моря, свиставшего и брызгавшего. Сутулясь, заложив руки за спину, капитан
обошел шхуну, окидывая все, что попадалось на глаза, беглым, все замечающим
взглядом. Он подобрал оставленный мездрильный нож, сбросил с палубы окурок,
укрыл брезентом ящик с углем...
управления. Управление рекомендовало обследовать восточное побережье мыса
Тык, где, по сведениям местных охотников, был зверь...
капитан. -- Охотники увидят десять нерп и кричат об этом по всему
побережью... А мы не охотники, нам нужно не десять нерп, разве не ясно?
запонку на рукаве рубашки. -- Я ведь не промысловик... разве не ясно? --
передразнил он капитана.
в помине нет. Эти, из управления, видно, перегрелись на пляже... Он знал,
что в управлении не доверяли ему. Капитаны тоже недолюбливали его, называли
его судно "хитрым". Это были, в основном, молодые капитаны, бывшие помощники
на торговых судах, которых привело сюда перспектива капитанской работы. Они
не знали зверобойного промысла, не набили еще руку в тонкостях
"экономической политики". Он обвел их вокруг пальца.
добытого зверя, едва ли не с точностью до одной шкуры. А он давал заведомо
заниженные результаты, хотя брал зверя намного больше других, -- у него были
лучшие стрелки, опытные штурманы, новые хабаровские боты с широким винтом и
мощным челябинским дизелем -- таких ботов на остальных судах насчитывалось
несколько штук. У него, наконец, была собственная карта промысловых районов
с учетом ежегодной миграции зверя -- так сказать, "секрет фирмы",
недоступный постороннему глазу... Впрочем, молодые капитаны и не добивались
ее, опасаясь, что это могло ущемить их авторитет, к тому же эта карта мало
что говорила им... В общем, получилось вот что. Зверя было немного и
промысел, как и следовало ожидать, продлили. Появился еще один план, а
тюлень уже ушел, и остальные суда, гоняясь за ним, "грели воду" по всему
Охотскому побережью, а у него в трюме был запас, которого с лихвой хватало и
на добавочный месяц. Он сразу взял два плана и даже перевыполнил их.
дураках. Даже послало к нему специального надсмотрщика -- инженера по
добыче, который до этого море видел лишь на картинках. Но на этот раз зверя
было еще меньше, даже здесь, в закрытом архипелаге Шантарских островов, где
были камни и чистые хорошие пляжи. А искать его он не хотел, он выдохся и
хотел отдохнуть, но он меньше всего спешил к семье -- давно отвык от нее...
В письме, которое он получил из дома, жена сообщала, что старшая дочь
выходит замуж. Капитан даже рассердился вначале: куда они торопятся, ведь
могли подождать, когда он вернется из рейса! Но потом представил, какая
сейчас кутерьма творится там: падает посуда, беспрерывно хлопают двери,
кто-то приходит и уходит, кому-то надо улыбаться и о чем-то рассказывать...
и вздохнул с облегчением: слава богу, что его там не было...
проступил неподвижный серый силуэт острова Мухтеля, неподвижное море и серое
пятнышко на воде -- это был бот с промысловиками, он тоже, казалось, стоял
на месте... Капитану вспомнилось взволнованное лицо черноглазого матроса,
который сегодня впервые ушел на промысел, и он вдруг почувствовал непонятное
волнение... Этого паренька он когда-то увидел на берегу, сразу отличил его
среди остальных и взял к себе на судно. С тех пор он время от времени
наблюдал за ним, этот паренек чем-то запал ему в сердце. Сейчас у него было
такое чувство, словно он сам впервые вышел в море, или сына проводил, или
еще что-нибудь... "Как ему там? -- подумал капитан, сердце у него
колотилось. -- Прогноз плохой на утро, только б обошлось..."
длинному узкому коридору -- там не было ни души. Под ногами плескалась
грязная вода, ее много налилось во время перехода, а умывальники были
пустые: все питьевые цистерны были заполнены жиром, для камбуза воду
привозили с промысла. Из раскрытой сушилки доносился душный запах жировой
робы и нагретых резиновых сапог -- все это было набросано как попало;
спасательные жилеты тоже валялись здесь. Капитан хотел было позвать
уборщика, но не сделал этого, и с неожиданным удовольствием сам навел в
сушилке порядок, а потом взял швабру и убрал коридор. Он стоял в коридоре,
не зная, какую бы еще найти себе работу, и в это время раздался удар на
камбузе. Капитан направился туда.
