гусиной кожи. Далеко было прежним паровозам до нынешних дизелей. Их сила
таилась внутри, но они тащили за собой такой длинный хвост вагонов, что
казалось, ему нет конца. А бесчисленные колеса все катились и катились,
из-под вагонов несся порывистый ветер, гул и дробный перестук. Авдий глядел
на эту стремительно и четко движущуюся махину, и ему не верилось, что этот
чудовищно тяжелый и огромный состав можно остановить.
проносились один за другим, вот уже пронеслась мимо половина состава, и
Авдий подумал, что ничего не выйдет, что все это напрасная затея: невозможно
остановить раскатившуюся на такой скорости махину, но вдруг скорость поезда
начала падать, колеса стали крутиться все медленнее, раздался скрежет
тормозов, и эшелон, судорожно дергаясь, будто спотыкаясь, постепенно сбавил
ход. Авдий глазам своим не верил: состав почти остановился. Но тут раздался
пронзительный свист, в ответ ему раздался такой же свист.
происходило быстро и стремительно, как при налете из засады. Надо было,
ухватившись или зацепившись за что-нибудь, успеть вскарабкаться в любой
вагон, на любую площадку - только бы вскочить, а там уже можно на ходу
перебраться по крышам и устроиться поудобнее. Дальше все для Авдия шло как в
кошмарном сне: он метался перед вставшей чуть не до неба глухой стеной
вагонов, подсознательно удивляясь тому, как они высоки и как резок запах
мазута от колес, готовых в любую секунду покатиться дальше. Но, несмотря на
все это, Авдий лихорадочно карабкался, кому-то помогал, и кто-то помогал
ему. Поезд раза два угрожающе дернулся, состав заскрежетал и залязгал - того
и гляди попадешь под колеса. Однако все обошлось как нельзя лучше. И когда
поезд еще раз дернулся и снова быстро пошел наверстывать упущенное время,
Авдий огляделся и обнаружил, что находится в порожнем товарном вагоне вместе
со своими неразлучными сподвижниками - Петрухой и Ленькой, был здесь и
Гришан. Одному богу ведомо, как он умудрился заскочить в поезд с ушибленной
ногой, при нем были еще те двое - Махач и Коля. Все были бледны и тяжело
дышали, но лица их были радостны и довольны. Авдию не верилось, что все так
удачно получилось и что самый сложный момент был позади. Теперь добытчики
анаши уезжали в сторону Жалпак-Саза, а там уже путь лежал на большую землю,
в большие города, в многолюдье...
оккупировали, оказались брошенные, должно быть, за ненадобностью после
выгрузки товаров пустые деревянные ящики - гонцы приспособили их для
сидения. Расположились, как велел Гришан, чтобы снаружи их не заметили. В
вагоне было достаточно светло, если открыть двери только с одной стороны, к
тому же оконца наверху были открыты для продува.
дверь и затихли, пережидали остановку в духоте и жаре, но возле состава
никто не появился. Петруха осторожно выглянул и доложил, что все в порядке -
никого вокруг не видно. Как только прогрохотал мимо встречный пассажирский,
поезд снова тронулся, на следующем полустанке Махач успел раздобыть целую
канистру холодной воды, и жизнь в вагоне возобновилась - все оживились,
перекусили сухарями, консервами и уже размечтались, как здорово они поедят
горячего в столовой на станции Жалпак-Саз.
больше всего о еде, о деньгах. Петруха вспомнил о своей шикарной бабе,
которая ждала его в Мурманске, на что Махач с чисто кавказской экспрессией
заметил:
делать? Что, в Москве уже нельзя немножко делать? Ха-ха-ха! Что, в Москве
нэт баб?
Петруха. - Сколько тебе лет-то?
я, уже давно детей делают! Ха-ха-ха!
время от времени на Гришана, а тот, сидя в сторонке, снисходительно
ухмылялся. Он по-прежнему примостился на своем складном стульчике и держал в
руках все ту же суковатую палку. На других гонцов он походил разве что тем,
что курил такие же, как и все остальные, дешевые сигареты.
