- Не знаете, сударь? Гляньте в окно... Москва горит.
- Где, где?
- Полохнуло сперва, должно, на Покровке; а когда я шел к вам,
занялось и в Замоскворечье. Все они высыпали из дома за ворота;
смотрят, по-ихнему галдят. Базиль подошел к окну. Деревья
заслоняли вид на берег реки, но над их вершинами, к стороне
Донского монастыря, поднимался зловещий столб густого, черного
дыма.
- Много навредили, изверги, много, слышно, загубили неповинных
душ, - сказал дворецкий, - будет им за то здесь последний,
страшный суд.
- Что же, полагаешь, жгут наши?
- А то, батюшка, как же? - удивленно взглянул на него Максим. -
Не спасли своего добра - лучше пропадай все! Вот хоть бы и я: век
хранил господское добро, а за их грабительство, кажись, вот так
взял бы пук соломы, да и спалил их тут, сонных, со всеми их
потрохами и с их злодеем Бонапартом!
"Вот он, русский-то народ! - подумал Базиль. - Они вернее и проще
нас поняли просвещенных наших завоевателей". Вбежал слуга.
- Дяденька, сундуки отбивают! - сказал он. - Я уж и не осмелился
в подвал.
- Кто отбивает, где? - вскрикнул, вскакивая, Максим.
- В вашу опочивальню вошли солдаты. Забирают платье, посуду,
образа... Вашу лисью шубу вынули, тетенькин новый шерстяной
капот...
- Ну, будут же нас помнить! - проговорил дворецкий. Он,
переваливаясь, без памяти бросился в коридор и более не
возвращался. Из подвального яруса дома послышались неистовые
крики. Во двор из ворот сада, с фельдфебелем, быстро прошла кучка
солдат. Грабеж, очевидно, на время прекратили. Настала тишина.
Прошло еще более часа. Мучимый сомнениями и тревогой за свою
участь, Базиль то лежал на кушетке, то ходил, стараясь угадать,
почему именно его задержали. Ему в голову опять пришла мысль о
побеге. Но как и куда бежать? Загремели шпоры. Послышались шаги.
Явился штабный чиновник. Он объявил, что неаполитанский король,
задержанный в Кремле императором Наполеоном, возвратился и теперь
обедает, а после стола просит его к себе. Перовского ввели в
приемную верхней половины дома. Здесь он опять долго дожидался,
слыша звон посуды в столовой, хлопанье пробок шампанского и
смешанные шумные голоса обедающих. В кабинет короля он попал уже
при свечах. Мюрат, с пасмурным лицом, сидел у стола, дописывая
какую-то бумагу.
- Какой день, капитан! - произнес он. - Я пас долго оставлял без
обещанной аудиенции. Столько неожиданных неприятных хлопот...
Садитесь... Вы - русский образованный человек... Нам непонятно,
из-за чего нас так испугался здешний народ. Объясните, почему
произошло это невероятное, поголовное бегство мирных жителей из
Москвы?
- Я затрудняюсь ответить, - сказал Базиль, - мое положение... я в
неприятельском стане...
- Говорите без стеснений, я слушаю вас, -
покровительственно-ласково продолжал Мюрат, глядя в лицо пленнику
усталыми, внимательными глазами. - Нам, признаюсь, это совершенно
непонятно!
Перовский вспомнил угрозы дворецкого и пучок соломы.
- Москва более двухсот лет не видела вторжения иноземцев, -
ответил он, - не знаю, как еще Россия встретит весть, что Москва
сдана без сопротивления и что неприятели в Кремле...
- Но разве мы - варвары, скифы? - снисходительно улыбаясь,
произнес Мюрат. - Чем мы, скажите, грозили имуществу, жизни
здешних граждан? Нам отдали Москву без боя. Подобно морякам,
завидевшим землю, наши войска, при виде этого величественного
древнего города, восклицали: "Москва - это мир, конец долгого,
честного боя!.." Мы вчера согласились на предложенное перемирие,
дали спокойно пройти вашим отрядам и их обозам через город, и...
вдруг...
- Наша армия иначе была готова драться в каждом переулке, в
каждом доме, - возразил Перовский, - вы встретили бы не сабли, а
ножи.
- Так почему же за перемирие такой прием? Что это, скажите,
наконец, за пожар? Ведь это ловушка, поджог! - гневно поднимаясь,
произнес Мюрат.
- Я задержан со вчерашнего вечера, - ответил, опуская глаза,
Перовский, - пожары начались сегодня, без меня.
- Это предательство! - продолжал, ходя по комнате Мюрат. -
Удалена полиция, вывезены все пожарные трубы; очевидно, Растопчин
дал сигнал оставленным сообщникам к общему сожжению Москвы. Но мы
ему отплатим! Уже опубликованы его приметы, назначен выкуп за его
голову. Живой или мертвый, он будет в наших руках. Так нельзя
относиться к тем, кто с вами был заодно в Тильзите и в Эрфурте.
- Ваше величество, - сказал Перовский, - я простой офицер;
вопросы высшей политики мне чужды. Меня зовет служебный долг...
Если все, что вам было угодно узнать, вы услышали, прошу вас -
прикажите скорее отпустить меня в нашу армию. Я офицер генерала
Милорадовича, был им послан в ваш отряд.
- Как, но разве вы - не пленный? - удивился Мюрат.
- Не пленный, - ответил Перовский. - Генерал Себастьяни задержал
меня во время вчерашнего перемирия, говоря, чтобы я переночевал у
него, что вашему величеству желательно видеть меня. Его адъютант,
проводивший меня сюда, вам это в точности подтвердит. Мюрат
задумался и позвонил. Послали за адъютантом. Оказалось, что он
уже давно уехал к своему отряду, в Сокольники.
- Охотно вам верю, - сказал, глядя на Перовского, Мюрат, - даже
припоминаю, что Себастьяни вчера вечером действительно предлагал
мне, на походе сюда, выслушать русского офицера, то есть,
очевидно, вас. И я, не задумываясь, отправил бы вас обратно к
генералу Милорадовичу, но в настоящее время это уже зависит не от
меня, а от начальника главного штаба генерала Бертье. Теперь
поздно, - кончил, сухо кланяясь Мюрат, - в Кремль, резиденцию
императора, пожалуй, уже не пустят. Завтра утром я вас охотно
отправлю туда.
Перовского опять поместили в музыкантском флигеле. Проходя туда
через двор, он услышал впотьмах чей-то возглас:
- Но, моя красавица, ручаюсь, что синьора Прасковья будет
уважаема везде! (Mais, та belle, je vous garantie, que signora
Praskovia sera respectee partout!)
- Отстань, пучеглазый! - отвечал на это женский голос. - Не
уймешься - долбану поленом либо крикну караул.
Базиль, не раздеваясь, улегся на кушетке. Ни дворецкий, никто из
слуг, за толкотней и шумом, еще длившимися в большом доме, не
навещали его. Он всю ночь не спал. Утром к нему явился тот же
штабный чиновник с объявлением, что ему велено отправить его с
дежурным офицером к Бертье. Выйдя во двор и видя, что назначенный
Ильин Андрей
Херберт Фрэнк
Жюль Верн
Эриксон Стивен
Акунин Борис
Афанасьев Роман