Максимова.
I
вашем приезде в Казань, а паче в Самару. За приписку в письме брата Ивана
Яковлевича нижайше благодарствую: только что вы писали, оба да я третий,
великие дураки: у нас денег нет. Напиши, голубчик, стихи на быка, у которого
денег много: какой умница он, а у кого денег нет, великий дурак! Ведь на
меня и в Москве гневаются, а в Казани бесятся, все за деньги. Черт знает,
откуда зараза в люди вошла, что все уже ныне в гошпиталях валяются, одержимы
болезнью, а только деньгами, деньгами, деньгами. Ежели бы я имел их
довольно, какой бы умница, достойный похвалы и добродетельный был человек; в
чем и на тебя ссылаются, что я, право, ведь добрый человек, да карман мой -
великий плут, мошенник и бездельник. Да и признаться должен, что это правда
только перед теми, кто должен; а то, брат, это напасть: у кого я не думал
никогда просить и брать алтына, и тот рублей требует: ваша, дескать,
милость, великолепный (знаешь, в каком чину был; насилу, слава богу, ныне из
оного разжалован: так и за это сердиться, для чего разжаловали!). Уведомь,
душенька, о своем благополучии и о всем, как вы поживаете и долго ли в
Самаре пробудете; не можно ли в Малыковку пожаловать? Если ж попродолжитесь
в Самаре, то, может быть, и я к вам побываю повидаться. Порадуйся, душа моя,
тому, что вы сделали Сергею помочь в получении Яковлевой деревни; он тем
вечно обязанным почитает, которую я владею другой год. Дай бог, чтоб я в
жизни имел такую же радость, чтоб вам за то заслужил, да и синбирскую одну
деревню, 50 душ, во владение получил. Весь мой нажиток в Малыковке, что в
хлопотных, к купленным в Москве деревень сто душ получил. Теперь утешение
мое состоит в том, чтоб слышать о вашем благополучии; я ж всегда и навек
пребуду ваш, братец, душа моя, покорный и верный слуга Сергей Максимов.
казацкого, в вашу милость, который человек честный и добрый".
странное, таинственное, манящее дело, в которое он едва не попал сам.
II
похождения, почти всегда плохо продуманные и неожиданные по своему
завершению, потому именно и сходили ему с рук, что проводил их человек
пылкий и решительный.
крепкий толстяк, было огромное удивление. В нем все было не так, как у
остальных. Он и смеялся не так, как все, и карты сдавал по-особенному, и
выигрывал как-то своим особым манером. Особенно же непередаваемое
франтовство и задор заключались в тех жестах рук, круглых и коротких, но при
этом все-таки размашистых, которыми он придвигал к себе или, наоборот,
отбрасывал на край зеленого стола кучу сверкающих и звонких денег. С
непередаваемой грацией он умел сдавать карты. Они вылетали из его рук
сплошным красочным потоком, и ошалелый партнер видел только короткие,
толстые, маленькие пальцы; как при этом сдавались карты и в каком порядке,
уследить, конечно, было невозможно.
проигрыш не был особенно значительным.
обогащению. Когда-то он слышал рассказ о человеке, нашедшем под сосной,
вырванной бурей, горшок с золотом.
чудесный сад и умножил свое состояние осторожными и умелыми операциями, стал
одним из богатейших людей города.
пронес его через всю жизнь.
действия, героев, но сущность его осталась неизменной.
пять тысяч, как в рассказе, а сто.
мысли, он вдруг погрузился в странные и не ведомые никому из его друзей
науки: археологию, дипломатику, геральдику, эпиграфику.
документов. Резко изменилось и поведение его. Он стал молчалив, рассеян,
углублен. В доме вместо краснощеких молодых людей и девиц сомнительного вида
вдруг стали появляться люди совершенно особого рода.
молчаливо-недоброжелательный. Приходили быстрые, сухие и маленькие старички
с прыгающей речью и порывистыми жестами.
еще какие-то старые, дремучие, обросшие зеленым мохом, с маленькими
плутовскими глазками и запутанной речью - знахари, заклинатели.
стекла, рыжие от старости наконечники стрел, осколки горшков с треугольным
орнаментом.
ехал, собирал рабочих, делал распоряжения, волновался, бегал и, не найдя
ничего, кроме человеческих костей, разрушенного собачьего черепа и пригоршни
бус, ехал домой злой, сосредоточенный, но непоколебимый.
только за кончик нити уцепиться, не ушло бы золото от меня. Руками землю
разгреб бы! Зубами бы вытащил! Сто верст пешком прошел, а все-таки нашел,
разбогател бы.
империи.
святого Владимира около Киева, искал даже клад Тамерлана, но ничего не
нашел.
Черняем.
странной истории и ему стали доступны архивные материалы, он так и не смог
разрешить ряда вопросов, связанных с именем Максимова, казенного крестьянина
Серебрякова и казака Черняя.