Ленька прикорнул в уголке вагона, другие тоже собирались поспать, хотя
солнце еще не догорело на краю земли и освещало все вокруг. Покуривая,
переговариваясь о чем-то незначительном, гонцы вдруг примолкли, затем,
поглядывая на Гришана, стали перешептываться.
понымаешь, на общем собрании мы решили - немного кайфанем, а? Время есть,
кайфанем? У меня, дорогой тамада, есть такой смак, пех-пех, только
багдадский вор такой курил!
выждав время, бросил:
куртки анашу, тот самый смак, который мог курить только багдадский вор.
Скрутил большую папиросину, затянулся первым и пустил самокрутку по кругу.
Каждый благоговейно вдыхал дым анаши и передавал самокрутку следующему.
Когда очередь дошла до Петрухи, тот жадно затянулся, зажмурив глаза, потом
протянул самокрутку Авдию:
жмись ты, ей-богу, ты что, девка?
предложение Петрухи. Тот сразу оскорбился:
лучше хочешь сделать, а ты в душу плюешь!
раз, передал самокрутку Махачу, а тот с кавказской ловкостью протянул ее
Гришану.
самокрутка вновь пошла по кругу. Взахлеб затянулся Ленька, за ним рыжий
Коля, за ним Петруха и снова Махач. И вскоре настроение куривших начало
меняться, глаза их то туманились, то поблескивали, губы расплылись в
беспричинных, счастливых улыбках, и только Петруха все не мог забыть обиды,
все бросал искоса недовольные взгляды на Авдия и бурчал себе под нос что-то
про попов, мол, все они гады такие.
угла за сеансом курения с иронически-вызывающей, снисходительной ухмылкой
супермена. Юркие уничтожающие взгляды, которые он кидал время от времени на
Авдия, стоящего у открытых дверей, говорили о том, что он доволен
происходящим и безусловно догадывается, чего это стоит праведному Авдию.
для него показной спектакль. Вот, мол, каково? Гляди, как я силен и как
бессильны твои высокие порывы в борьбе со злом.
занимаются, в душе он возмущался, страдал от своего бессилия что-либо
противопоставить Гришану, предпринять что-либо практическое, что могло бы
вырвать гонцов из-под влияния Гришана. И вот тут-то Авдию изменила выдержка.
Он не в силах был совладать с гневом, все больше переполнявшим его. И
последней каплей опять же послужило предложение Петрухи курнуть от его
бычка, от той самокрутки, которая с каждой затяжкой обслюнивалась все
больше, пока не приобрела наконец зловещий желто-зеленый оттенок.
В нем, в бычке, самая сладость, аж мозги киселем расползаются! - развязно
приставал Петруха.
строишь!
тлеющим бычком, поднял его над головой, как бы демонстрируя Петрухе, и
бросил в открытую дверь товарняка. Это произошло так быстро, что все,
включая и Гришана, на некоторое время онемели от неожиданности. В
наступившей тишине явственнее, гулче и грозней стал слышен стук быстро
бегущих по рельсам колес. - Видел? - вызывающе обратился Авдий к Петрухе: -
Все видели, что я сделал? - обвел он гневным взором добытчиков. - И так
будет всегда!
Гришану: как, мол, это понимать, хозяин, это что еще за выскочка тут
объявился?
оскорбленные лица гонцов. Первым не вытерпел Махач:
скрывая злорадства: - Я дал этому типу слово молчать. А в остальном
разбирайтесь сами! Больше я ничего не скажу...
разоблачить его, - кивнул он на Гришана, - этого дьявола, завлекшего вас
этим пагубным соблазном! И я не буду молчать, потому что правда за мной! - И
сам не понимая, что с ним творится, что он делает и что выкрикивает,
выхватил свой рюкзак из кучи других рюкзаков с анашой. Все, кроме Гришана,
от неожиданности повскакивали с мест, недоумевая, что же задумал этот
скромный поп-перепоп Авдий Каллистратов.