Господи боже, вот еще трагедия - узнать себя в зеркале! Что за глупые
страхи, да она через минуту сама начнет веселиться и хихикать от радости,
а ну давай-ка, пошли, будь умницей! Но Сильва бьется как одержимая... ну,
хватит, говорят тебе, гляди, вот она ты, посмотри на себя! Она как будто
уступает, подходит к зеркалу и вдруг, нырнув, выскальзывает у меня из рук,
бросается к двери и, захлопнув ее за собой, мчится со всех ног по
коридору, и я слышу, как она бегом взбирается по лестнице, ведущей на
чердак.
ну, ерунда! Вот еще причуды - бояться собственного отражения! Пускай
теперь сидит там и дуется, если ей так угодно.
взбудоражен, заинтригован поведением моей лисицы. Мало-помалу я опять
погружаюсь в полудрему, и теперь мне кажется, что я угадываю, яснее
понимаю случившееся, что я могу уподобиться Сильве, проникнуть в ее
ощущения. Или, вернее, я представляю себе, чем она была всего полчаса
назад: маленьким неразумным зверьком, беззаботным и не осознающим самого
себя, существом, которое, по словам доктора Салливена, жило и действовало,
даже не понимая, что оно существует, не выделяя себя по-настоящему из
остального мира. Мы, люди, с самого детства привыкли, принуждены видеть
самих себя, различать себя среди других, и эта самообособленность
настолько естественна, что мы о ней и не думаем. Но лисица! Трудно даже
представить себе, что означает для нее сделать подобное открытие: внезапно
ощутить себя изолированной, обособленной, изгнанной из рая матери-природы,
с которой доныне она была связана общей кровью, общим дыханием, общим
теплом. О, как ясно я вдруг представил себе также то жестокое потрясение,
которое испытали наши далекие предки-неандертальцы - эти дикие косматые
полулюди; у них не было зеркал, чтобы осознать себя как личность, они
открывали это в глазах других, себе подобных, в их криках, в их угрозах, в
их жестикуляции и враждебности, открывали себя такими, какими и были в
действительности: уязвимыми, нагими и одинокими, предоставленными самим
себе, могущими рассчитывать лишь на собственные силы среди опасностей
окружающего леса... И тут, словно в подтверждение этих диких образов,
тишину разбил оглушительный грохот. Я вскочил на ноги. Что это? Грохот
повторился уже чуть дальше, зазвенело разбитое стекло. Я выскочил в
коридор и увидел разлетевшиеся осколки двух стенных зеркал. В тот же миг
звон раздался снизу, из гостиной. Потом из холла. Потом из курительной.
Нэнни выбежала из своей комнаты в папильотках и халате. "Что происходит?"
- вопросила она. Я крикнул: "Это Сильва бьет зеркала!" - и бросился вниз
по лестнице.
Пройдя по всем трем нижним комнатам, я не нашел ни одного целого зеркала.
Я поднялся наверх по другой лестнице. Нигде ничего. И - ни звука. Дверь в
комнату Сильвы была открыта. Войдя туда, я увидел неподвижную Нэнни, молча
глядевшую на кровать. Моя лисица лежала на животе, судорожно сжавшись и
стараясь поглубже зарыть голову под подушку и под одеяло - так заяц ищет
убежища в своей норе; так ужаснувшийся ребенок стремится вернуться в
темное, надежное, успокаивающее тепло материнского лона, где его убаюкает
первозданное, досознательное забытье...
Сильвы, я смог ощутить во всей полноте, что она испытала (как и
неандертальцы), когда впервые с ужасом поняла, окончательно и
бесповоротно, что эта, скорченная и дрожащая под одеялом, и та, минуту
назад узнавшая себя в зеркале, - и есть она, Сильва; что Сильва есть вещь,
существующая отдельно от всех других вещей, обособленная, отделенная от
всего прочего вещь, которая существует и не может не существовать, перебей
она хоть все зеркала на свете, и что все это уже непоправимо.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
21
Тогда я не сомкнул глаз до самого рассвета, изнывая от нетерпения. Я все
ожидал каких-то новых чудес, в полной уверенности, что Сильва наконец
переступила границу и проникла в страну людей, что мне предстоит увидеть
огромные, быстрые перемены.
завтраку, она с отдохнувшим видом сидела за столом, преспокойно намазывая
себе маслом тартинки. Я воскликнул:
Сильва... Нет, ей-богу, - возмутился я, - у меня такое впечатление, что
вам все это безразлично. Неужели вы еще не поняли: она узнала себя и
испугалась этого.
осторожно. - Вы слишком спешите с выводами.
накипающее раздражение. - Сильва поняла наконец, что она существует, а для
лисицы, согласитесь, это страшное открытие. И вот тогда-то она и
испугалась, испытала ужас, вполне естественный в данной ситуации, и этот
испуг, этот ужас - первое свидетельство того, что она начала мыслить
разумно, первый признак ее cogito [я мыслю (лат.)], так разве же это не
поразительная новость?
окончательно вывело меня из себя, - испугаться неизвестно чего, самой
простой, самой обыкновенной вещи, которую вам, поскольку вы человек, а не
лисица, трудно себе представить. Вот, например, ребенок, даже очень
отсталый, никогда не боится зеркала - напротив, он радуется, он восхищенно
хлопает в ладоши и любуется своим отражением.
не ждали того мгновения, когда Сильва узнает себя в зеркале? И разве не
интересно то, что она не обрадовалась, а, наоборот, испугалась?
упорствовала Нэнни, старательно жуя свой бутерброд, наклонившись над
чашкой, ибо у нее была скверная привычка макать в кофе хлеб, с которого
потом текло. - Мы, конечно, когда-нибудь узнаем, что именно ее напугало, и
сами удивимся, как все это банально и просто.
рассуждала более чем благоразумно. Вот почему днем я отправился искать
утешения и поддержки у доктора Салливена. И тут я не разочаровался. Он
пришел в полный восторг.
дубовую каминную доску в позе пророка, делавшей его похожим на епископа,
выступающего с амвона.
набитая. Сильва не имеет с ними ничего общего, она - доисторическое
создание, да-да, именно так! Я, разумеется, не мог предположить, что
первой реакцией подобной натуры на это открытие будет тревога и страх. Но
по зрелом размышлении легко можно понять, что именно такое поведение
неизбежно.
этап?
надеюсь узнать, что творится в темном сознании первобытного человека.
тысячелетий. Если и нам придется столько ждать...
развития. Но, однако, она уже сделала это, и есть надежда, что, живя в
современной обстановке, при вашей помощи, она продолжит в том же духе.
программы?
полагаю, что теперь, открыв себя себе самой, Сильва начнет задавать
вопросы. Тогда только держитесь!
ее затянувшееся отсутствие.
причинил ему боль. Его щеки густо побагровели, а огромный жирный нос между
ними побледнел и стал безумно похож на клюв перепуганного тукана.
Сертаков Виталий
Буркатовский Сергей
Круз Андрей
Гюго Виктор
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк