Чтение 26–й страницы книги ~Картежник и бретер, игрок и дуэльянт~

- Что вы, Полин. Александр Сергеевич, увы, совсем не гвардеец. Два аршина
пять вершков с половиной. Сам его измерял: тогда он еще мечтал подрасти хоть
на полвершка.

- Вы читали Свифта как сказку, а между тем это - грустная метафора.
Судьба гения, которого обыкновенные лилипуты своими лилипутскими правилами и
представлениями опутывают лилипутской паутиной с ног до головы. Попробуйте
перечитать в такой плоскости, и вы убедитесь, что это - предупреждение на
все времена. Просто потому, что лилипутов всегда будет больше...

Засиделись мы до рассвета. Не помню даже, о чем вели беседы за столом,
потому что после нескольких настойчивых попыток нас оставили в покое. Мы
сидели на веранде, я принес ей шаль. И говорили, говорили... О чем только мы
не говорили...

Потом всех отправили спать, а на следующее утро мы выехали домой в
починенном за ночь ландо. И прощание получилось каким-то торопливым,
скомканным, как то всегда бывает по утрам...

6-е августа

Стало быть, едем, сидя друг напротив двух. Батюшки и матушки в данном
случае. Матушка дремлет, батюшка хмур и сосредоточен, а я все еще как бы
веду беседу с Полин.

- Знавал ли ты в Бессарабии некоего Раевского Владимира Федосеевича? -
вдруг довольно резко спросил мой визави.

- Начальника дивизионной школы майора Раевского? - я улыбнулся. - Больше
чем знавал. Смею сказать, добрыми были приятелями.

- Уж лучше не смей сего говорить, - проворчал мой бригадир. - Вчера слух
прошел, будто арестован он и ныне содержится в тираспольской тюрьме.

- Господи, да за что же? - вырвалось у меня. - Умнейший и образованнейший
человек, друг Пушкина ближайший. Александр Сергеевич Спартанцем его
называл...

- Болтуны! - рявкнул батюшка. - Мы за отечество жизней своих не щадили, а
как закончилась святая Отечественная наша, так и зашептались, зашептались
кругом. И это нехорошо-де у нас, и то не славно, и третье в странах
заграничных куда как лучше выглядит. Там, там, на полях Отечественной нашей,
истинная цена проверялась, а не в умствующих лепетах ваших. Нет бы вино пить
да за дамами волочиться - мало вам, не ценится уж ноне сие! А грязь на
власти лить - то в цене, то - прогресс, то уж так современно, что и модой
ныне заделалось. И Пушкин - такой же. Ну, дан тебе талант от Бога, так
патриотизм народа воспевай, отцов да братьев своих старших. Певцом быть во
стане русских воинов - вот каков долг любого русского таланта...

Что он там дальше бурчал, я уж и не слышал. Я о Раевском думал. О глухом
каземате его, тощей свечой освещенном...

...Я, признаться, спорами тогда мало интересовался, а Пушкин с Раевским
постоянно о чем-то спорили. О стихах, о народах, об истории: Раевский,
помнится, как-то при мне Пушкину пенял, что тот в стихах бесконечно
эллинских богов да героев воспевает, а о своих - будто и не было их у нас. О
Великом Новгороде говорил, о Вадиме, о Марфе Посаднице...

И вдруг иное припомнилось. Вечер, конь оседланный возле моей мазанки. И -
голос Раевского:

- Урсула взяли. Прямо в дубравах его...

...Я тогда как-то сразу понял, что майор попытается спасти нашего
романтического Медведя ("Урсул" - медведь на местном наречии) во что бы то
ни стало. Да он и не скрывал этого:

- Могу я на помощь твою рассчитывать, Александр?

- Вполне, майор.

- Тогда никому ни слова. Я попытаюсь разузнать, где Урсулу содержание
определено, а там и тебя извещу.

Разузнал быстро: уже на третий день мы с ним встретились. В том же
погребке, у Думиреску. Безусых гусарских корнетов, к счастью, там на сей раз
не оказалось.

- В крепостном каземате в Бендерах. Окно каземата выходит во двор, где
три караула даже ночью. А, заметь, казематы, выходящие на Днестр, пустуют.

- Но там же стены прямо в реку обрываются.

- То-то и оно, что в реку, - вздохнул Раевский. - Рыбу ловить любишь?

- Терпения не хватает.

- Придется полюбить.

- Зачем?

- Добрые люди просили глубину реки у самого замка замерить. А удобнее
всего сделать это с удочкой в руках. И - в полной войсковой форме.

- Да кто же в офицерском мундире рыбу ловит, майор?

- Оригинал ты, Александр, понимаешь? Большой оригинал. Часовой со стены
увидит офицера и даже не окликнет.

