Чтение 26–й страницы книги ~Тушканчик в бигудях~

- Неужели ты не слышал о несчастье? - вдруг спросила Мила, обратившись ко мне, как к старому знакомцу, на "ты".

- О каком? - тихо поинтересовался я.

- Павел-то погиб, - довольно равнодушно пояснила она.

- Не может быть!

- Почему же?!

- А когда случилась беда? Павла уже похоронили? - чувствуя странное отупение, спросил я.

Мила хмыкнула:

- Сейчас посчитаю. Сколько ж лет прошло? Ой, не вспомню. Можно Лене позвонить, нашей старшей сестре. У нее все записано. Давно дело было. Да и какая теперь разница?

Я отлепился от стены.

- Вы уверены?

- В чем? - Мила наклонила голову набок.

- В смерти брата? У него нет тезки? Павла Николаевича Бурцева, который тут прописан? Или, может, жил до вас человек с таким именем и фамилией?

Мила вышла на лестницу, притворила дверь в квартиру и серьезно спросила:

- Чего глупости говорите?

Я вынул удостоверение:

- Извините, я обманул вас, но служебная инструкция предписывает раскрывать инкогнито лишь в крайних случаях!

Мила насупилась:

- То-то я вижу, что совсем вас не знаю! В квартиру не впущу, генеральную уборку устроила!

- Конечно, как хотите, мы и здесь великолепно побеседуем. Так как насчет прежних жильцов?

- Этот дом был построен еще в пятидесятые годы прошлого века для преподавателей и сотрудников МГУ, - пояснила Мила, - квартиры давали лишь своим. Жилье получили мои родители, они оба работали в университете. Потом, уже после перестройки, папа умер, сестра Лена уехала жить в собственный коттедж и маму с собой забрала, а я осталась тут. Павел Николаевич Бурцев был здесь прописан, это мой брат.

Сына тоже зовут Павел, но он Сергеевич, а фамилию мама попросила дать ему Бурцев. Уж очень мне не хотелось называть мальчика именем парня, который погиб не своей смертью, но мама...

- Павла Николаевича убили?! - воскликнул я.

- Господь с вами! Сам погиб!

- Покончил с собой?

- Разбился в авиакатастрофе. Улетел на юг, и все.

Не зря я самолетов до паники боюсь.

Я невольно повторил любимый жест Николетты, сжал пальцами виски. Не понимаю! Авиакатастрофа!

Но каким же образом милейшая Эстер Львовна могла видеть документ с пропиской?

- Скажите, где паспорт Павла?

- Так с ним погиб, - удивленно ответила Мила, - кто же без документов в самолет пустит? Да и билет без него не купить. Вот оно как бывает! Нам когда Юля о его смерти сообщила, мама не поверила, решила - это шутка идиотская! Павел мог иногда глупо шутить.

- Вы брата опознавали?

Мила тяжело вздохнула:

- Самолет в море упал, никого и ничего не нашли, нам тела Павла так и не отдали, вещи тоже, мы чисто символически на кладбище памятник поставили, вроде Павел там лежит, только могила пустая! Мама чуть с ума не сошла, день и ночь плакала.

- Точно знаете, что Павел погиб?

- Конечно.

- Откуда? Ведь тело не нашли!

Мила покачала головой:

- Странный вы, право, и вопросы задаете глупые.

Паша нам сообщил: "Летим с Юлькой на юг, косточки погреть", номер рейса назвал, пообещал, как устроится, сообщить. Ну а потом Юля звонит и кричит, надрывается:

- Павлуша погиб!

Я перестал что-либо понимать.

- Юля - это кто?

- Девушка Павла, они пожениться хотели. Паша даже к ней жить переехал. Вместе на юг собрались, в море покупаться, и вон чего вышло.

Я потряс головой:

- Мила, каким же образом получилось, что Юля осталась жива и позвонила? Она что, выплыла и понеслась в Москву?

Мила повертела пальцем у виска.

- Вы совсем того, да? Они с Пашей поругались, уж не знаю, в чем дело было, только Павел ей гадостей наговорил и один улетел. А Юля осталась. В общем, я плохо ситуацию знаю. Когда беда случилась, Юля ничего не рассказывала, только плакала и твердила:

- Ну почему я вместе с ним не полетела?

