенографировал бред. Это был чиновник полиции, разоблаченный провокатор М.
И. Гурович.
пробуя пульс. То ж лошадиное, цвета алебастра, лицо, те ж блестящие
откинутые назад волосы, но не рыжие теперь, а черные как смоль, крашеные.
пробормотал:
пожалуйста поскорее... что же... а... пустите меня... скорее поправлюсь...
Господи, Господи...
Сазонов снова метнулся, заговорил:
знаю... что вы из меня хотите сделать... много найдете самостоятельности...
как... ох как утомил меня... да, князь... делайте вы по-своему, как вы
хотите... не будьте бабой... фу, фу... досада... ну, Господи, Боже мой...
поставьте меня в хорошее положение, как мужчину... ей Богу, бабу из меня
вареную делаете... Господи Боже мой... никакого смысла ни в чем не вижу... -
застонал он, падая на подушки.
наклоняясь, не расслышивая.
Господи... и вот я как балбес ничего не знаю... ничего не помню... хоть бы
вы пожалели, как долго стою... пора кончать... торжественно даже... снимите
лишнюю одежду... куда я поеду сегодня... вы сказали, что поеду... опять на
бобах... опять на левой ноге какой-то князь... мой что ли... мой... тоже
поганый... нет, вашу науку не понимаю... совсем странно... ой... что это на
левой ноге...тяжело... словно пусто... доктор! - вскрикнув, вскочил Сазонов.
глазом, Сазонов, - эти дни надо ехать на дело... по провинциальному... я
связан словом... и путаница... вышла... что делать?..
беря за руку.
бормотал Сазонов, - ...ну перестань... не стану же плясать... Петя, а
Петя... а что... а если... равно наплюй... покорно благодарю... не