zametshatellnuju яичницу с ломтиками ветчины и сосисок и большие кружки
горячего сладкого tshaja с молоком. Я прямо разнежился: тепло, еда, а я
оказался zhutko голодным, так что после яичницы я умял lomtik за lomtikom
весь хлеб, намазывая его маслом и клубничным джемом из большой банки.
тот, за кого я вас принимаю, то вы, друг мой, попали прямо по адресу. Это
ведь ваше фото в сегодняшних газетах? Если так, то вас сюда послало само
провидение. Вас пытали в тюрьме, потом выкинули, и теперь вас взялись мучить
полицейские. Бедный мальчик, у меня, на вас глядя, сердце кровью обливается.
-- Окрестности нашего поселка полиция почему-то избрала любимым местом для
своих расправ. Но это просто перст Божий, что и вы, тоже своего рода жертва,
пришли сюда. Но, может быть, вы что-то слышали обо мне?
полдень. -- Ну, теперь о себе расскажите.
промямлил я. -- Так, были кое-какие шалости, ребячество в общем-то, и в
результате мои так называемые друзья уговорили меня -- или даже скорей
заставили -- ворваться в дом к одной старой ptitse -- то есть в смысле леди.
Плохого-то я ничего не хотел. К несчастью, когда эта леди вышвыривала меня
вон, куда я и сам, по своей воле бы вышел, ее бедное доброе сердце не
выдержало, и она вскоре умерла. Меня обвинили в том, что я оказался причиной
ее смерти. Ну и посадили в тюрьму, сэр. -- Да-да-да-да, дальше, дальше! --
Там меня выбрал министр нутряных, или внутря-ных, или каких еще там дел, и
на мне стали испытывать этот самый метод Людовика.
ближе, попав рукавом свитера в перепачканную джемом тарелку, которую я от
себя отодвинул. Ну, я ему и рассказал. Все как есть, бллин, рассказал.
Слушал он очень внимательно, каждое слово ловил -- губы врастопырку, glazzja
сияют, а жир на тарелках уже весь застыл. Когда я закончил, он встал и,
убирая посуду, все что-то кивал и хмыкал себе под нос. -- Да я сам уберу,
сэр, мне запросто. -- Нет-нет, отдыхай, отдыхай, парень, -- отозвался он,
так открутив кран, что оттуда рванул кипяток пополам с паром. -- Ты, надо
полагать, очень грешен, но наказание оказалось совершенно несоразмерным. Они
тебя я даже не знаю во что превратили. Лишили человеческой сущности. У тебя
больше нет свободы выбора. Тебя сделали способным лишь на социально
приемлемые действия, сделали машиной, производящей добродетель. И вот еще
что ясно видится: маргинальные эффекты. Музыка, половая любовь, литература и
искусство -- все это теперь для тебя источник не удовольствия, а только лишь
боли.
добрым человеком tsygarok с фильтром.
рассеянно вытирая тарелку. -- Но даже само их намерение уже грех. Человек
без свободы выбора -- это не человек.
смысле тюремный священник.
был бы христианин! Н-да, ну вот что, -- сказал он, продолжая тереть ту же
тарелку, которую он вытирал уже минут десять, -- завтра мы пригласим
кое-кого, они придут, на тебя посмотрят. Думаю, тебя можно использовать, мой
мальчик. Быть может, с твоей помощью удастся сместить это совершенно
зарвавшееся правительство. Превращение нормального молодого человека в
заводную игрушку не может рассматриваться как триумф правительства, каким бы
оно ни было, если только оно открыто не превозносит свою жестокость. -- При
этом он все еще вытирал ту же тарелку. Я говорю:
насчет жестокости. Наше правительство, сэр, похоже, очень жестокое.
тарелку, и отложил ее. -- Все никак не привыкну, -- говорит, -- по хозяйству
управляться. Раньше этим жена занималась, а я только книжки писал.
интересно было узнать про его жену, я ее хорошо помнил.
какое дело. Ее жестоко избили и изнасиловали. Шок оказался слишком силен.
Убили прямо здесь, в этом доме. -- Его руки, сжимавшие полотенце, дрожали.
-- В соседней комнате. Нелегко было заставить себя продолжать тут жить
дальше, но она бы сама хотела, чтобы я жил здесь, где все пронизано светлой
памятью о ней. Да, да, да. Бедная девочка.
деле увидел, и сразу накатила тошнота, a tykvu стиснула боль. Хозяин это
заметил -- еще бы, litso у меня стало белым-бело, вся кровь отхлынула, и это
нельзя было не заметить.
комнате. Бедный, бедный мальчик, как много вам пришлось вынести. Жертва
эпохи, такая же, как и она. Бедная, бедная, бедная девочка.
