люди, что она сама себе скажет. Керри умоляли, увещевали, призывали
отвергнуть чьи-то прежние права на нее и признать новые, но обо всем этом
не было сказано ни слова. Разговор, который вели между собою эти двое, был
подобен тихому музыкальному аккомпанементу, сопровождающему какой-нибудь
драматический эпизод, разыгрываемый на сцене.
Северной стороны озера? - как бы случайно спросил Герствуд.
особняки!
было ясно, что он затронул в ней слабую струнку. Сейчас ему представился
случай замолвить за себя словечко. Он слегка наклонился к Керри и спокойно
продолжал смотреть ей в глаза, прекрасно сознавая, что настала критическая
минута.
с себя его чары, но тщетно. В своем взгляде Герствуд сосредоточил всю силу
мужской воли, - он понимал, что именно теперь должен проявить эту волю. Он
неотрывно смотрел на молодую женщину, и положение становилось все более
неловким и трудным. Маленькая фабричная работница глубже и глубже
погружалась в омут. Последние опоры, одна за другой, ускользали у нее
из-под рук.
придала смелости Герствуду.
наклонившись к молодой женщине, он прикоснулся к ее руке.
прекратила разговора, и Герствуд тотчас с готовностью принялся
рассказывать ей что-то интересное. Но вскоре он поднялся, собираясь
уходить. Керри чувствовала, что победа осталась за ним.
образуется!
руку.
она была тронута.
вернулась к себе в комнату. Она подошла к зеркалу, сняла широкий кружевной
воротничок и расстегнула красивый пояс из крокодиловой кожи, который она
недавно купила.
охваченная смятением и стыдом. - Что бы я ни делала, все получается
нехорошо.
Она перебирала в уме впечатления этого вечера.
"Она меня любит. Я в этом уверен!"
управляющий баром весело насвистывал старинную песенку, которую не
вспоминал уже пятнадцать лет.
13. ВЕРИТЕЛЬНЫЕ ГРАМОТЫ ПРИНЯТЫ. ВАВИЛОНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ
последний снова явился в Огден-сквер. Все это время он не переставал
думать о Керри. Ее кротость воспламенила его надежды. Он чувствовал, что
добьется успеха, и скоро. Его интерес к Керри - чтобы не сказать
влюбленность - основывался не на одном только желании, он был гораздо
глубже. Это был расцвет чувств, прозябавших в сухой и бесплодной почве уже
много лет. Вполне возможно, что Керри лучше всех тех женщин, которые
когда-либо раньше владели его воображением. У него не было ни одного
настоящего романа после того, который закончился его женитьбой, и он успел
понять, насколько ошибочно и незрело было его тогдашнее решение. Всякий
раз, как Герствуду приходилось задумываться над этим, он говорил себе,
что, если бы можно было начать жизнь сначала, он ни в коем случае не
женился бы на такой женщине, как миссис Герствуд. Собственный опыт
значительно поколебал его уважение ко всему прекрасному полу вообще. Он
стал относиться к женщинам цинично, и основанием тому были его
многочисленные интрижки. Все те, кого он знал до встречи с Керри, были
похожи одна на другую: эгоистичные, невежественные, пустые. В женах его
друзей не было ничего вдохновляющего, а его собственная жена оказалась по
натуре холодной и будничной, что доставляло ему мало радости. То, что
Герствуд слышал о злачных местах, где по ночам кутили сластолюбцы из
общества (а он знал многих из них), совсем разочаровало его. Он привык
смотреть на всех женщин с недоверием, - эти существа только и стремятся
извлекать пользу из своей красоты и нарядов. Он провожал их проницательным
и двусмысленным взглядом. Вместе с тем он был далеко не так глуп, чтобы не
проникнуться уважением к хорошей женщине. Он даже не стал бы раздумывать,
откуда берется такое чудо, как добродетельная женщина. Он просто снял бы
перед ней шляпу и заставил бы умолкнуть всех болтунов и сквернословов; так
ирландец, хозяин ночлежки в Бауэри, смиряется перед сестрой милосердия из
католической секты в Дублине и щедрой рукой благоговейно жертвует на
благотворительные дела. Но Герствуд даже не задумался бы, почему он так
поступает.
себялюбивых красоток, столкнувшись с молодой, неиспорченной, открытой
натурой, либо держится подальше от нее, сознавая, как велико расстояние
между ними, либо же, в восторге от своего открытия, тянется к ней,
влекомый непреодолимой силой. Лишь долгим обходным путем такой человек,
как Герствуд, может приблизиться к женщине вроде Керри. У подобных людей
нет какого-либо определенного метода, они не знают, как завоевать
расположение юности - разве только в том случае, когда жертва находится в
тяжелом положении. Но если муха, увы, попалась в сети, паук начинает
переговоры, диктуя свои условия. И когда наивная девушка, втянутая в
водоворот большого города, оказывается в близком соседстве с охотником за
легкой добычей, он пускает в ход свое искусство соблазнителя.
увидеть красивое платье и смазливое личико. Он вошел в квартиру Друэ и
Керри, рассчитывая провести вечер в легкомысленной болтовне и сейчас же
забыть о новой знакомой. И вдруг, вопреки ожиданиям, он встретил женщину,
юность и красота которой пленили его. В кротком свете ее глаз не было
ничего похожего на расчетливость содержанки. Застенчивая манера держаться
ничуть не напоминала куртизанок. Он сразу понял, что девушка просто
ошиблась, - очевидно, какие-то тяжелые обстоятельства толкнули бедное
создание на эту связь. И в Герствуде сразу зажегся интерес к Керри. Он
проникся сочувствием к ней - правда, не без некоторой примеси самомнения.
Желанию отвоевать Керри сопутствовала мысль, что с ним ей будет лучше, чем
с Друэ. Герствуд завидовал молодому коммивояжеру, как не завидовал еще
никому за все годы своей сознательной жизни.
точно так же, как по умственным способностям она стояла выше Друэ. Она
явилась в Чикаго свежая, как воздух полей, лучи деревенского солнца еще
блестели в ее глазах. Тут не могло быть и речи о коварных замыслах или
алчности. Правда, если копнуть глубже, то в ней, возможно, нашлись бы
задатки и того и другого. Но она была слишком мечтательна, слишком полна
неосознанных желаний, чтобы стать жадной. Она пока что глядела изумленными
глазами на огромный город-лабиринт, многого еще не понимая. Герствуд
ощутил в ней цветение юности. Ему хотелось взять ее, как хочется сорвать с
дерева прекрасный, сочный плод. В ее присутствии Герствуд чувствовал себя
человеком, для которого томительный летний зной каким-то чудом сменился
вдруг свежим дыханием весны.
кем было посоветоваться, принялась перебирать в уме возможные выходы из
положения, один нелепее другого; наконец, обессилев, бросила попытки
разобраться в этом. Она считала, что кое-чем обязана Друэ. Ведь словно бы
только вчера он оказал ей помощь в такую минуту, когда она была в унынии и
тревоге. Она питала к нему самые лучшие чувства. Она отдавала должное его
красивой внешности, его великодушию и даже, как ни странно, во время его
отсутствия забывала о его эгоизме. Вместе с тем она не чувствовала, что ее
связывают с ним какие-либо узы. Возможность прочного союза между ними не
подтверждалась поведением Друэ.