урожай мой был так невелик, что убрать его не составляло большого труда, да
и убирал я его особенным способом: я срезывал только колосья, которые и
уносил в большой корзине, а затем перетер их руками. В результате из
половины пека семян каждого сорта вышло около двух бушелей {Бушель равен
приблизительно 11 гарнцам или 36 литрам (урожай сам-двенадцать).} рису и
слишком два с половиной бушеля ячменя, конечно, по приблизительному расчету,
так как у меня не было мер.
временем у меня будет, с божьей помощью, постоянный запас хлеба. Но передо
мной явились новые затруднения. Как измолоть зерно или превратить его в
муку? Как просеять муку? Как сделать из муки тесто? Как, наконец, испечь из
теста хлеб? Ничего этого я не умел. Все эти затруднения в соединении с
желанием отложить про запас побольше семян, чтобы без перерывов обеспечить
себя хлебом, привели меня к решению не трогать урожая этого года, оставив
его весь на семена, а тем временем посвятить все рабочие часы и приложить
все старания для разрешения главной задачи, т. е. превращения зерна в хлеб.
хлеб. Удивительно как мало людей задумывается над тем, сколько надо
произвести различных мелких работ для приготовления только самого простого
предмета нашего питания - хлеба.
меня и давали себя чувствовать все сильнее и сильнее, начиная с той минуты,
когда я собрал первую горсть зерен ячменя и риса, так неожиданно выросших у
моего дома.
лопатки, чтобы хоть как нибудь вскопать землю. Как уже было сказано; я
преодолел это препятствие, сделав себе деревянную лопату. Но каков
инструмент, такова и работа. Не говоря уже о том, что моя лопата, не будучи
обита железом, служила очень недолго (хотя, чтобы сделать ее, мане
понадобилось много дней), работать ею было тяжелее, чем железной, и сама
работа выходила много хуже.
качеством своей работы, я продолжал копать. Когда зерно было посеяно, нечем
было забороновать его. Пришлось вместо бороны возить по полю большой тяжелый
сук, который, впрочем, только царапал землю.
и созревал, надо было обнести поле оградой, караулить его, потом жать,
убирать, молотить (т. е. перетирать в руках колосья, чтобы отделить зерно от
мякины). Потом мне нужны были: мельница, чтобы смолоть зерно, сита, чтобы
просеять муку, соль и дрожжи, чтобы замесить тесто, печь, чтобы выпечь хлеб.
И, однако, как увидит читатель, я обошелся без всех этих вещей. Иметь хлеб
было для меня неоцененной наградой и наслаждением. Все это требовало от меня
тяжелого и упорного труда, но итого выхода не было. Время мое было
распределено, и я занимался этой работой несколько часов ежедневно. А так
как я решил не расходовать зерна до тех пор, пока его не накопится побольше,
то у меня было впереди шесть месяцев, которые я мог всецело посвятить
изобретению и изготовлению орудий, необходимых для переработки зерна в хлеб.
Но сначала надо было приготовить под посев более обширный участок земли, так
как теперь у меня было столько семян, что я мог засеять больше акра {Акр -
немного менее 0,4 десятины.}. Еще прежде я сделал лопату, что отняло у меня
целую неделю. Новая лопата доставила мне одно огорчение: она была тяжела, и
ею было вдвое труднее работать. Как бы то ни было, я вскопал свое поле и
засеял два большие и ровные участка земли, которые я выбрал как можно ближе
к моему дому и обнес частоколом из того дерева, которое так легко
принималось. Таким образом, через год мой частокол должен был превратиться в
живую изгородь, почти не требующую исправления. Все вместе - распашка земли
и сооружение изгороди - заняло у меня не менее трех месяцев, так как большая
часть работы пришлась на дождливую пору, когда я не мог выходить из дому.
другую необходимую работу, стараясь между делом развлекаться разговорами со
своим попугаем. Скоро он уже знал свое имя, а потом научился довольно громко
произносить его. "Попка" было первое слово, какое я услышал на моем острове,
так сказать, из чужих уст. Но разговоры с Попкой, как уже оказано, были для
меня не работой, а только развлечением в труде. В то время я был занят очень
важным делом. Давно уже я старался тем или иным способом изготовить себе
глиняную посуду, в которой я сильно нуждался; но совершенно не знал, как
осуществить это. Я не сомневался, что сумею вылепить что нибудь вроде
горшка, если только мне удастся найти хорошую глину. Что же касается
обжигания, то я считал, что в жарком климате для этого достаточно солнечного
тепла и что, посохнув на солнце, посуда будет настолько крепка, что можно
будет брать ее в руки и хранить в ней все припасы, я которые надо держать в
сухом виде. И вот я решил вылепить несколько штук кувшинов, возможно
большего размера, чтобы хранить в них зерно, муку и т. п.