А потом время прошло, она замуж вышла, ребеночка родила. Мама наша ее осудила, а я считаю, что жизнь продолжается, нечего себя вместе с умершим хоронить, не в Индии живем, чтобы вдову на костре погребальном сжигать. Да она и не жена Пашке была.

Я с Юлей дружу, вернее, общаюсь, мы созваниваемся.

- Дайте мне ее телефон, - попросил я.

- Без проблем, - ответила Мила, - записывайте.

Оказавшись в машине, я сразу набрал Юлин номер и услышал тихий голосок:

- Але.

- Позовите Юлю.

- Маму?

- Да.

- Она спит, ей в ночную смену.

- Подскажите, когда она проснется?

- Ну... не знаю, я в это время уже сама дрыхну.

- Можете маме записку написать?

- Не-а.

- Почему же?

- Я на роликах каталась и упала, теперь правая рука в гипсе, а левой писать не умею.

- Если я позвоню в десять вечера, застану вашу маму?

- Я телефон выключу перед тем, как лечь, - бубнила девочка, - муся по будильнику встает.

Потерпев полнейшую неудачу, я решил "заехать" с другой стороны:

- Мама где работает?

- Продавщицей в магазине "Наш дом", в отделе посуды.

- И уходит на работу так поздно?!

- Он круглосуточный, - объяснила девочка, - а за ночь больше платят.

Я повесил трубку и поехал домой. Ладно, сейчас сам лягу и покемарю чуть-чуть, а затем поеду в "Наш дом" и разыщу в посудном отделе Юлю, может, она расскажет мне правду? Похоже, в этой истории есть какая-то тайна, и, может быть, Юля ее знает и почему-то морочит родственникам Павла голову. Конечно, он прошел регистрацию, раз милиция сообщила родным, что он летел... А вдруг он потом передумал и вернулся к Юле? И по какой-то причине они скрыли это от родных...

Глава 25

Войдя в квартиру Норы, я невольно закашлялся.

Пахло как в бане, чем-то травянисто-растительным.

Я не слишком большой любитель греть кости на полке, но пару раз Макс затаскивал меня в парилку, и я очень хорошо запомнил дух от растворов, которыми приятель плескал на раскаленные камни. Вот и у нас, как в бане, жарко, просто дышать нечем.

Я прошел в свою комнату, снял пиджак, повесил его на спинку стула, потом отворил окно, оперся о подоконник и вытащил сигареты. Не знаю, как других людей, а меня угнетает жизнь в окружении высотных домов. Во времена моей молодости журналисты очень любили употреблять штамп "каменные джунгли".

Правда, за этими двумя словами, как правило, следовали названия городов: Нью-Йорк, Вашингтон, Лондон и другие, кроме тех, что принадлежали к соцлагерю. Это в их, чуждом нам капиталистическом мире люди задыхались в мегаполисах, а в Москве, Софии, Праге дышали свежим воздухом и слушали пение птиц. И что самое интересное, мы верили в это горячо, искренне.

- Вава, - закричала, вбегая ко мне, Николетта, - немедленно закрой окно!

Я повернул голову и спокойно ответил:

- В квартире жарко.

- Захлопни створки.

- Но почему?

- Дует.

- Прости, Николетта, моя комната в самом конце квартиры, место, где ты сейчас спишь, далеко отсюда...

- Это из-за мандрагоры, ее нужно готовить без притока свежего воздуха.

Я послушно затворил окно и сел в кресло.

- Ты очень скрытный, - надула губки Николетта, - нет бы рассказать, где бываешь, чем занимаешься! Я обязана быть в курсе дел! Вдруг ты попадешь в дурную компанию!

Все понятно, у Николетты очередной приступ материнской любви, накатывает он на нее примерно раз в пять лет и длится около часа. Далее события станут развиваться следующим образом: маменька откроет шкаф, переворошит вещи, сообщит, что мне следует купить себе новые костюмы, затем посоветует сходить в парикмахерскую, поцелует в щеку и упорхнет, очень довольная собой. Мне и в голову не придет делиться с ней сокровенными мыслями. Я никогда не откровенничал с матерью, не спрашивал у нее совета и не просил помощи, бесполезное это дело, а порой даже опасное. Любую полученную информацию Николетта, самозабвенная сплетница, не способна удержать при себе, все мигом станет известно заклятой подружке Коке, а уж та разнесет чужие тайны по всем гостиным.

