Джанкшн Сити летом 1957 года, ее волосы были пепельного оттенка, и у нее
были округлости только в тех местах, где женщине положено быть округлой.
влекла не так религия, как красивые женщины. Среди них была твоя мама, Сара.
только что рассказали.
прихожане той церкви заводят разговоры о ней -- если это так -- бьюсь об
заклад они говорят примерно так: "Я с самого начала понял (или поняла), что
в этой Лорто что-то не так", или "Я по ее глазам сразу определил, что ей
нельзя верить", но позвольте мне сказать вам, что все было совсем, не так.
Они все вились вокруг нее -- не только мужчины, но и женщины -- как пчелы
над первым весенним цветком. Не прошло и месяца с тех пор, как она приехала
в город, а она уже была на должности ассистента мистера Лэвина, хотя всего
за две недели до этого она вела уроки с малышами в Воскресной школе там, в
Провербии.
дать голову на отсечение -- это было не Евангелие от Матфея. Но она
преподавала, это факт. И все кругом божились, что малыши ее просто обожают.
И они тоже божились. Но когда они говорили это, в их глазах появлялось
какое-то выражение... выражение отдаленности, будто они не совсем уверены
где они, или даже кто они такие. В общем, я посмотрел на нее, а она на меня,
и наши глаза встретились.
славным, красивым парнем. Я всегда был загорелым, потому что работал на
открытом воздухе, мускулистым. Волосы от солнца становились почти белыми, а
мой живот был таким же плоским, как твоя гладильная доска, Сара.
аккуратный домик. Но ему так недоставало слоя краски, как путнику в пустыне
глотка воды. Поэтому на вторую неделю, однажды, после службы в церкви, я
заметил ее там -- я не так часто бывал там, а стояла уже середина сентября,
и предложил ей покрасить его.
сказали бы, что они серые, но когда она смотрела прямо на тебя, не отводя
взгляда, можно было поклясться^ --что они были цвета серебра. И в тот день
после службы в церкви она смотрела на меня прямым, тяжелым взглядом. От нее
исходил запах каких-то духов, которых я никогда не встречал раньше, и с тех
пор тоже ни разу не встречал. Лаванда, наверное. Я не смогу объяснить что
это за запах, но знаю, что он всегда вызывал у меня представление о
маленьких белых цветках, которые распускаются только перед заходом солнца. И
я был сражен. В то же мгновение и на том же месте.
прикосновение ее тела. На ней было такое старомодное черное платье, как на
пожилой даме, и шляпка с маленькой сетчатой вуалью. В руке, перед собой, она
держала сумочку. Вся такая чопорная, а вот в глазах ее не было строгости.
Нет-нет, сэр. Не прилично. Ни за что.
жевательного табака?
слоя белой краски. Домами я не занимаюсь. Это не мой кусок хлеба, но раз вы
в этом городе новый человек, я подумал, что было бы по-соседски.
шанс уйти, если ты хочешь. А то я скоро начну рассказывать всякую
непристойную чушь, Сара. Мне стыдно, но я хочу полностью рассчитаться с ней.
-- сказала она ему спокойно. -- Говори все.
либо я умру. За всю свою жизнь я не помню такого прикосновения женщины, от
которого бы меня так закружило, как от ее одного легкого прикосновения. Она
это тоже поняла. Это было видно по ее глазам. В них было лукавство. Но в них
было еще что-то недоброе. И что-то в этом выражении взволновало меня больше
всего.
быть очень хорошей соседкой.
стоять у входа в церковь, можно сказать, кипя от злости и, конечно, ругая
меня на чем свет стоит. Они и не знали как им повезло. Ни один из них.
отправились на своих двоих. Мне-то было все равно. Ей, кажется, тоже. Мы
вышли на Трумэн Роуд, которая в те времена была очень грязной, хотя раз в
две -- три недели туда направляли городской грузовик, который покрывал
мостовую слоем битума и прибивал пыль.
один на один, стоя на Трумэн Роуд в тот летний полдень. С одной стороны от
нас простирались сотни акров земли, на которой выращивал кукурузу Сэм Ордэй,
а с другой стороны два миллиона акров Билла Хемпа, -- и тут и там выше
нашего роста -- и колоски таинственно шуршали, как это обычно бывает, даже
если совершенно нет ветра. Мой дедушка обычно говорил, что так растет
кукуруза. Не знаю, правда это или нет, но это какой-то призрачный звук, это
точно.
