въехал носом лодки в окно.
рявкали оркестры Леспрома и совторгслужащих.
правобережного города. В городе давно уже мечтали об этой встрече.
Правобережные считались сильнейшей командой в окрестностях. Сперва жители
возмутились. Тут такая беда, всеобщее затопление, а они в мяч играть!.. Но
Антон уже изучил душу болельщиков. Болельщик всегда остается болельщиком. От
этого не излечиться, от этого не избавиться. Выразив сколько полагается обиду,
громогласно негодуя, жители вполголоса, отвертываясь, осведомлялись между
прочим: - А от наших кто играет? - В каком составе наши выступают? -
спрашивали вскоре с чердака, с верхних, незатопленных этажей, с крыш.
люди, перепугавшись наводнения, сошли с ума. Но их так упрашивали по
телефону... И, кроме того, успехи луговых стали за последнее время до дерзости
велики, и пора было поставить их на место.
горожан. Зрители расселись по всей дамбе. Сотни лодок, шлюпок, дощаников
окружили поле. Вдохновленные болельщики приплывали в корытах, в кадушках,
наскоро сколоченных плотах.
нес левую бутсу вратаря, второй - правую. Вскоре Антон в новых бутсах, в своей
неизменной грузчицкой шанке и рукавицах расхаживал у дамбы, окруженной
местными болельщиками. Он подошел к баку с водой и долго пил, нацеживая кружку
за кружкой.
славы, не играл Антон с таким рвением. Он показывал чудеса. Нельзя было
проиграть этот матч. Он чувствовал за спиной не только футбольные ворота - он
ощутил себя вратарем города. Но правобережные играли лучше луговых. Сразу
зрителям стало казаться, что на поле правобережных больше. Всюду мелькали их
зелено-черные полосатые, словно арбузные, майки. Среди них терялись и
бестолково кружились красные. Ворота Кандидова подвергались ураганному
обстрелу. Разгром был, казалось, неминуем. Кандидов едва успевал выбросить мяч
в поле, как снова надо было принимать его. Но Антон был непробиваем. Ему
порвали майку, подбили скулу.
выложили сразу слишком много сил и рвения. Их стало брать отчаяние. Ворота
казались заколдованными. Мяч не входил в них. Случалось, что бивший был уже
уверен в своем ударе с пяти шагов. Он своими глазами видел мяч уже почти в
сетке. И вдруг опять на самой грани желанного очка мяч останавливался в
вездесущих руках этого дьявола. И, не веря своим глазам, нападающий восклицал:
"Взял?! Черт!.."
отбивали ладоней, много мячей шло мимо. Правобережные были теперь одержимы
одним лишь желанием - вбить, обязательно вбить хотя бы один мяч этому
длиннорукому детине. Забыв обо всякой осторожности, их команда целиком
сгруппировалась у ворот Кандидова. Антон увидел это и, поймав очередной мяч,
выбил его с руки ногой что было силы. Удар у Антона был вообще могучий, а тут
мяч хорошо лег на ногу. Поле было маленьким, ветер дул в ту сторону. Высоко
пробитый мяч описал длинную огромную дугу. Он перекрыл все поле и упал почти в
самые ворота противника. Вратарь правобережных, не ожидая мяча, едва успел
вытолкнуть его... Но на него набежали близко стоявшие нападающие луговых,
последовал удар, и мяч вошел в ворота правобережных.
друга по плечам и спинам, кинулись на поле, опережаемые девушками из "Чайки".
Кандидов взлетел на воздух. Антон был тяжел, но качали его с энтузиазмом. И
первым схватили его противники - правобережные. Они не могли сдержаться. Им не
приходилось видеть такой игры.
зрителями появился председатель исполкома. Он влез на дамбу.
красноречивее. - Товарищи, вот наш голкипер товарищ Кандидов защитил ворота,
как говорится, всухую, но, товарищи, каждый из нас сегодня должен стать
голкипером, чтобы ворота нашего любимого города остались сухими... Его не все
поняли.
председатель. - Лопат хватит. На дамбу, шагом марш!
пятки, с лопатами в руках, звонко крича "По-о-озволь!", подпрыгивали гордые
девушки из артели "Чайка". А за ними, на ходу разбирая лопаты, повалили
болельщики-зрители, еще не совсем соображая, что произошло. Но марш грянул.
Рассуждать уже было некогда. А кроме того, после полуторачасового сплошного
кипения клапаны сердца готовы были взорваться, и каждому хотелось совершить
подвиг.
стен города. Подсыхающие лужи остались, как павшие кони капитулировавшей
армии. Городские власти не знали, как отблагодарить Кандидова. Ему преподнесли
медаль "За спасение на водах". Под этими традиционными строчками местные
граверы вычеканили слово "города", и получилось: "За спасение на водах
города". Об этом написали в местной газете. Кандидову обещали, что к осени его
отпустят учиться в Москву. Но осенью опять пошла дубовка-дыня. Потом начались
осенние перевозки, и уехать Антон смог только зимой.
из артели "Чайка", Антон перебрался через замерзшую Волгу. Девушки пели.
Звонкоголосая Груша запевала, остальные подхватывали:
Еще раз поцеловать... Антон вырвал из рук возницы вожжи. И, стоял посередине
прыгающего ящика саней, он свистнул в два пальца: г- Э-э-эх, давай не
задерживай!..
волне.
высокие борта саней, взвизгивали.
в дальний путь, Утоли мои страданья - Расскажи чего-нибудь.
дощанике со своими девчатами... На перроне грузчицы совсем расстроились. Когда
настала минута прощания, девушки откровенно всплакнули.
Потом он расцеловался со всеми по очереди, просто и строго.
лупиться, и вид у Евгения Кара был отличный. Все его корреспонденции, статьи,
очерки- были напечатаны. Отличные волжские пейзажи крепко были спаяны в них с
точным техническим описанием машины. Не удержался Карасик, как всегда, и от
философии. Принцип глиссера, умение использовать сопротивление воды,
стремительное скольжение судна через препятствия он подкреплял историческими
метафорами. Скромный поход экспериментальной машины в его очерках превратился
в увлекательнейшее путешествие. Читатели, открыв газету, искали очередную
корреспонденцию Евгения Кара.
каждой неслось иронически-торжественно: "О-о-о-о!.. А-а-а!.." Сейчас же в
тесном прохоче у отдела информации собрались литературные сотрудники. Карасика
плотно окружили. Его расспрашивали о приключениях, об ощущениях, щупали, целы
ли у него кости. Потом его вызвали к редактору.
останется теперь постоянной. Он будет работать по совместительству в заводской
многотиражке. Карасик не представлял себе, как после крепкого волжского ветра,
который раздирал ноздри и обтачивал скулы, он вернется в пропахшую йодоформом
духоту чужого кабинета. Он с ужасом думал, что все с таким трудом накопленное
им во время похода - это ощущение хорошо продутой, свежей жизни, мужества,
скорости - он растеряет в неуютной своей комнатке... И ему хотелось, чтобы
поход никогда не прекращался.
с которым Карасик был уже на "ты". - Мы, как приедем, тебе угол подремонтируем
в общежитии, а пока со мной можешь.
Бухвостов ничего не говорил.
связаться с ними не только в походах, не только на бивуаках, но и в оседлой их
жизни. Как всегда, он искал примеры в биографиях известных людей. Вот живет
Шолохов около колхозников своих, казаков. И Евгений Кар должен жить с племенем
этих дружных быстроходных людей. Их бодрый дух наполнит его сердце необходимой
свободой. Он больше не будет себя ощущать пасынком. Он примет закон коммуны,
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Лукин Евгений
Круз Андрей
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей