стало ясно, что Айриш тоже не избежал инфекции. Из-за сифилитической сыпи на
лице и теле он не мог выйти на люди; тощий, с запавшими глазами, он выглядел
лет на двадцать старше своих сорока с хвостиком. Его жена Кармен, когда-то
угрожавшая убить его за постоянные измены, самоотверженно за ним ухаживала.
Ты что, помереть собрался у меня на руках?
глазах ничего, кроме сострадания.
дальше танцы танцевать? И не только тебя, - тут она сделала кратчайшую из
пауз, и кровь бросилась ей в лицо, - но и твоего Принца Генриха.
последующие месяцы Кармен упорно, не зная усталости, выхаживала обоих
больных, которых лечили лучшие и наименее болтливые - потому что самые
дорогие - специалисты города. Пациенты постепенно пошли на поправку; и
настал день, когда к Айришу, который сидел в саду в шелковом халате, гладил
растянувшегося рядом бульдога Джавахарлала и потягивал известковую воду,
пришла его жена и тихо сказала, что Принцу Генриху можно будет у них
остаться.
Предлагаю трехсторонний мир.
первый свой день рождения она отпраздновала в Бомбее без Авраама; на вечере,
устроенном в ее честь Кеку Моди, были многие из художественных и
политических светил города. Англичане как раз выпустили тогда из тюрем
конгрессистов, поскольку затевались новые переговоры; сам Джавахарлал Неру
был освобожден и послал Ауроре из Шимлы, из гостиницы "Армсделл" длинное
письмо, в котором извинялся за свое отсутствие на торжествах. "Я совершенно
охрип, - писал он. - Не могу понять, чем я привлекаю эти громадные толпы.
Очень лестно, разумеется, но изматывает и часто вызывает досаду. Здесь, в
Шимле, мне то и дело приходится выходить на балкон или веранду, даруя им
даршан - лицезрение. Из-за осаждающих меня толп о том, чтобы выйти
прогуляться, не может быть и речи, разве что глубокой ночью... Появись я на
твоем празднике, он был бы безнадежно испорчен". В качестве подарка он
прислал ей "Основы наук для гражданина" и "Математику для миллионов" Хогбена
с тем, чтобы "стимулировать твой художественный талант воздействием иной
стороны человеческого духа".
x x x
Однажды, в конце июля, люди увидели, что она ползает на четвереньках по полу
синагоги в Маттанчери, и услышали от нее, что она зрит будущее на голубых
китайских плитках и что очень скоро целая страна поблизости от Китая будет
съедена гигантскими прожорливыми грибами. Старый Моше Коген с печалью в
сердце освободил ее от должности. Его до сих пор незамужняя дочь Сара знала
от кого-то, что в Траванкуре около моря есть церковь, которую начали
посещать душевнобольные всех религий, поскольку считалось, что церковь
способна исцелить недуг; Сара сказала отцу, что хотела бы свозить туда
Флори, и свечной фабрикант согласился оплатить поездку.
ограды, проводя веточкой линии и беспрестанно разговаривая с невидимым,
потому что несуществующим, внуком. Во второй день Сара на час оставила Флори
одну, а сама пошла пройтись вдоль берега, глядя на приплывающие и
отплывающие баркасы рыбаков. Когда она вернулась, у церкви был ад кромешный.
Один из сумасшедших облил себя бензином и совершил самосожжение у подножия
большого распятия. Когда он чиркнул роковой спичкой, гигантский всполох
лизнул край цветастой юбки сидевшей рядом старухи, и ее тоже охватило пламя.
Это была моя бабушка. Сара привезла ее тело обратно, и ее похоронили на
еврейском кладбище. После похорон Авраам долго стоял у могилы и не
отстранился, когда Сара Коген взяла его за руку.
услышав об этом, свечной фабрикант Моше Коген зарыдал горькими слезами.
x x x
пятидесяти человек; те, кто помоложе, отбыли в Израиль. В Кочине живет
последнее поколение; уже решено, что синагога станет собственностью штата
Керала и в ней откроют музей. Последние беззубые холостяки и старые девы
греются на солнышке в переулках Маттанчери, не оглашаемых детскими криками.
УХОД в небытие этой общины также должен быть оплакан; хоть и не истребление,
как в других местах, но все же конец истории, длившейся два тысячелетия.
