Чтение 26–й страницы книги ~Санин~

Странный зловещий звук его голоса прорезал общий шум и сразу все
стихло, как перед убийством. Иванов догадался в чем дело.

- Мне кажется... - слегка изменяясь в лице, но сразу овладевая собой,
точно сев на знакомого коня, холодно начал Зарудин.

- Ну, господа, господа... Что там еще? - закричал Иванов.

- Оставь их, пускай подерутся! - улыбаясь, возразил Санин.

- Мне не кажется, а это так и есть... - все не подымая головы от
стакана и все тем же тоном, продолжал Новиков.

Но живая стена криков, махания руками, неестественно широко смеющихся
лиц и уговоров встала между ними. Зарудина оттеснили фон Дейц и Малиновский,
Новикова - Иванов и другой офицер. Танаров начал наливать стаканы и что-то
кричать, ни к кому не обращаясь. Поднялась фальшивая, притворно веселая
суета, и вдруг Новиков почувствовал, что у него уже нет силы продолжать. Он
нелепо кривил губы в улыбку, оглядывался на занимающих его разговорами
Иванова и офицера и растерянно думал:

"Что же это я... надо бить!.. Прямо подойти и ударить!.. Иначе я
останусь в глупом положении, все уже догадались, что я искал ссоры...

Но вместо того он с притворным интересом уже слушал, что говорили
Иванов и фон Дейц.

- Во взгляде на женщину я, знаете, с Толстым не совсем согласен... -
самодовольно говорил офицер.

- Женщина - самка, и это прежде всего! - отвечал Иванов. - Среди мужчин
хоть одного на тысячу еще можно найти такого, который заслужил название
человека, а женщины... ни одной между ними!.. Голые, розовые, жирные,
безволосые обезьяны, вот и все!

- Оригинально сказано! - с удовольствием заметил фон Дейц.

"И правда!" - горько подумал Новиков.

- Э, милый мой! - возразил Иванов, махнув рукой перед самым носом фон
Дейца. - Скажите людям так: а я говорю вам, что всякая, которая посмотрит на
мужчину с вожделением, уже прелюбодействует с ним в сердце своем... и весьма
многие подумают, что слышат очень оригинальную вещь!..

Фон Дейц хрипло засмеялся, точно залаял легавый пес, и с завистью
посмотрел на Иванова. Насмешки он не понял, и ему было только завидно, что
не он сказал так красиво.

Новиков неожиданно протянул ему руку.

- Что? - удивленно спросил фон Дейц, с любопытством и ожиданием глядя в
протянутую ладонь.

Новиков не отвечал.

- Куда? - спросил и Санин.

Новиков опять промолчал. Он чувствовал, что еще минута и рыдания,
стеснявшиеся в груди, хлынут через край.

- Знаю я, что с тобой, плюнь! - сказал Санин.

Новиков взглянул на него жалкими глазами, губы у него задрожали и,
махнув рукой, он ушел не попрощавшись. В нем ныло чувство тягостного
бессилия, как у человека, не поднявшего тяжести, и, чтобы успокоить себя,
Новиков подумал: "Ну что ж... Что доказал бы я, побив морду этому мерзавцу?
Вышла бы только мерзкая драка... Да и не стоило рук марать!"

Но чувство неудовлетворенной ревности и противного бессилия не
проходило, и в глубокой тоске Новиков пришел домой, лег лицом в подушку и
так пролежал почти весь день, мучаясь тем, что ничего другого сделать не
может...

- Хотите в макао? - спрашивал Малиновский.

- Вали! - согласился Иванов.

Денщик расставил ломберный столик, и зеленое сукно весело засмеялись в
глаза. Сосредоточенное оживление охватило всех, и Малиновский, твердо стукая
короткими волосатыми пальцами, стал метать. Пестрые карты ловко, правильными
кругами разлетались по зеленому с голику, серебряные рубли со звенящим
стуком раскатывались с табло на табло и, как жадные пауки, заходили во все
стороны пальцы, подбирающие деньги. Слышались только короткие слова и
однообразные восклицания как бы заученной досады и удовольствия. Зарудину не
повезло. Он упрямо ставил на круг по пятнадцати рублей и каждый раз били
комплект. На его красивом лице выступили зловещие пятна беспредметного
раздражения. В течение последнего месяца он проиграл уже семьсот рублей и
теперь не хотел даже проверять своего проигрыша. Настроение его сообщилось и
другим. Фон Дейц и Малиновский обменялись резкостями.

- Я ставил на крылья, - раздраженно, но сдержанно говорил фон Дейц,
искренно удивляясь, что пьяный и грубый Малиновский смеет спорить с ним,
умным и порядочным фон Дейцем.

- Что вы мне толкуете! - грубо крикнул Малиновский. - Кой черт!.. Когда
я бью, говорят на крылья, а когда даю...

- То есть, позвольте! - дурно выговаривая по-русски, как всегда, когда
волновался, закипятился фон Дейц.

