драпировок и занавесей с золотою каймой все вместе напоминало гигантскую
конфету. По обе стороны алтаря - были большие ложи для дам-иностранок. Они
были заполнены женщинами в черных платьях и черных вуалях. Папские гвардейцы
в красных мундирах, лосинах и ботфортах охраняли огороженное пространство с
саблями наголо, сверкавшими вовсю; от алтаря по всему среднему нефу вел
широкий проход, охраняемый папской швейцарскою гвардией в забавных полосатых
полукафтаньях и полосатых, туго обтягивающих штанах, вооруженной парадными
алебардами, какими щеголяют в театре статисты, из тех, что никогда не уходят
со сцены вовремя и топчутся во вражеском стане уже после того, как
декорация, изображающая поле боя, раздвинулась и расколола его пополам.
пропуска тут не требуется), я пробрался к самому краю зеленого ковра и
спокойно простоял тут всю мессу. Певчие помещались в углу, в каком-то
закутке за проволокою (похожем на большой шкаф для хранения мяса или на
птичью клетку) и пели невыносимо плохо. Вокруг зеленого ковра медленно
двигалась густая толпа - все разговаривали между собой, смотрели через
лорнеты на папу, в особо интересные моменты сталкивали друг друга с
ненадежных мест на основаниях колонн и делали глазки дамам. То здесь, то там
виднелись небольшие группы монахов францисканцев или капуцинов, в грубых
бурых рясах с остроконечными капюшонами), составлявших странный контраст с
нарядными духовными лицами высшего ранга и так усердно толкаемых плечами и
локтями со всех сторон, и слева и справа, что их смирение могло быть вполне
удовлетворено. У иных из них были забрызганные грязью сандалии, испачканная
одежда и зонтики - эти пришли пешком из деревень. У большинства лица были
такими же грубыми и унылыми, как их рясы, - они угрюмо, тупо к бессмысленно
смотрели на окружающие блеск и пышность и выглядели одновременно и жалкими и
смешными.
и священников в красных, золотых, пурпурных, лиловых и белых одеяниях и в
тончайшем батисте. Перебежчики из этого стана расхаживали попарно в толпе,
вступая в беседу, знакомя, знакомясь и обмениваясь приветствиями;
должностные лица в черных мантиях или придворном платье были заняты тем же.
Посреди всех этих людей и вкрадчивых иезуитов, сновавших взад и вперед, и
крайне беспокойных представителей юного поколения Англии, беспрестанно
переходивших с места на место, несколько солидных особ в черных сутанах,
стоя на коленях лицом к стене и углубившись в свои молитвенники, невольно
сделались своего рода живыми ловушками для десятков людей, спотыкавшихся об
их благочестивые ноги.
духовным лицам - каждому по свече - древний старик в порыжевшем черном
одеянии и ажурной накидке, похожей на летнее украшение английских каминов из
тонкой бумаги с вырезанными на нем узорами. Некоторое время эти духовные
лица держали свои свечи под мышкой, как трости, или в руках- как жезлы. Но в
известный момент церемонии каждый обладатель свечи направился к папе;
положив ее к нему на колени для благословения, он затем брал ее и отходил
прочь. Это создало, как нетрудно представить себе, длинную очередь и отняло
много времени. И не потому, чтобы так уж долго было основательно
благословить каждую свечу, но потому, что их было великое множество. Наконец
благословение свечей кончилось, и их зажгли, а папу вместе с креслом подняли
на руки и понесли вокруг церкви.
празднование пятого ноября в Англии *. Для полного сходства недоставало
только связки фитилей и фонаря. И даже сам папа, приятный и почтенный на
вид, не нарушал сходства, ибо эта часть церемонии вызывает у него
головокружение и тошноту, и он закрывает глаза, пока она происходит, а его
голова в высокой тиаре, покачивающаяся при каждом толчке, кажется маской,
которая того и гляди свалится. Два огромных опахала по одну и другую стороны
папы, без которых не обходится ни один его выход, были, разумеется, и в этом
случае тут как тут. Пока его несли по собору, он благословлял молящихся
таинственным мистическим знаком, и все на его пути становились на колени.
прежнее место, и, если не ошибаюсь, все это было проделано трижды. В этой
церемонии не было, разумеется, ничего торжественного или эффектного; и
разумеется, тут было много смешного и безвкусного; но мое замечание,
относясь ко всей церемонии в целом, не касается одного из моментов ее, а
именно поднятия гостии или святых даров, когда все гвардейцы, как по
команде, опустились на одно колено, положив обнаженные сабли на пол; это
было действительно очень эффектно.
взобрался под самую маковку купола; теперь драпировки были сняты, ковер
свернут, но леса и помост оставлены, и эти остатки праздничного убранства
походили на каркас сгоревшего фейерверка.