дом под сенью тамариндов, платанов и хлебных деревьев на склоне холма
Малабар-хилл в Бомбее; из круто спускавшегося террасами сада открывался вид
на пляж Чаупатти, бухту Бэк-бей и набережную Марин-драйв.
деловой точки зрения переезд - абсолютно разумный шаг.
года в год, совершал туда инспекционные поездки... но Аурора не нуждалась в
разумных обоснованиях. В день приезда она вышла на смотровую площадку на
последней террасе сада - дальше был головокружительный обрыв к черным
прибрежным камням и кипящему морю - и во всю силу голоса крикнула
прокатившееся эхом "Ура!"
пальцы рук, и постороннему взгляду мог показаться дежурным управляющим,
каким он когда-то был.
творческой деятельности, - сказал он с болезненной церемонностью. Аурора
подбежала к нему и кинулась ему в объятия.
так, как не глядела уже годы. - Тогда пошли, мистер, в дом, и давай творить.
оказанную невесте короля, он требовал у нее ее первенца.
"Сирано де Бержерак", писавший по просьбе друга любовные признания от его
имени.
Часть вторая. МАЛАБАРСКИЕ ПРЯНОСТИ
9
Единожды в году боги приходили на пляж Чаупатти плескаться в загаженном
море; тысячи и тысячи толстобрюхих идолов из папье-маше, изображавших
слоноголового бога Ганешу или Ганапати Баппу, двигались к воде верхом на
крысах из того же материала - ведь индийские крысы, как мы знаем, переносят
не только чуму, но и богов. Иные из этих кентавров бивня и хвоста были так
малы, что могли поместиться на человеческих плечах или их можно было бы
взять в охапку; другие - размером с небольшой дом - передвигались на
деревянных платформах с огромными колесами, толкаемых множеством людей.
Вдобавок в огромных количествах появлялись танцующие Ганеши, и вот с
этими-то вихлявыми Ганапати, сладострастными и толстобрюхими, сражалась
Аурора, противопоставляя свои безбожные вращения развеселому покачиванию
бесконечно растиражированного бога. Единожды в году небо заволакивали облака
всех мыслимых оттенков; розовые и фиолетовые, пурпурные и алые, шафранные и
зеленые, эти порошковые облака, выпускаемые из бывших в употреблении
инсектицидных пистолетов или вылетающие из связок лопающихся в воздухе
воздушных шаров, осеняли копошащихся внизу богов "подобно aurora borealis
или, точнее, aurora bombayalis*", как говорил художник Васко Миранда. И там
же, в небесах, над толпами богов и людей, год за годом -сорок один год
подряд, - не страшась крутизны под бастионами нашего дома на Малабар-хилле,
дома, который из иронического озорства или своенравия мать назвала
"Элефантой"**, то есть обиталищем слонов, кружилась почти божественная
фигура нашей собственной "Бомбейской зари", облаченная в ослепительные,
переливающиеся всеми огнями радуги одежды, превосходящие яркостью даже
праздничное небо с его висячими садами из крашеного порошка. Длинными
прядями взметались ее белые волосы-возгласы (о пророчески преждевременная
седина в моем роду!), живот ее - не жирно-трясучий, а стройно-летучий - был
обнажен, босые ступни мелькали, на щиколотках звенели серебряные браслеты с
бубенчиками, голова гордо поворачивалась из стороны в сторону, руки
изъяснялись на непостижимом языке... Так исполняла великая художница свой
танец вызова, танец презрения к извращенности рода человеческого,
заставлявшей людей лезть в толпу, рискуя погибнуть в давке, "лишь бы только
куклу в жижу макнуть", как моя мать язвила, закатывая глаза к небу и кривя
рот в горькой улыбке.
чем трусость, - топ-хлоп! - чем искусство, -возглашала в танце Аурора. - Ибо
у всего этого есть пределы, границы, дальше которых мы не пойдем; но
извращенность безгранична, и предел ей не положен. Что на сегодняшний день
крайность, завтра уже будет в порядке вещей.
Ауроры стал с годами главным событием праздника, который она презирала, стал
частью того, против чего был направлен. Ликующие толпы ложно, но неисправимо
видели в кружении и яркости ее безбожных юбок свою же веру; они считали, что
Шломо Вульф
Корнев Павел
Свержин Владимир
Куликов Роман
Березин Федор
Кервуд Оливер Дж.