Николетта подошла ко мне.

- Вава, тебе пора постричься.

Ну вот, я ошибся в последовательности действий, сейчас она рванет к шкафу!

Николетта бодро дорысила до гардероба.

- Ужасно, - заломила она руки, разглядывая вешалки, - совсем нет приличной одежды. Широкие лацканы давно не носят!

- Мне нравится.

- Отвратительно! А галстуки!

- С ними что?

- Слишком узкие.

- Я не люблю лопатообразные!

- Молчи, Ванечка, - замахала руками Николетта.

Я вздохнул. Похоже, маменька сегодня в ударе.

Последний раз она называла меня Ванечкой лет... ну не припомню когда!

- А эти брюки! К ним же нужен пиджак!

- Вот он, на стуле!

- Ванечка! Разве так можно! Ты испортишь вещь!

Плечи провиснут!

Николетта схватила пиджак, мирно висевший на спинке, и принялась интенсивно встряхивать его. На пол упала бумажка.

- Это что? - удивилась маменька.

- Обертка, я мороженое съел!

- Эскимо? А мне почему не принес? Вава!

Понятно, припадок любви закончился, я вновь Вава!

- Сходи в магазин, - потребовала Николетта, - принеси мне именно такое! Фруктовый лед!

- Он слишком калориен, - попытался я испугать Николетту.

Пальчик с идеально отполированным ноготком ткнул в строчку, напечатанную на бумажке;

- Ерунда, - провозгласила маменька, - по сути, это просто замороженная вода.

- С красителями. А ты занимаешься очищением и омолаживанием.

- С соком, стопроцентным!

- Не верь рекламе.

- Вава!!!

- Уже иду, - покорно кивнул я.

- Всем купи.

- Николай с Верой такое не едят.

- Отчего же?

- Ну...

- Вава!!!

Я молча пошел к двери. Остановить ураган невозможно.

* * *

В супермаркете я потолкался между холодильниками и, о радость, нашел именно то эскимо, обертка от которого попалась Николетте. Девушка на кассе, увидав пакет с мороженым, предостерегла меня:

- Сюрприз не в каждой упаковке. На десять эскимо только одно с игрушкой.

- Без проблем, - улыбнулся я, - пробивайте.

Навряд ли Николетта, Николай и Вера будут переживать, если им не достанутся резиновые машинки.

Дома гулял сквозняк. Я вошел в столовую, обнаружил всех в сборе и спросил:

- Теперь уже можно открывать окна?

- Да, - кивнул Николай, - мандрагору сварили.

- Она не простудится? - съехидничал я.

- Нет, - совершенно серьезно ответил целитель, - следует соблюдать осторожность только при кипячении.

- Принес? - перебила его Николетта.

Я протянул маменьке эскимо.

- Вава! Что за манеры! Предложи сначала Николаю с Верой!

- Вряд ли вы захотите мороженое, - улыбнулся я, глядя на парочку.

- Отчего же? - удивился Николай. - С большим удовольствием.

- Оно, наверное, вредное, - не утерпел я, - холестерин, углеводы, ну и так далее.

- Фруктовый лед можно, - кивнула Вера, - изредка.

Троица принялась было разворачивать бумажки.

- Николетта, стойте, - спохватился целитель, - сначала нужно выпить мандрагору. Очень хорошо получится, снадобье любит сладкое. Заедите его мороженым. Я сейчас.

С несвойственной ему расторопностью Николай выскочил в коридор, потом вернулся, неся стакан, накрытый черным платком.

- Внимание, - провозгласил он, - день великолепный, не тринадцатое число, не пятница. Время подходящее, полдень миновал. Все встали сегодня с правой ноги... Ну, Николетта, бог в помощь!

Маменька размашисто перекрестилась, целитель сдернул платок. Николетта схватила стакан. Я во все глаза наблюдал за происходящим.