мешка. Буфетчица дремала возле гудящей плиты, уронив руку с зажатым в ней
столовым ножом. Это была нестарая одинокая женщина, одна из тех
немногочисленных женщин, которые еще работали на зверобойном промысле.
Капитан опустился на корточки и стал собирать картошку. Буфетчица
шевельнулась во сне, и что-то упало капитану на руки. Это была женская
серьга, медный ободок с крохотным хрусталиком... Капитан с минуту молча
разглядывал его на ладони -- все замерло в нем от какого-то мучительного
молодого чувства, которое внезапно охватило его...
весел в углу; пьешь лимонад, отмахиваясь бутылкой от ос, потом вниз по
лестнице, лавируя в духоте обнаженных тел, и -- ух! -- в прохладную тень от
паруса; руль до отказа, широко расставляешь ноги, чтоб не упасть, а на носу
сидит девушка, ты протягиваешь ей недопитую бутылку, она запрокидывает
голову, и ты видишь ее длинную нежную шею, солнечный свет внезапно ударяет
тебе в глаза -- это гик отлетает к борту, выбивает бутылку у нее из рук, и
ты ныряешь за ней, и тебе хочется хохотать под водой...
дотрагиваясь своей маленькой волосатой рукой до ее большой, перевитой
вздувшимися венами. -- Картошки напечем... в шашки поиграем...
2
бросало на волнах. Он то взлетал на гребень волны, то стремительно падал --
в тишине раздавался стук черпака, которым рулевой сливал воду. Эта болтанка
создавала иллюзию быстрого хода, на самом деле бот едва продвигался против
течения -- делал за час не более пятисот метров. Сейчас он находился на
полпути к острову, на котором было лежбище тюленей.
между колен, сидело человек двадцать команды. Сынуля сидел между старшим
помощником и пожилым бородатым матросом с брюшком, которые дремали, свесив
головы набок. В воздухе было темно -- хоть глаз коли, на корме светился
азимутальный круг компаса, а в небе чувствовалось движение облаков, и
временами в разрывах облаков проглядывала луна, медно отсвечивая на зыби.
ветру, чтоб остудить пылающее лицо, нетерпеливо ерзал на банке, порываясь
что-то делать, о чем-то говорить. Несмотря на то, что он впервые шел на
промысел и давно жил ожиданием этого дня, он сейчас мало думал о предстоящей
работе. Его волновало, что он теперь на равных сидит в боте с
промысловиками, носит при себе нож и ракетницу, что он может теперь небрежно
говорить: "Мы -- промысловики", хвастаясь этим перед "береговыми", радовался
тому, что будет ночью уходить в море на маленькой посудине, не зная,
вернется или не вернется обратно, -- словом, жить жизнью тех людей, которым
прежде так остро завидовал... Теперь, позабыв прошлые обиды, Сынуля был
готов любить их всех, а также, что казалось ему особо значительным, получить
право на то, чтоб они полюбили его самого.
команду. Сосед Сынули, пожилой бородатый матрос, вытащил из портсигара
папиросу, закурил -- тускло блеснуло обручальное кольцо на его худой руке --
и сказал, посмотрев на луну:
стройный, похожий на подростка мужчина с круглым лицом, на котором блестели
мокрые усы.
пройти, -- вступил в разговор еще один, судя по голосу, молодой матрос. --
Сколько еще до плана осталось -- слышь, плотник? -- спросил он.
Да пока мы план подберем, закроют лиман!
Вчера, говорил, ушло последнее лоцманское судно -- вот как...
матрос. -- Это ж сколько мы будем тогда домой идти при своей машине...
лоцмана проведет: он в лимане каждый окурок знает.
подхалимства заметил пожилой матрос. -- Народ за тебя...
-- Так что ничего, Борис Иванович, из этого не выйдет.
судах водоизмещением от 20 до 200 регистровых тонн.