воскресенье всегда считается в карнавальных увеселениях dies non {В данном
случае - день, в который увеселения запрещены, шире - неприсутственный день
(лат. )}, и мы с некоторым нетерпением и любопытством ждали начала новой
недели, так как понедельник и вторник - два последних и самых лучших дня
карнавала.
гостиницы стал раздаваться громкий стук экипажей и началась суетливая
беготня слуг; время от времени на балконе или в дверях мелькал какой-нибудь
запоздавший иностранец в маскарадном костюме, еще недостаточно свыкшийся с
ним, чтобы уверенно носить его и отважиться выйти в нем в город. Все экипажи
были открытыми; обивка сидений была тщательно обтянута белым холстом или
коленкором, чтобы она не пострадала от непрерывного обстрела леденцами; в
каждую такую коляску, ожидавшую своих седоков, укладывали и втискивали
огромные мешки и корзины, полные этих confetti {Конфет (итал.)} вместе с
такими охапками цветов, связанных в небольшие букеты, что некоторые коляски
были полны до краев цветами, вываливая при всякой встряске и легком
покачивании рессор кое-что из своего изобилия на землю.
уложить со всей возможной поспешностью в нанятое нами ландо два внушительных
мешка леденцов (каждый вышиной фута в три) и большую бельевую корзину,
доверху наполненную цветами. С нашего наблюдательного поста на одном из
верхних балконов гостиницы мы с удовольствием следили за этими
приготовлениями. Между тем экипажи заполнялись седоками и трогались с места;
мы также сели в наше ландо и двинулись в путь, прикрыв лица маленькими
проволочными масками - ибо в леденцах, как в поддельном хересе Фальстафа,
есть примесь извести.
домов, иногда расширяющаяся и образующая просторные площади. Почти у всякого
дома есть веранды и балконы самых различных форм и размеров, и притом не
только на каком-нибудь одном этаже, но нередко на каждом из этажей, и они
размещены, как правило, до того произвольно и беспорядочно, что, если бы из
года в год и во все времена года балконы лились на землю с дождем, выпадали
с градом, валились со снегом и прилетали с ветром, они и тогда не могли бы
расположиться в большем беспорядке.
все улицы, на которых празднуют карнавал, тщательно охраняются драгунами,
приходится сперва проезжать гуськом по другой магистрали, а на Корсо
въезжать с конца, противоположного Piazza del Popolo.
неторопливо: то тащились как черепаха, то вдруг продвигались на полдюжины
ярдов, то пятились назад на пятьдесят, а то и совсем останавливались -
смотря по напору передних экипажей. Если чья-нибудь нетерпеливая коляска
вырывалась вперед, в безумной надежде обогнать других, ее тотчас встречал
или догонял конный солдат - неумолимый, как его обнаженная сабля, - который
препровождал ее в самый конец очереди, где она едва виднелась крошечной
точкой. При случае мы обменивались залпом confetti с экипажами впереди или
позади нас, но пока что захват провинившихся экипажей драгунами был основным
развлечением.
двигавшихся в одном направлении, был и встречный поток. Тут леденцы и букеты
начали летать вовсю, и это было весьма чувствительно. Мне посчастливилось
наблюдать одного господина, одетого греческим воином, который угодил прямо в
нос разбойнику со светлыми бакенбардами (последний только что собрался
бросить букет юной девице, выглядывавшей в окно бельэтажа) с меткостью,
вызвавшей бурные рукоплескания окружающих. Но когда грек-победитель отвечал
какой-то забавною шуткой стоявшему в дверях дородному господину в
черно-белом одеянии - точно его до половины раздели, - который только что
поздравил его с победой, с крыши дома в грека бросили апельсином, попавшим
ему прямо в левое ухо, что привело его в крайнее изумление, чтобы не сказать
замешательство. И так как грек стоял в этот момент в коляске во весь рост, а
коляска неожиданно тронулась, он позорно потерял равновесие и нырнул в ворох
цветов.
представить себе что-либо более веселое, более яркое и чарующее, чем
зрелище, представшее перед нами. С бесчисленных балконов, самых далеких и
самых высоких, так же как с самых близких и самых низких, свисали ткани
ярко-красного, ярко-зеленого, ярко-синего, белого и золотистого цвета,
трепетавшие в лучах солнца. Из окон, с перил и с кровель струились полотнища
флагов ярких цветов и драпировки самых веселых и богатейших оттенков. Дома,
казалось, вывернулись наизнанку в буквальном смысле слова и выставили на
улицу все, что было в них нарядного. Ставни лавок были открыты, и витрины
заполнены людьми как театральные ложи; двери были сняты с петель, и за ними
виднелись длинные сени, увешанные коврами, гирляндами цветов и вечнозеленых
растений; строительные леса превратились в пышные храмы, одетые серебром,
золотом и пурпуром; в каждом закоулке и уголке, от мостовой до верхушек
печных труб, всюду, где только могли блестеть глаза женщин, они плясали,