- Ничего не позволю... Возьмите обратно... Да нет, возьмите!..

- А я вам говорю! - тоненьким голосом закричал фон Дейц.

- Господа! Это черт знает что такое! вдруг вспыхнул Зарудин, швыряя
карты.

Но он сейчас же испугался и своего резкого крика, и пьяных растерзанных
людей, и карт, и бутылок всей обстановки грубого армейского кутежа, потому
что в дверях увидел новое лицо.

Высокий, тонкий господин, в просторном белом костюме и очень высоких
тугих воротничках с удивлением остановился на пороге, глазами отыскивая
Зарудина.

- Ах, Павел Львович!.. Какими судьбами! - весь красный, воскликнул
Зарудин, поспешно вставая навстречу.

Господин нерешительно вступил в комнату и прежде всего все невольно
заметили его совершенно белые ботинки, шагнувшие в болото пивных луж, пробок
и растоптанных окурков. И весь он был такой белый, чистенький и надушенный,
что среди облаков табачного дыма и пьяных красных людей походил бы на лилию
в болоте, если бы не был так беспомощно тонок, издерганно ловок и если бы у
него не было маленького, с дурными зубками и тонкими усиками лица.

- Откуда вы?.. Давно из Питера? - с излишней суетливостью и пугливо
соображая, ничего ли, что он сказал "Питер", говорил Зарудин, крепко пожимая
его руку.

- Вчера только приехал, - ответил наконец белый господин, и голос у
него был самоуверенный, но жидкий, как придушенный петуший крик.

- Мои сослуживцы, - представил Зарудин, - фон Дейц, Малиновский,
Танаров, Санин, Иванов... Господа, Павел Львович Волошин. Волошин слегка
кланялся.

- Будем знать, - к ужасу Зарудина, ответил пьяный Иванов.

- Сюда, Павел Львович... Хотите вина или, может быть, пива?

Волошин осторожно уселся в кресло и томно забелел на его клеенчатой
грубой обивке.

- Я на одну секунду... не беспокойтесь! - с брезгливым холодком ответил
он, оглядывая компанию.

- Нет, как же можно... Я велю подать белого... Вы, кажется, любите...

Зарудин выскочил в переднюю.

"Надо же было этой сволочи именно сегодня притесаться! - с досадой
подумал он, приказывая денщику сходить за винцом. - Этот Волошин всем
знакомым в Питере такого наговорит, что в порядочный дом не пустят потом!

Между тем Волошин, не скрываясь, точно он чувствовал себя слишком
неизмеримо выше всех, продолжал рассматривать компанию. Взгляд его
стеклянно-серых глазок был откровенно любопытен, как будто ему показывали
каких-то странных зверьков. Рост, явная сила костистых плеч и костюм Санина
привлекли его внимание.

"Интересный тип... сила, должно быть!" - с искренним расположением,
которое все маленькие и слабые люди испытывают к большим и сильным, подумал
он и хотел заговорить.

Но Санин, опершись грудью на подоконник, смотрел в сад.

Волошин поперхнулся начатым словом и жидкий оборванный звук
собственного голоса оскорбил его.

"Хулиганы какие-то!" - подумал он.

В это время вернулся Зарудин.

Он уселся рядом с Волошиным и стал расспрашивать его о Петербурге и
заводе Волошина, чтобы дать понять окружающим, какой богатый и значительный
человек этот гость. И на его красивом лице большого сильного животного
отразилось выражение маленького странного самодовольства.

- Все по-прежнему, как видите, - небрежно говорил Волошин. - А вы
как?..

- Что ж я!.. Прозябаю! - сказал Зарудин и грустно вздохнул.

Волошин молчал и презрительно смотрел на потолок, по которому неслышно
ходили зеленые отсветы сада.

- У нас тут одно развлечение всегда! - продолжал Зарудин, широким
жестом ловко захватывая в одно и бутылки, и карты, и своих гостей.

- Да-а... - неопределенно протянул Волошин, и в его тоне Зарудину
послышалось: "Сам-то ты что!"

- Ну, однако, мне пора... Я остановился здесь в гостинице на бульваре.
Мы, конечно, еще увидимся? - заговорил Волошин, меняя тон и вставая.

Как раз в эту минуту вошел денщик, вяло установился во фронт и сказал:

- Вашбродь, барышня пришли...

- Что? - вздрогнув, переспросил Зарудин.

- Так точно.

- Ах да... я знаю... - быстро и неловко бегая глазами, заговорил
Зарудин, чувствуя, как мгновенное предчувствие чего-то дурного кольнуло его
в сердце.

"Неужели Лидка?" с изумлением подумал он.

Глаза Волошина вспыхнули жадным и любопытным огоньком, и его тщедушное
тело все задвигалось под белым просторным костюмом.

- Да... Ну, до свиданья! - осклабляя рот, выразительно заговорил он. -
А вы все тот же!..

Зарудин криво и самодовольно, и озабоченно улыбнулся.