набросил ему на плечи его кожушок. Антон шевельнул плечами и после
секундного колебания решительно шагнул к двери.
совсем сникли, ссутулились темные силуэты сараев. Холодный промозглый
ветер недобро дунул Зоське в лицо, неприятной изморозью остудив ее щеки, и
она с упавшим сердцем подумала, что ее тоже ведут как арестантку. Но куда
они поведут их, эти липичанские ребята? Уж не собираются ли они устроить
скорый суд и расправу над Антоном, а заодно и над ней тоже? Но,
по-видимому, суд-расправа пока откладывались, для того надо было выйти из
опасной зоны или зашиться поглубже в лес. Хотя, судя по мрачной решимости
этого сержанта, он мог их обоих с легкостью прикончить где хочешь.
хутор скоро без следа растворился в серой промозглой тьме ночи, слился с
сумеречной стеной хвойного леса. Зоська, однако, не оглядывалась, она едва
поспевала за Антоном; пустые опущенные рукава его кожушка метались по
ветру, словно крылья подстреленной птицы, и Зоське на минуту припомнился
ее загадочный сон перед пробуждением. Сон, несомненно, имел какой-то
зловещий для нее смысл, в другой раз она бы долго ходила под его
впечатлением, теперь же размышлять о нем не было времени. Действительность
была мало приятнее сна, и снова было не ясно, чем все окончится.
снегу. Антон старательно шагал за идущим впереди всех чернобородым,
которого сержант называл Салеем, и Зоська догадалась, что этот - ее
землячок, из местных. Но рассчитывать на него не приходилось, она поняла,
что здесь всем заправлял этот молодой сержант, к которому неизвестно как
было подступиться. Впрочем, она получила возможность перевести дыхание,
все-таки она избежала гибели, Антоновы планы рухнули, и Зоська с
благодарностью вспомнила хозяина хутора, этого безропотного исполнителя
воли жены, который не растерялся, спас хутор и Зоську. Но, странное дело,
Зоська не ощущала в себе облегчения, скверные предчувствия продолжали
ухватисто властвовать над ее сознанием.
падал невидимый в ночи редкий снежок, отдельными снежинками таявший на ее
лице, и она совершенно не представляла, куда их ведут. Теперь, когда
опасность слегка отвела свою занесенную над ней косу, Зоська все больше
стала думать о том, что ей все-таки надо в Скидель. Все-таки задание
оставалось в силе, и теперь вроде бы отпало то, что не давало возможности
его выполнить. Об Антоне Зоська старалась не вспоминать даже, он перестал
для нее существовать и, хотя шагал в трех шагах впереди, он теперь был -
ничто. Стремление окончательно освободиться от всего, что так позорно
связалось с ним, и делать свое дело все настойчивее овладевало ею, и она
не утерпела.
беззаботнее.
сержант. - А мы вон вожжаемся с вами, время тратим. Вот возьмем и шлепнем
обоих к чертовой матери.
занимаются по хуторам. А теперь - задание...
его хорошенько отчитать. Но теперь Зоська решила промолчать, черт с ним!
Куда-то же в конце концов они их приведут, не будут же они днем тащиться
среди снежного поля, значит, к утру где-то укроются. Действительно, было
видно, что они торопились, сержант несколько раз тихо, но требовательно
покрикивал на направляющего: "Салей, шире шаг!", и тот ускорял и без того
весьма торопливый свой шаг. Зоська уже вспотела, но старалась не отстать
от шагавшего перед ней Антона, который, нагнув голову, с оттопыренным на
спине кожушком споро шел за передним. Там, в хате, когда она корчилась на
полу со связанными руками, а он всевластно распоряжался ее судьбой, они
были разделены неодолимой непримиримостью, и думалось, что помирит их
разве что смерть. Но с появлением партизан положение их изменилось. Антону
связали руки, но и ей вроде не развязали, оба они оказались под конвоем в
этом ночном поле, судьбы обоих затянуло дымкой неопределенности, и эта
неопределенность снова как бы объединила их обоих. Зоська подсознательно
чувствовала все это, и это ее угнетало. Хуже всего, однако, что с ними
почти не разговаривали, никто их ни о чем больше не спрашивал, и Зоська не
знала, как все объяснить этим суровым малоразговорчивым людям. Она просто
не находила, с чего начать.
поодаль в рассветных сумерках, - снова в сторону Немана, удаляясь от
Скиделя. Зоська с тоскливой озабоченностью заметила это, но что она могла
сделать? Ее вели как арестованную и даже не хотели объяснить - куда. Но
все-таки она чувствовала, что с ней плохого не сделают. На ее стороне была
правда и, кажется, появился заступник, вот этот проворный толстячок Паша,
который ее где-то видел.
серое зимнее поле, - голая ровнядь с недалеким впереди леском. От этого
леса в поле врезался неглубокий овражек с кустарником, завидев который
Салей взял в сторону, и они стали приближаться к овражку. Шедшие сзади
сержант с толстячком о чем-то тихо переговаривались, Зоська, отрываясь от
своих переживаний, раза два вслушалась, но расслышать ничего не могла, а
Антон вдруг дернул шеей и вроде споткнулся даже. Зоська придержала дыхание
- похоже, сзади говорили о каком-то наступлении, и Антон с интересом
спросил:
заметила, как он весь подобрался и затих.
Сталинградом.
городовой!..
отбросили. Фронт прорван, наши наступают.
другого ждал.
недолгого замешательства все в ней возликовало. Словно что-то свалилось с
плеч, давившее ее долгие месяцы, и она явственно почувствовала, как ей
недоставало именно этого известия о Сталинграде. Хотя она, может, и не
понимала военной важности этого далекого города, но всегда чувствовала,
как нужна там победа. Если это только не слухи. Если это на самом деле. Но
ребята, должно быть, знают, они даже передают подробности: прорван фронт,
и наши продвинулись на шестьдесят километров. И она, заметив, как сник
Антон, со злорадством подумала: пусть вот утешится! Ведь он так переживал
эту неудачу под Сталинградом, толкнувшую его вчера на измену, теперь пусть
возрадуется. Неудачи нет - есть победа! Что же он так померк, ссутулился и
опустил свои круглые плечи? Ничего у него не вышло из его коварных
шкурнических замыслов и ничего не выйдет.
расширявшегося и уходившего в глубь овражка, они дошли до редкого,
расползшегося по склону кустарника, и сержант сзади скомандовал:
минут хватит?
пятерней отер мокрую черную бороду. Неподвязанные уши его черной шапки
небрежно топорщились в стороны.
годившийся в сыновья этому Салею.
внизу. Толстенький Пашка полез в карманы и стал собирать закурку. На его
добродушном лице не было ни озабоченности, ни даже малейшей серьезности, в
уголках губ таилась мягкая улыбочка, будто он занимался чем-то
малосерьезным, хотя в общем ему интересным. На остром, свежепокрасневшем,
словно обожженном лице сержанта, напротив, отражалась крайняя степень
важности, какое-то желчное недовольство собой или скорее другими, и Зоська
подумала, что с ним надо держать ухо востро. Такие в своей озлобленности
способны на все, а озлить их всегда легче легкого, и по первому поводу они
вспыхивают как порох.
сержант, доставая из кармана что-то завернутое в бумажку, и Зоська
отвернулась. Еда ее мало интересовала, она все думала, как бы ей
вызволиться из-под опеки этих людей.