читатель, если б я поведал, как неумело я замесил глину, какие нелепые,
неуклюжие, уродливые произведения выходили у меня, сколько моих изделий
развалилось оттого, что глина была слишком рыхлая и не выдерживала
собственной тяжести, сколько других потрескалось оттого, что я поспешил
выставить их на солнце, и сколько рассыпалось на мелкие куски при первом же
прикосновении к ним как до, так и после просушки. Довольно сказать, что
после двухмесячных неутомимых трудов, когда я, наконец, нашел глину, накопал
ее, принес домой и начал работать, у меня вышло только две больших
безобразных глиняных посудины, потому что кувшинами их нельзя было назвать.
приподнял их один за другим и поставил каждый в большую корзину, которые
сплел нарочно для них. В пустое пространство между горшками и корзинами
напихал рисовой и ячменной соломы. Чтобы горшки эти не отсырели, я
предназначил их для хранения сухого зерна, а со временем, котда оно будет
перемолото, под муку.
значительно лучше с мелкой посудой: круглыми горилками, тарелками, кружками,
котелками и тому подобными вещицами: солнечный жар обжигал их и делал
достаточно прочными.
которая не пропускала бы воду и выдерживала бы огонь, а этого то я и не мог
добиться. Но вот как то раз я развел большой огонь, чтобы приготовить себе
мясо. Когда мясо изжарилось, я хотел загасить уголья и нашел между ними
случайно попавший в огонь черепок от разбившегося глиняного горшка: он
затвердел, как камень, и стал красным, как кирпич. Я был приятно поражен
этим открытием и сказал себе, что если черепок так затвердел от огня, то,
значит, с таким же успехом можно обжечь на огне и целую посудину.
моих горшков. Я не имел никакого понятия о печах для обжигания извести,
какими пользуются гончары, и ничего не слыхал о муравлении свинцом, хотя у
меня нашлось бы для этой цели немного свинца. Поставив на кучу горячей золы
три больших глиняных горшка и на них три поменьше, я обложил их кругом и
сверху дровами и хворостом и раздел огонь. По мере того, как дрова
прогорали, я подкладывал новые поленья, пока мои горшки не прокалились
насквозь, причем ни один из них не раскололся. В этом раскаленном состоянии
я держал их в огне часов пять или шесть, как вдруг заметил, что один из них
начал плавиться, хотя остался цел: это расплавился от жара смешанный с
глиной песок, который превратился бы в стекло, если бы я продолжал накалять
его. Я постепенно убавил огонь, и красный цвет горшков стал менее ярок. Я
сидел подле них всю ночь, чтобы не дать огню слишком быстро погаснуть, и к
утру в моем распоряжении было три очень хороших, хотя и не очень красивых,
глиняных кувшина и три горшка, так хорошо обожженных, что лучше нельзя и
желать, и в том числе один муравленный расплавившимся песком.
в глиняной посуде. Но должен сознаться, что по части внешнего вида моя
посуда оставляла желать многого. Да и можно ли этому удивляться? Ведь я
делал ее таким же способом, как дети делают куличи из грязи или как делают
пироги женщины, которые не умеют замесить тесто.
столь заурядной вещи, какую испытал я, когда убедился, что мне удалось
сделать вполне огнеупорную глиняную посуду. Я едва мог дождаться, когда мои
горшки остынут, чтобы можно было налить в один из них воды и сварить в нем
мясо. Все вышло превосходно: я сварил себе из куска козленка очень хорошего
супу, хотя у меня не было ни овсяной муки, ни других приправ, какие
обыкновенно кладутся туда.
чтобы размалывать или, вернее, толочь в ней зерно; имея только пару своих
рук, нельзя было и думать о таком сложном произведении искусства, как
мельница. Я был в большом затруднении, как выйти из этого положения; в
ремесле каменотеса я был круглым невеждой, и, кроме того, у меня не было
инструментов. Не один день потратил я на поиски подходящего камня, т. е.
достаточно твердого и такой величины, чтобы в нем можно было выдолбить
углубление, но ничего не нашел. На моем острове были, правда, большие утесы,
но от них я не мог ни отколоть, ни отломать нужный кусок. К тому же эти
утесы были из довольно хрупкого песчаника; при толчении тяжелым пестом
камень стал бы непременно крошиться, и зерно засорялось бы песком. Таким
образом, потеряв много времени на бесплодные поиски, я отказался от каменной
ступки и решил приспособить для этой цели большую колоду из твердого дерева,
которую мне удалось найти гораздо скорее. Остановив свой выбор на чурбане
такой величины, что я с трудом мог его сдвинуть, я обтесал его топором,
чтобы придать ему нужную форму, а затем, с величайшим трудом, выжег в нем
углубление, вроде того как бразильские краснокожие делают лодки. Покончив со
ступкой, я вытесал большой тяжелый пест из так называемого железного дерева.
И ступку и пест я приберег до следующего урожая, который я решил уже
перемолоть или вернее перетолочь на муку, чтобы готовить из нее хлеб.
Андреев Николай
Каменистый Артем
Скальци Джон
Роллинс Джеймс
Березин Федор
Шилова Юлия