кабацкий половик...
x x x
Подберезное. Так называлось имение Поповых -- цель моего стремления.
нет, оттоле никто не ездит... Прямо к барскому дому подойдешь, недалече.
снегу; было тихо, неособенно холодно и облачно. Это "недалече" мне
показалось так версты в три. От меня валил пар, голова была мокрая, а я
шагал и шагал. Вот, наконец, барский дом, с выбитыми рама-ми, с
полуободранной крышей, с заколоченной жердями крест на крест зияющей
парадной дверью под обвалив-шимся зонтом крыльца. Следов нигде никаких.
Налево от дома в почерневшем флигеле из трубы вьется дымок, а от флигеля
тропочка в другую сторону от меня. Вхожу в большую избу, топится печь. Около
шестка хлопочет ста-рушка, типа пушкинской няни.
года два назад в наследство от дя-ди, переехали сюда вдвоем и сразу закутили
вовсю. При-дут, бывало, в Ковалеве, купят все штофы и полуштофы, что стоят
на полках с разными наливками и настойка-ми -- это для баб, а для мужчин
ведро водки поставят. На закуску скупят в лавке все крендели, пряники и
гуля-ют. А то в Романов или Ярославль уедут-- по неделям пьют. Уедут на
своих лошадях, в своих экипажах, про-пьют их в городе, а назад на наемных
вернутся, в одних пальтишках... Сперва продали все добро из комнат, потом
хлеб, скот -- и все понемногу; нет денег на вино -- коро-ву сведут, диван
продадут. Потом строевые деревья из лесу продавали потихоньку от начальства,
потом осенью этой из дома продали двери да рамы -- разорили все и уехали, а
куда и сами не знаем.
крепостные этого имения. Он все подтвердил и еще разукрасил, что сказала
старушка. Я в свою оче-редь рассказал, зачем пришел. Сердечно посожалели они
меня, накормили пустыми щами, переночевал я у них в теплой избе, а утром
чуть рассвело, напоив горячей водой с хлебом, старик отвел меня по чуть
протоптанной им же стежке через глубокий овраг, который выходил на Волгу, в
деревню Яковлевское, откуда была дорога в Ковалево.
крестьянина, который разговорил-ся со стариком. Оказалось, что это приказчик
местного бо-гача Тихомирова, который шьет полушубки из лучших романовских
овец на Москву и Ярославль. Старик расска-зал про меня, и приказчик, ехавший
в Ярославль, пожалел меня, поругал пьяниц Поповых и предложил довезти ме-ня
до Ярославля. Потом повернул лошадь к своему до-му, вынес оттуда новый
овчинный тулуп.
санях. Также и в кабак, где стащил по-ловик, я отказался войти. Всю дорогу
мы молчали -- я не начинал, приказчик ни слова не спросил. На второй
по-ловине пути заехали в трактир. Приказчик, молчаливый и суровый, напоил
меня чаем и досыта накормил домаш-ними лепешками с картофелем на постном
масле. По приезде в Ярославль приказчик высадил меня, я его поблагодарил, а
он сказал только одно слово: -- Прощавай!
красивом имении на гористом берегу Волги -- я опять в Ярославле, где надо
избегать встречи с полковыми товарищами и думать, где бы переночевать и что
бы поесть. Пошел на базар, чтобы сменять хоро-шие штаны на плохие или сапоги
-- денег в кармане ни копейки. Последний пятак за урок, как бутерброды есть,
заплатил. Я прямо пошел на базар, где гостиницы Стол-бы. Посредине толкучки
стоял одноэтажный промозглый длинный дом, трактир Будилова, притон всего
бездомно-го и преступного люда, которые в те времена в честь его и
назывались "будиловцами". Это был уже цвет ярослав-ских зимогоров, летом
работавших грузчиками на Волге, а зимами горевавших и бедовавших в
Будиловском трак-тире.
придачи и заказал чаю. В первый раз я видел такую зловонную, пьяную трущобу,
набитую сплошь скупавшими у пьяных платье: снимает пальто или штаны -- и тут
же наденет рваную сменку... Минуту назад и я также переобувался в валенки...
Я примостился в уг-лу, у маленького столика, добрую половину которого
за-нимал руками и головой спавший на стуле оборванец. Мне подали пару чаю за
5 копеек, у грязной торговки я купил на пятак кренделей и наслаждаюсь. В
валенках тепло ногам на мокром полу, покрытом грязью. Мысли мелькают в
голове -- и ни на одной остановиться нельзя, но девять гривен в кармане
успокаивают. Только вопрос, где ночевать? У Лондрона больше неудобно
проситься. Где же? Кого спросить? Но все такие опухшие от пьян-ства
разбойничьи рожи, что подступиться не хочется.
спящего соседа, но мне видна толькокудлатая голова, вся в известке, да
торчавшие из-под го-ловы две руки, в которые он уткнулся лицом. Руки тоже со
следами известки, въевшейся в кожу.
лаптями... Вдруг стол качнул-ся. Голова зашевелилась, передо мной лицо
желтое, опух-шее. Пьяные глаза он уставил на меня и снова опустил голову. Я
продолжал пить чай... Предзакатное солнышко на минуту осветило грязные окна
притона. Сосед опять поднял голову, выпрямился и сел на стуле, постарался
встать и опять хлюпнулся.
карманах... Потом вынул две копейки, кинул их на стол. -- Мотри, только один
семик... добавь тройчак на шкалик... охмелюсь и пойду! -- обратился он ко
мне.
зеленого стекла, шкаличного раз-мера. Из косушки их выходило два. Деньги,
гривенник, конечно уплатил, как и раньше за чай -- вперед. Здесь такой
обычай.
понемногу высосал вино и сразу пришел в себя.
косится на косушку.
стакан, выпил смаху и крякнул: -- Теперь жив.
сахару... Да кипяточку, -- и подвинул по-ловому свои две копейки, лежавшие
на столе.
куска сахару, прибор и чайник с кипятком. Мой сосед молча пил до поту, ел
баранки и, наконец, еще раз поблагодарив меня, спросил:
сейчас при месте, у Сорокина, на белиль-ном... Да вчера получка была,
загулял... И шапку про-пил... Как и дойду, не знаю...
водополья, и что сегодня ночевать негде.
делу... Он кое-что рассказал о заводе.
месяц плати... Айда!
голове, сверх повязанного платка, картуз с разорванным пополам козырьком.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ОБРЕЧЕННЫЕ
Корнев Павел
Бажанов Олег
Андреев Николай
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия