в окрошку режет и на пса никакого внимания. Шарик ткнулся в кошачью посудину
-- нет там молока, он его уж подчистил. Шарик побренчал банкой и подался к
рукомойнику. Бабушка лук режет, но вся она настороже. Понюхав веник, Шарик
отошел от рукомойника, подумал, подумал и плюхнулся на брюхо среди кути,
полежал, полежал, поднялся и снова к венику. Бабушка резко обернулась. На
лице ее гнев и торжество. Шарик нюхал веник с невинной мордой. Повернувшись
к бабушке, он подрыгал хвостиком: что тут такого особенного? Уж и веник не
понюхай!
Да и я, брат, не лопоуха! Я все едино тебя удозорю и натычу, натычу!..
банку -- плеснула бы, дескать, молочишка, чем попусту болтать.
разбежавшись, навалился на нее и был таков!
рукомойку. И начинался поиск -- под навесом, в амбаре, в стайке, под
крыльцом. У бабушки в руке хворостина. Бабушка переполнена возмущением через
край, но, смиряя себя, звала нежно, воркующе:
молочка-а-а-а!
являйся, нечистый дух!
на убыль. Шарик вежливо скребется лапой в дверь, попискивает:
успокоился. Ему главное сейчас -- слышать голос, почуять, до какой степени
еще раскален человек.
селу, проведать своих многочисленных родичей, нужно где чего указать, где в
дела вмешаться, кого похвалить, кого побранить. В одном доме промолчат, в
другом огрызнутся, в третьем, глядишь, и отпушат бабушку, генералом обзовут.
Часто прибывала она с причитаниями домой, клялась, что ноги ее не будет до
скончания века в таком-то и таком-то дому, у таких-то и таких-то дочерей и
зятьев.
деревенские псы, храпели издали, пугая Шарика. Но бабушка не давала своего
ангела-хранителя в обиду. Если какой отчаянный пес и выкатывался из
подворотни и, невзирая на батог, сшибал Шарика на землю, бабушка хватала его
в беремя.
подобраться к курицам и, хотя не изловил ни одной, поползновения свои не
оставлял. Когда появились во дворе цыплята, у бабушки возник новый участок
борьбы.
Дед, как всегда, что-то мастерил под навесом. Бабушка молилась, стоя на
коленях перед иконостасом в горнице. Я видел сквозь листья герани и завесы
красных сережек, как голова ее то возникала за цветками, то опускалась ниже
окна.
одетая. Ты меня благодатью покрой, если постигнет скорбь и страдание... --
Все чаще и чаще мелькала бабушкина голова в окне, слышно было, как она
бухалась лбом об пол и голос ее уже на слезе. Мне казалось, бабушка знала,
что дед слышал ее, и потому она прибавляла прыти в молитве, чтоб пронять
его, доказать, какая она усердная в веровании, а он -- грешник, но она по
доброте своей и его грехи замолит. -- Милосердия двери отверзи нам,
благословенная Богородица, надеющимся на тя. Да не погибнем мы, да избавимся
от бед, ты бо ecи спасение... Ша-а-рик, падина такая! Я вот тебе! --
Забренчала бабушка в раму. Продолжая молиться, она торопливо бормотала,
часто в замешательстве крестилась:
молитву, и вот громко, обрадованно попела дальше, перескакивая с пятого на
десятое, толкуя молитвы на свои лад, приспосабливая их к своей нужде.
который аще похощет от чистого сердца... избавлю его вечные муки огня
неугасимого, червия неусыпанного, ада преисподнего. Еще человек в дому своем
в чистоте содержит, то в том дому будет рабам здравие, скоту прибыток, к
тому дому не прикоснется ни огнь, ни тать...
она одним глазом смотрела слезно на Мати Божию, другим сурово следила за
Шариком, который полз меж срубом подвала и заплотом к цыпушкам, укрывшимся в
жалице вместе с курнцей-паруньей. Как только Шарик приближался, курица
топорщилась, клохтала, дергаясь головой, и, взъерошенная, с индюшку почти
сделавшаяся, налетала на Шарика, и он задавал стрекача.
долго быть без нее, выманивал бабушку на улицу. Не выдержав испытания,
бабушка выскакивала на крыльцо, воздевала руки к небу, ругала подлую псину
распоследними словами, топала ногою, плевалась. Шарик полз к ней на брюхе,
колотил хвостом по земле: виноват, виноват, но ничего с собой поделать не
могу...
по-другому, в том повинен тоже Шарик -- лукавая, глупая и преданная собака.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
непоправимая беда.
переспевать и осыпаться хлеба. Население села почти поголовно переселилось
на заимки -- убирать не везде убитую зноем рожь, поджаристую, низкорослую
пшеницу с остистым колосом, уцелевшую в логах и низинах.
сипло блажили ссохшимися глотками плохо продоенные детишками и старухами
коровы, которые шибко маялись тем летом и мало давали молока. В жару
разводится много ос, тварь эту коровы сжевывают вместе с травой, и которую
не дожуют, та шибко кусает кишки и брюшину, пока не сдохнет, корова дичает,
дергается, перестает есть, теряет молоко. Бабушка стругала в пойло луковки
борца, кормила корову с заслонки, чтоб "заслонить" от худого глаза и хворей.
Вяло пурхались в пыли несколько куриц возле нашего двора. Шарик вырос и стал
себя вести неспокойно, ночами за околицей выли одичавшие собаки, он подвывал
им. порой переходя на горькое рыдание, -- сердце рвало, вот как он рыдал,
накликая, по мнению бабушки, неминуемую беду.
оставив дома ребятишек: Саньку, Ванюху и Петеньку. Саньке весною пошел
седьмой год, у Ванюхи на исходе шестой, Петеньке и четырех еще не минуло.
стосковавшаяся по родителям, решила податься на пашню к матери. У мужчин
такого возраста колебаний, как известно, не бывает, и коли они что
замыслили, то уж непременно и осуществят.
объяснить трудно. Может, и впрямь Всевышний ей пособил добраться до места,
но скорее всего -- смекалка деревенских детей, сызмальства привыкших жить
своим трудом и догадливостью.
завалами; затем -- таежную седловину с каменными останцами и горбатинами,
пока скатились по обвальному спуску в ущелье, где нет воды, но дополна
раскаленного острого камешника, принесенного потоками во время вешпеводья,
миновали раскаленное ущелье, уморившее в камнях траву и все живое, кроме
змей и ящерок. Ниточка дороги, разматываясь, привела их на убранные покосы,
затем -- в пыльные, проплешисто зажелтевшие овсы.
тому, что выбрались они на свет, и хотя их мучил зной, идти сделалось
веселей. И они добрались-таки до заимки, попили студеной водицы, заботливо
охлопали пыль с головы и с рубахи младшего братишки, присели отдышаться в
холодке, под навесом, крытым чапыжником и соломой, да и задремали.
закукорках. А он такой тяжелый -- долго грудь тянул, вот и набузовался пузан
молочком-то мамкиным. Ближе к заимке, когда Петенька начал садиться в пыль и
хныкать, отказываясь следовать дальше, мальчишки увлекали его разными
штуковинами, виднеющимися впереди: то суслика показывали, попиком стоявшего
у норы, то пустельгу, парящую над сухо шелестящим лугом, то дымящуюся в
скалистом провале чистоводную Maну, в которой сколько хочешь
холодной-прехолодной, сладкой-пресладкой воды, и надо только ноги быстрее
переставлять, как сей же момент окажешься на берегу, попьешь и
Адамов Григорий
Орлов Алекс
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Смит Кордвейнер
Каменистый Артем