5
выдалось очень ясным и морозным, а снизу доносилась аппетитная vonn
завтрака, который жарили не кухне в первом этаже. Как водится, мне не сразу
вспомнилось, где я, но вскоре я все сообразил, и пришло ощущение теплоты и
защищенности. Однако, полежав еще немного в ожидании, когда меня позовут к
завтраку, я решил, что надо бы узнать, как зовут этого доброго veka, который
принял меня и обогрел прямо как мать родная, поэтому я встал и принялся
bosikom бродить ло комнате в поисках "Заводного апельсина", на котором
должно же стоять его imia, если он автор книги! Но в моей комнате ничего,
кроме кровати, стула и настольной лампы, не было, поэтому я зашел в комнату
хозяина, которая была по соседству, и там первым делом увидел на стенке его
жену -- огромное увеличенное фото, так что мне опять стало немножко не по
себе от воспоминаний. Но тут были и две или три книжных полки, причем на
одной из них, как я и ожидал, обнаружилась книжка "Заводного апельсина", на
обложке и на корешке которой стояло imia автора -- Ф. Александр. Боже
праведный, -- подумал я, -- он тоже Алекс! Я начал ее перелистывать, стоя
bosikom и в пижаме и ни капельки не замерзая, потому что весь дом был хорошо
прогрет, однако мне долго не удавалось понять, про что книжка. Она была
написана каким-то совершенно bezumnym языком, там во множестве попадались
ахи, охи и тому подобный kal, и все это вроде как к тому, что людей в наше
время превращают в машины, а на самом деле они -- то есть и ты, и я, и он, и
все прочие razdolbai -- должны быть естественными и произрастать, как фрукты
на деревьях. Ф. Александр, похоже, считал, что мы все плоды того, что он
называл мировым древом в мировом саду, который насадил Бог, а цель нашего
там пребывания в том, чтобы Бог утолял нами свою жгучую жажду любви или
какой-то kal наподобие этого. Вся эта абракадабра мне совсем не понравилась,
бллин, и я подумал, до чего же на самом-то деле этот Ф. Александр bezumni,
хотя, может быть, он и спятил как раз оттого, что у него жена skopytilass.
Но тут он позвал меня вниз совершенно здравым таким нормальным голосом, в
котором была и радость, и любовь, и всякий прочий kal, ну и ваш скромный
повествователь к нему спустился.
одновременно снимая с гриля поджаренный lomtik черного хлеба. -- Без малого
десять. Я уже не первый час на ногах, поработать успел. -- Новую книжку
писали? -- поинтересовался я.
хрустеть скорлупой и поджаренным хлебом, запивая завтрак молоком и tshajem
из большущих objomistyh кружек. -- Звонил тут кое-кому по телефону.
выковыриванием яйца и совершенно не следя за своими словами.
животное, ложечка так и застыла у него в руке. -- Почему вы думали, что у
меня нет телефона?
думаю: интересно, бллин, много ли он запомнил из начальной стадии той
notshi, когда я подошел к двери со старой сказкой про то, что надо
позвонить, вызвать врача, а она ответила, что телефона нет. Он оч-чень этак
внимательно на меня глянул, но потом опять стал вроде как добрым и
дружелюбным и принялся доедать яйца. Пожевал-пожевал и говорит:
заинтересовать ваша история. Вы можете стать очень мощным оружием, в том
смысле, чтобы наше подлое правительство лишилось всяких шансов на
предстоящих выборах. Один из главных козырей правительства -- то, как оно
последние несколько месяцев теснит преступность. -- Он снова внимательно
посмотрел на меня поверх наполовину выеденного яйца, и вновь я подумал:
вдруг он знает, какую роль я сыграл в его zhizni. Однако он как ни в чем не
бывало продолжал: -- Брутальных хулиганствующих юнцов стали привлекать для
работы в полиции. Вовсю начали разрабатывать антигуманные и разрушающие
личность методы перевоспитания. -- И пошел чесать, и пошел, да все такие
слова научные, бллин, и этакий bezumni блеск в глазах. -- Мы, -- говорит, --
уже все это видели. В других странах пока что. Но это ж ведь лиха беда
начало. И оглянуться не успеем, как получим на свою голову весь аппарат
тоталитаризма. -- Эк, думаю, его зацепило-то, а сам потихоньку желток выедаю
да тостом захрупываю.
tormoznulsia он, все так же bеzumno блуждая взглядом. -- Вы живое
свидетельство их дьявольских козней. Народ, обычные простые люди должны
знать, они понять должны... -- Бросив завтрак, хозяин встал и заходил по
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Лукьяненко Сергей
Корнев Павел
Перумов Ник
Громыко Ольга