ничего. Я так и сказал ей. Она говорит: -- Я тебе покажу! -- и бежит прямо в
поле. В выходном платье и туфлях на высоких каблуках. Она даже не сняла той
шляпки с вуалью.
смеется. Стоит там, в кукурузном поле, и смеется. Вот я и побежал к ней. В
некоторой степени, чтобы посмотреть, что она там увидела, но в основном
из-за того, что она смеялась. Меня так сильно влекло к ней. Непонятно
почему.
она со смехом перепрыгивает на другую, и я почти теряю ее из вида. Я тоже
засмеялся и пошел напролом, не обращая внимания на то, что топчу посевы Сэма
Ордея. Он никогда не терял ни одного початка, на всем этом поле. Но когда я
пробрался к тому месту, за мной, свисая с рук, тащились шелковистые колоски,
а к галстуку прицепился зеленый лист, как будто бы какойто необыкновенный
зажим, и я как-то сразу перестал смеяться, потому что ее там не было. И
тогда я услышал ее за спиной. И как только она там оказалась, не попавшись
мне на глаза, не представляю. Я стал пробираться назад, к ней, ло перед
самым моим носом она перебежала на следующую борозду.
Вместо этого я все больше распалялся, и во мне все больше и больше закипало
желание. Только я подумаю, что вот она, передо мной, через борозду от моей,
я подбегал туда и слышал ее голос не где-нибудь, а через пару бороздок и
позади меня. Иногда передо мной промелькнет ступня или нога, и, конечно, в
мягкой земле от ее ног оставались следы, но что в них было толку, если было
похоже, что они все разбегаются в разные стороны одновременно.
насквозь пропотела, галстук развязался, а в ботинки набилось полно земли --
и вот я пробираюсь к борозде и вижу ее шляпку, которая висит на стебле
кукурузы, а вуаль развевается на легком ветерке, который туда проникал.
"Иди-ка ко мне, Дейв!" -- зовет она. Я схватил ее шляпку и бросился к
следующей борозде наперерез. Но там ее уже не было, и я увидел только
шевелящиеся стебли там, где она только что прошла, но где остались лежать ее
туфли. На соседней борозде я обнаружил ее один шелковый чулок, который
украшал кукурузный початок. И я все еще слышал ее смех.
спиной, но бог ее знает, как эта маленькая сучка оказалась там. Да мне уже
было все равно. Я сорвал с себя галстук и рванул за ней, и так я метался, не
видя ее, как глупый пес, который никак не сообразит, что в жаркий день лучше
спокойно спать.
собой длинную полоску растоптанных или поломанных початков. А она не
испортила ни одного. Они лишь чуть-чуть шелохнутся, когда она пройдет, как
будто она -- это не она, а легкий летний ветерок. Я нашел ее платье,
комбинацию и ее пояс для чулок. Потом я нашел ее лифчик и трусики. Но смеха
больше не было слышно. Было слышно только кукурузу. И я стою посреди
борозды, пыхтя как котел, давший утечку, и прижимаю к себе комочек ее белья.
Оно пахло ее духами, а этот залах сводил меня с ума.
конце-концов я совсем потерял рассудок, и, конечно, ей только это и было
нужно. "Куда ты, твою мать, подевалась?"- закричал я, и прямо рядом со мной
появилась ее длинная белая рука и одним пальчиком она погладила мою шею. Мне
сразу стало легче.
взглянуть сюда? -- Она схватила меня и потянула к себе туда, где она стояла,
ноги по щиколотку в земле, абсолютно голая, а глаза такие серебристые, как
дождь в туманный день."
2
Я обладал Аделией почти всеми теми способами, какими мужчина может обладать
женщиной, и еще некоторыми, наверное, вы бы даже не поверили, что такое
возможно. Я не помню их все, но я помню ее тело, какое оно было белое, какие
у нее были ноги, как сгибались пальцы ног, лаская маленькие ростки,
поднимавшиеся из земли. Я помню как ноготки ее пальцев скользили от моего
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Браун Дэн
Шилова Юлия