положении, капитан Дальгетти со всеми возможными предосторожностями начал
спускаться вниз, надеясь в конце лестницы найти место, где можно было бы
отдохнуть. Но, несмотря на всю свою осмотрительность, он все-таки оступился
и последние четыре-пять ступеней миновал столь стремительно, что едва
удержался на ногах. А в конце лестницы он споткнулся о какой-то мягкий тюк,
который при этом пошевелился и застонал, отчего капитан окончательно потерял
равновесие; сделав еще несколько неверных шагов, он упал на четвереньки на
каменный пол сырого подземелья.
наткнулся.
голос.
свернувшись в клубок, укладываться на последней ступеньке лестницы, так что
благородный воин, попавший в беду, рискует разбить себе нос по его милости?
которого одну за другой обрубили все ветви и которому все равно, когда его
самого вырвут с корнем и расколют на поленья для печки.
(исп)>! - как говорят испанцы. Однако, если бы ты не лежал здесь бревном,
как ты себя величаешь, я не ободрал бы себе кожу на руках и коленях.
которых мальчишка не стал бы тужить!
я воин?
теперь вижу, как они блестят. Когда ты насидишься в темноте так долго, как
я, глаза твои привыкнут различать самую маленькую ящерицу, ползающую по
полу.
пошло, я предпочел бы веревку на шею, краткую солдатскую молитву и прыжок с
лестницы. Однако скажи мне, собрат по несчастью, каков здесь провиант? Чем
тебя тут кормят?
Дальгетти. - Надеюсь, мы будем добрыми друзьями, сидя вместе в этой
отвратительной дыре.
шагах от тебя. Возьми и ешь на здоровье. Мне земная пища уже не нужна.
принялся жевать черствую овсяную лепешку с не меньшим, аппетитом, чем, как
нам известно, он уплетал самые изысканные блюда.
он лишь немногим хуже того, который мы ели во время знаменитой осады
Вербена, когда доблестный Густав Адольф расстроил все замыслы славного
Тилли, этого грозного, закаленного в боях старца, прогнавшего с поля
сражения двух королей, а именно - Фердинанда Богемского и Христиана
Датского. А что касается воды, то хоть она и не отличается свежестью, я все
же выпью за твое быстрейшее освобождение, дружище, не забывая и о своем
собственном, и искренне сожалею о том, что это не рейнское вино или не
пенистое любекское пиво, что более пристало бы для подобного тоста.
быстро уничтожил провизию, которую великодушие или, вернее, равнодушие его
товарища по несчастью предоставило его ненасытному желудку. Покончив с этим,
капитан завернулся в свой плащ и, усевшись в углу подземелья, где он мог
одновременно прислониться к двум стенкам (ибо, не преминул он заметить, с
юных лет имел пристрастие к удобным креслам), принялся расспрашивать своего
сотоварища по заключению.
сожители, то нужно нам поближе познакомиться. Я Дугалд Дальгетти, владелец
Драмсуэкита и прочая; служу в чине майора в полку верноподданных ирландцев и
являюсь чрезвычайным послом высокородного и могущественного лорда, графа
Джеймса Монтроза. Прошу тебя теперь назвать свое имя.
собеседник.
мрака. Ну, Раналд, - коли таково твое имя, - как же ты попал в лапы
правосудия? Проще говоря, какой черт тебя сюда занес?
рыцаря Арденвора?
иметь возможность пировать завтра в Инверэри. Если же он почему-либо не
осуществит своего намерения, мое дальнейшее пребывание на земле станет
несколько сомнительным.
просит его заступничества, - промолвил Раналд.
- возразил Дальгетти. - Сэр Дункан не большой любитель разгадывать загадки.
который пятнадцать лет тому назад налетел на его укрепленное гнездо и
растерзал его потомство... Я тот охотник, который отыскал волчье логово на
скале и задушил всех волчат... Я предводитель той шайки, которая, день в
день, ровно пятнадцать лет тому назад напала врасплох на его замок Арденвор
и предала мечу четверых его детей.
думаешь снискать милость сэра Дункана, то я предпочел бы умолчать о них, ибо
я имел случаи наблюдать, что даже неразумные твари питают злобу к тем, кто
причиняет вред их детенышам, - а тем более человек и христианин никогда не
простит насилия, совершенного над членами его семейства! Но будь так
любезен, скажи мне, с какой стороны ты произвел нападение на замок? Уж не с
того ли холма, называемого Драмснэбом, который я считаю самым подходящим
местом для атаки, если он не будет защищен возведенным на нем фортом?
побегов, - сказал узник, - которые спустил нам наш сообщник, член нашего
клана: полгода прослужил он в замке для того, чтобы в ту ночь упиться
сладостью мщения. Сова ухала над нами, пока мы висели между небом и землей;
морской прибой бушевал у подножия скалы, разбив в щепы наш челн; но ни один
из нас не дрогнул. Наутро лишь кровь и пепел остались там, где еще накануне
царили мир и довольство.
достойным образом выполнено... Тем не менее, я начал бы натиск со стороны
небольшого возвышения под названием Драмснэб. Но ведь вы ведете
беспорядочную войну, на скифский лад, дружище Раналд; вы воюете примерно как
турки, татары и другие азиатские народы. А какова же причина, каков был
повод к этой войне, так сказать teterrima causa <Омерзительнейшая причина
(лат.).>? Объясни мне, пожалуйста, Раналд.
стало небезопасно оставаться на своих землях.
делах. Не вы ли воткнули хлеб с сыром в рот человеку, у которого уже не было
желудка, чтобы его переварить?
недавно. Веселая это была шутка - набить хлебом рот покойнику, но, пожалуй,
уж слишком грубая и дикая, по понятиям цивилизованных людей, не говоря уж о
бесполезном расходовании съестных припасов. Не раз случалось мне видеть,
друг Раналд, как во время осады или блокады живой солдат был бы счастлив
получить ту корку хлеба, которую ты, Раналд, потратил зря, всунув ее в зубы
мертвецу.
голова торчала на зубчатой стене, через которую мы лезли... Я поклялся
отомстить, а такой клятвы я еще никогда не нарушал.
тобой, что нет ничего слаще мщения; но мне что-то невдомек: каким образом
вся эта история может побудить сэра Дункана вступиться за тебя? Разве что он
попросит маркиза изменить способ твоей казни: не просто повесить тебя,
подтянув за шею, а сначала колесовать и переломать тебе кости лемехом плуга
или умертвить при помощи какой-нибудь еще более жестокой пытки. Был бы я на
твоем месте, Раналд, я бы не напоминал о себе сэру Дункану и, сохранив про
себя свою тайну, попросту дал бы вздернуть себя, как это делали твои предки.
Арденворского, было четверо детей. Трое из них погибли под ударами наших
кинжалов, но четвертый остался жив. И дорого бы дал старик, чтобы покачать
на коленях это оставшееся в живых дитя, вместо того чтобы ломать мои старые
кости, которым все равно, как он утолит свою жажду мщения. Одно только
слово, - если бы я захотел произнести его, - превратило бы день скорби и
поста в радостный день благодарения богу и преломления хлеба. О, я по себе
это знаю! Стократ дороже мне мой Кеннет, который гоняется за бабочками на
берегах Овена, нежели все десять моих сыновей, лежащие в сырой земле или
питающие своими трупами хищных птиц.
я видел на базарной площади подвешенными за шею, наподобие вяленой трески,