понимаете о чем я, сэр.
был этот человек, явившийся с таким поздним визитом. Помогло упоминание о
докторе Букинсе. Три дня назад доктор Букине исполнил последний обряд над
Мизери в церковном дворике за домом приходского священника, и этот парень
тоже был там - он притаился на заднем плане, словно меньше всего хотел быть
замеченным.
нет... я боюсь, я очень беспокоюсь, я...
боль пронзила его в том месте, где бок был туго забинтован доктором
Шайнбоном. Шайнбон сделал мрачное заключение, что Джеффри должен непременно
заболеть пневмонией после того, как пролежал всю ночь под проливным дождем в
грязной канаве, но
Джеффри знал, что их и не будет. Бог не отпускает вину так легко. Он верил,
что ему суждено жить очень долго и вечно помнить о своей потерянной любви.
упали в ту ночь, - он запнулся, - ну, в ту ночь, когда она и .умерла...
звуки, шум, который, по твоим словам, ты слышишь... ты же знаешь, что это
просто игра воображения, не так ли?
что не верите в Иисуса и вечную жизнь! Зачем же вы так! Разве Дункан Фротсли
не видел старика Паттерсона меньше чем через два дня после его похорон, он
весь светился белым, прямо как блуждающий огонек (гораздо более вероятно, -
подумал Джеффри, что это и был блуждающий огонек и плюс то, что вылезло из
последней бутылки старого Фромсли)? И разве половина этого занюханного
городишки не видала того монахакатолика, что ходил по стене поместья
Риджхис? Тогда еще из этого чертова Лондона прислали двух бабенок, чтобы они
понаблюдали это самое!
по-видимому, решали жизненно важные вопросы отношений с потусторонним миром
и рехнулись окончательно.
очень серьезно.
такие призрачные и такие жуткие, что мне вряд ли еще когда-нибудь захочется
даже просто подойти к церковному двору - а завтра мне придется копать для
Райдменов, у них малыш помер, так вот...
этого несчастного служителя было совершенно нестерпимо. Он мирно дремал
перед камином с книгой на коленях, когда пришел Колтер, разбудил его... он
просыпался все больше, и с каждой минутой все глубже проникало в его
сознание, что любимая умерла, тупое отчаяние все сильнее охватывало его.
месяц... год... десять лет...
начинается прилив и приносит облегчение. Сон как прилив накрывает скалу
печали. Но когда просыпаешься, вода постепенно спадает и скала вновь
становится видимой, инкрустированная ракушками принадлежность неоспоримой
реальности, она будет стоять вечно, или по крайней мере до тех пор, пока
Бог, и только он не решит стереть ее с лица земли.
поводу привидений.".
сдержаться.
Джеффри.
продолжала осторожно крутить кепку, а левая, казалось, совершенно не
связанная с правой, извлекала из кармана носовой платок гигантских размеров.
Колтер шмыгнул носом, глаза его увлажнились.
муслиновой рубашки.
заглушены носовым платком, но Джеффри видел его глаза, тот действительно
плакал. Последние крохи его досады растворились в жалости. - Она была
хорошей леди, сэр! Да, она была чудесной леди. Просто не представляю, как
Его Светлость переживает такой ужас...
испугом обнаружив, что у него самого вот-вот хлынут как августовский дождь
слезы. - И иногда, Колтер, когда кто-то, особенно кто-то очень хороший
умирает, кто-то, кто очень дорог нам - мы понимаем, как трудно смириться с
тем, что он покидает нас. И тогда мы можем вообразить, будто они и не
умирали. Ты понимаешь меня?
но эти звуки... сэр, если бы вы их только слышали!
больше, чем шум ветра в деревьях, звуки, преувеличенные его воображением,
конечно, или, быть может, барсук строит плотину на речке, которая течет как
раз позади церкви. И потому он не был готов услышать слова Колтера:
внизу, и теперь проделывает себе дорогу назад на землю, к жизни, вот какие
звуки!
к буфету в столовой. Его шатало, как если бы он пробирался по палубе во
время шторма. Он чувствовал, будто его самого носит в бушующем океане. Он
мог бы поверить, что лихорадка, которую почти восторженно предсказывал
доктор Шайнбон, наконец явилась и принесла с собой месть. Но не лихорадка
была причиной того, что щеки его раскраснелись, а лицо сделалось словно
восковым; не лихорадка заставила его руки трястись так, что он чуть не
уронил графин с бренди, когда доставал его из буфета.
корни в разуме Колтера, оправдается, медлить больше не имеет смысла.
Джеффри Эллибертон сделал нечто, чего он никогда в жизни не делал и никогда
больше не сделает. Он поднял графин и стал пить из горлышка.
окажется не больше, чем бред полоумного могильщика, уши старины Колтера
будут болтаться у меня на цепочке от часов и мне плевать, любил он Мизери
или нет.
почти полная луна то выныривала, то вновь исчезала среди мчащихся облачных
изломов, словно ища и не находя покоя. Выходя из дому, он лишь на мгновение
замешкался у стенного шкафа в прихожей, чтобы накинуть на себя первую
попавшуюся под руки вещь, ею оказался темнобордового цвета жакет. Фалды
развевались позади, когда он подхлестывал старушку Мери. Старой кобыле не
очень нравилось, что хозяин ее так торопится, а Джеффри не нравилась боль, в
плече и боку... но это было не так важно.
пытается выбраться оттуда...
бы он не помнил, как он пришел в усадьбу на следующий день после смерти
Мизери. Они с Яном посмотрели друг на друга и Ян попытался улыбнуться, хотя
глаза его были полны слез.
похожа на мертвую... понимаешь... а то она совсем как живая, словно спит.
бюро постарались и...
одной ногой его друг уже стоит на пороге безумия. - Кровопийцы, чтобы никого
из них больше не было в моем доме!!! Я больше не позволю им приходить сюда и
румянить мою любимую, будто куклу какую-то и разрисовывать ее.
плечу и попытался обнять. Двое мужчин бросились в объятья друг другу как два
испуганных и уставших ребенка, в то время как в другой комнате ребенок
Мизери, которому исполнился день, и пока еще не имел имени, проснулся и стал
плакать. Миссис Ремидж, чье доброе, полное нежной ласки сердце было разбито,
начала петь ему колыбельную надтреснутым, полным слез голосом.
как Ян говорил, а не на то, что он сказал, - только теперь, приближаясь к
Литтл Данторп и все сильнее подхлестывая Мери, несмотря на усиливающуюся
боль, он начинал понимать все. В его уме навязчиво вертелись слова,
всплывшие после рассказа Колтера:
похожа на мертвую, приятель...
усадьбу, чтобы выразить хозяину свое соболезнование в столь тягостный для
него момент, вернулся Шайнбон. Он выглядел уставшим и неважно себя
чувствовал: это было не удивительно для человека, который утверждал, что
пожимал руку Веллингтону - самому железному герцогу - когда он (Шайнбон, не
Веллингтон) был еще ребенком. Джеффри всегда думал, что история с
Веллингтоном, пожалуй, преувеличение, но старина Шенни, как они звали его