несколько мгновений, потому что снова разразилась неудержимым смехом, а
после двух-трех таких приступов опять принялась за обед.
улыбнулась, когда Пегготи посмотрела на нее. Я сразу увидел, что она
изменилась. Она по-прежнему была очень хорошенькой, но казалась озабоченной
и слишком слабой, а рука у нее была такая тонкая и белая, почти прозрачная.
Но сейчас я имею в виду другую перемену: изменилась ее манера держать себя,
в ней чувствовалось какое-то беспокойство, какая-то тревога. Наконец она
протянула руку и, ласково коснувшись руки своей старой служанки, сказала:
вами!
уже недолго ждать. Что бы я без вас делала?
какие блага в мире! И как это пришла такая мысль в вашу глупенькую головку?
матерью, как с ребенком.
обыкновению, продолжала не переводя духа:
изловить ее на этом деле! Нет, кет, нет! - воскликнула Пегготи, качая
головой и складывая руки. - Уж она-то не уйдет, дорогая моя! Правда, есть
такие кошки, которые были бы очень довольны, если бы она ушла, но этого
удовольствия они не получат. Пусть себе шипят! Я останусь с вами, пока не
превращусь в сердитую, сварливую старуху. А когда я буду глухой, и хромой, и
слепой и шамкать начну, потому что все зубы растеряю, и вовсе уже ни на что
не буду годна, даже на то, чтобы придираться ко мне, тогда я пойду к моему
Дэви и попрошу его принять меня.
знаю, что вы меня примете!
снова закрыла голову передником и еще раз посмеялась над мистером Баркисом.
Потом она вынула младенца из колыбельки и стала нянчиться с ним. Потом
убрала со стола, потом пришла уже в другом чепце и со своей рабочей
шкатулкой, сантиметром и огарком восковой свечи - точь-в-точь как в былые
времена. Мы расположились у камина и чудесно беседовали. Я рассказал им о
том, какой жестокий учитель мистер Крикл, а они очень жалели меня. Рассказал
я и о том, какой превосходный человек Стирфорт и как он мне
покровительствует, а Пегготи объявила, что готова пройти пешком двадцать
миль, только бы поглядеть на него. Я взял на руки малютку, когда он
проснулся, и нежно баюкал его. Когда он опять заснул, я, по старой своей
привычке, от которой давно уже отвык, примостился около матери, обнял ее,
прижался румяной щекой к ее плечу и снова почувствовал, что ее прекрасные
волосы осеняют меня - словно ангельское крыло, как думал я в былые времена,
- какое это было для меня счастье!
призрачные картины в раскаленных углях, я почти верил, что никогда не уезжал
отсюда, что мистер и мисс Мэрдстон были такими же призраками, которые
исчезнут вместе с угасающим огнем, и что нет в моих воспоминаниях ничего
истинного, кроме моей матери, Пегготи и меня.
руку, как перчатку, сидела и держала в правой руке иголку, готовая сделать
стежок, как только вспыхнут угли. Понять не могу, чьи это чулки вечно
штопала Пегготи и откуда брался этот неистощимый запас чулок, нуждавшихся в
штопке. Мне кажется, с самого раннего моего детства она всегда занималась
только таким видом рукоделья и никаким другим.
того ни с сего любопытствовать о самых неожиданных вещах, - что сталось с
бабушкой Дэви.
мать, очнувшись от грез.
Пегготи.
не о ком думать? - осведомилась мать.
глупости, но моя голова не умеет выбирать, о ком ей думать. Мысли приходят в
нее или не приходят, как им заблагорассудится. Мне любопытно, что сталось с
ней.
бы она посетила нас еще раз.
попросила мать. - Несомненно, мисс Бетси живет затворницей в своем коттедже
на берегу моря да там уж и останется. Во всяком случае, вряд ли она
потревожит нас снова.
знать, оставит ли она что-нибудь Дэви, когда умрет.
мать. - Ведь вы же знаете, как она разобиделась на то, что бедный мальчик
вообще на свет родился!
Пегготи.
спросила моя мать.
Пегготи говорить такие вещи.
причинил какое-то зло вам или кому-нибудь еще, ревнивая вы женщина! -
вскричала она. - Было бы куда лучше, если бы вы вышли замуж за возчика,
мистера Баркиса. Почему бы вам не пойти за него?
сказала Пегготи.
завидуете мисс Мэрдстон, как может завидовать только самое нелепое в мире
существо. Должно быть, вам хочется держать у себя ключи и самой выдавать
провизию? Меня бы это не удивило. А ведь вы знаете, что она это делает
только по доброте своей и с самыми лучшими намерениями. Вы это знаете,
Пегготи, вы это прекрасно знаете!
намерениям!" - и еще что-то о том, что не слишком ли уж много этих самых
лучших намерений.
- Я все прекрасно понимаю, Пегготи. И вы это знаете, а я удивляюсь, как это
вы только со стыда не сгорите. Но сейчас речь идет о другом. Речь идет о
мисс Мэрдстон, Пегготи, и вы это не можете отрицать. Разве вы не слышали,
как она снова и снова повторяла, что, по ее мнению, я слишком легкомысленная
и ну и... слишком...
такие глупости, разве я в этом виновата?
повторяла снова и снова, что по этой причине она и хочет избавить меня от
хлопот и обязанностей, к которым, по ее словам, я не приспособлена... И,
право же, я сама не уверена, приспособлена ли я к ним. И разве она не на
ногах с утра до поздней ночи, не ходит то туда, то сюда, всегда что-то
делает, заглядывает во все углы, и в угольный погреб, и в кладовую, и бог
весть куда еще, а ведь это совсем не так приятно... И почему вы стараетесь
намекнуть мне, что ни капли преданности во всем этом нет?
работаете, вы только и делаете, что намекаете. Вам это доставляет
удовольствие. А когда вы говорите о добрых намерениях мистера Мэрдстона...
Вот об этом-то я и толкую. Это самая плохая черта у вас. Вы намекаете! Я
сказала, что прекрасно вас понимаю, и вы сами это видите. Когда вы говорите
о добрых намерениях мистера Мэрдстона и делаете вид, будто относитесь к ним
с неуважением, а я не верю, чтобы в глубине души вы их не уважали, Пегготи,
вы убеждены так же, как и я, что намерения у него добрые и что именно этими
намерениями он руководствуется во всех своих поступках. Если он с виду и
бывает строг с кем-нибудь - вы понимаете, Пегготи, и Дэви тоже, конечно,
понимает, что ни на кого из присутствующих я не намекаю, - то поступает он
так в полной уверенности, что тому человеку это пойдет на пользу.
только ради его блага. В таких делах он лучше разбирается, чем я: мне
прекрасно известно, что я слабое, легкомысленное, ребячливое создание, а он
- солидный, твердый, серьезный мужчина. И он так много трудов положил на
меня, - продолжала моя мать, и слезы, заструившиеся у нее по щекам,
свидетельствовали о ее привязчивой натуре, - что я должна быть ему
благодарна и подчиняться ему даже в помыслах. И если бывает иначе, Пегготи,
тогда я мучаюсь, обвиняю себя, начинаю сомневаться в своих собственных
чувствах и не знаю, что делать.