- Готов допустить. Но как ее замерять, глубину эту? Удочкой, что ли? И
где именно?

- С тобой два гребца будут. Молчаливых.

А вот рядом молчания у меня не было:

...- Дурно крепостное право, спору в том нет, согласен. Но размах наш
российский надо во взоре умственном держать, земли тощие, морозы. Морозы да
снега - из-за них Россия спать обречена по полугоду. Как медведь. И чтоб
медведь этот с голодухи лапу не сосал, им управлять нужно! Вот в чем роковая
особенность наша, вот в чем, как бы сказать, особый путь. Ну, не Европа мы.
Не Европа! И не будем ею, сквозняк один от этих окон прорубленных...

Батюшка все ворчал, матушка все дремала. А я опять в прошлое, в прошлое
ушел, ощущения свои вспоминая...

...И главным в этих ощущениях тогда было - мистификация. Залавливают
меня, юнца доверчивого, в некую веселую игру, которая и закончится
развеселой пирушкой с хохотом и остротами. Правда, Раевский мало для
подобной роли подходил: был и весьма образован, и сдержан весьма, даже суров
подчас - недаром Пушкин его Спартанцем именовал. Но розыгрыши очень тогда
ценились, любили их придумывать, кишиневское общество и удивляя, и
развлекая, а то и фраппируя. "Ладно, думаю, почему бы не поучаствовать..."

- Такова первая твоя задача, Александр. Когда решишь ее, скажу о второй.

Поскакал в Бендеры задачу исполнять. Лодка - в условленном месте, два
гребца в ней, молчаливых и настолько черноусых, что так и тянуло за усы эти
их подергать. Но - воздержался: играть - так по правилам. Молча поплыли к
крепостным стенам. Один лодку на течении удерживает, чтобы не снесло, второй
- глубину веревкой с грузом замеряет, а я усердно червячка в воде отмачиваю.

Часовой на стене появился. Постоял, посмотрел на нас, но не окликнул.
Решил, видно, что офицер и впрямь в тихое помешательство впал.

Замерили беспрепятственно, о чем не без тайного азарта и доложил я
майору, а где-то в глубине мелькнуло: "Ну, мол, еще что удумал?"

* * *

И впрямь, не унимается Раевский:

- Задача вторая, Александр. Прутья, из коих решетки сделаны, разогнуть
сумеешь?

- Чтобы решетки гнуть, надо сначала в каземат попасть, майор. Даже если
я, предположим, и подстрелю кого-нибудь на дуэли, меня в кишиневский острог
определят, но уж никак не в крепость.

- Тимофей Иванович Збиевский, комендант крепости в Бендерах, большой
любитель понтировать. Но - в своем кругу. А круг - полицмейстер Бароцци.

- Не имею чести быть знакомым.

- Евдокия Ивановна Бароцци - родная сестра Пущина. Мы с Пушкиным как-то
навещали их. Почему бы ему не повторить посещение? Разумеется, с нами
вместе?

- Откажется, - сказал я, подумав. - Он мне говорил, что какой-то роман
начал. Значит, его уже не оторвать.

- Попытаюсь.

Признаться, не по душе все это мне стало. Зачем в мальчишескую затею
Александра Сергеевича втягивать? За ним и так в шестнадцать пар глаз
наблюдают.

- Может, избавим Пушкина от этих забав, Раевский?

- Пушкин уедет до всех наших авантюр, Александр. Подальше. Скорее всего,
в Одессу.

- Ну, и сколько я должен проиграть этому коменданту, чтобы согнуть
решетку?

- Сердишься? - Раевский улыбнулся. - Прости, Александр, не мой это
замысел. Я всего лишь звено в цепи.

- А чей же?

- В Молдавии есть хорошие люди, но кое-какую помощь просили им оказать.
Ты одну задачу, для них весьма трудную, уже решил, осталась последняя -
согнуть прутья решетки. Затем ты сразу же уезжаешь охотиться с господарем
Мурузи, Пушкин - в Одессу, я - на лагерный сбор дивизионной школы. Остальное
- если удастся, разумеется, - будет сделано без нас.

- Да я же в Канцелярию каждое утро являться должен, - напоминаю с этакой
все уже постигшей усмешкой.

- Завтра явишься и получишь десятидневное разрешение отправиться на охоту
по личной просьбе господаря Мурузи.

Как ни странно, но все именно так и случилось. Я получил вольную на
десять дней, а Раевский каким-то образом уговорил Пушкина навестить в
Бендерах семью полицмейстера Бароцци. На следующее утро мы выехали:
Александр Сергеевич вместе с майором в карете, а я - верхом на арендованной
лошади, к которой привык, потому что частенько пользовался ею для конных
прогулок.