провалился, оказалась не старым колодцем, который забыли закрыть, а тюремной
камерой, о существовании которой все люди прекрасно знали! Это тоже не могло
не повергнуть меня в отчаяние. Ты должна понять, что я хочу сказать.
Испытывающий чувство одинокого отчаяния юноша, у которого начинает ломаться
голос, или девушка, у которой начинаются менструации, подвержены соблазну
мастурбации и думают, что соблазн этот - необычная болезнь и больны ею
только они одни... Или чувство унизительного отчаяния, когда детское
маленькое воровство (шарик из мозаики, или кусочек резинки, или огрызок
карандаша) - корь, которой каждый должен однажды переболеть, -
воспринимается как позорное преступление, совершенное лишь только тобой
одним... К несчастью, если подобное заблуждение длится дольше определенного
периода, появятся симптомы отравления, и такие люди могут превратиться в
настоящих сексуальных преступников или в обыкновенных воров. И сколько бы
они ни старались избежать поджидающей их ловушки, стремясь как можно глубже
осознать, что совершают преступление, - это не даст никаких результатов.
Гораздо более эффективная мера - вырваться из одиночества, узнав, что кто-то
совершил точно такое же преступление, что у тебя есть сообщник.
обнять, - испытанное мной позже, когда я вышел из дому и напился водки, к
которой не привык, и опьянел (об этом случае, чтобы не повторяться, я
расскажу потом), может быть, это чувство возникло потому, что я питал
хрупкую надежду найти среди них кого-нибудь, кто, как и я, потерял лицо. Это
не означает, конечно, что я испытывал нежность к ближнему - просто я
разделял абстрактно понятую идею одиночества - все, кто прикасается к тебе,
- враги, и потому не следовало ожидать, что окружающие меня люди, точно
персонажи, выведенные в романе, от счастья видеть меня будут со щенячьей
радостью скакать по серому электрическому одеялу доброжелательности...
бетонными стенами, как узники, заключены люди той же судьбы. Если
прислушаться, отчетливо доносятся стоны из соседних камер. Когда настает
ночь, как мрачные грозовые облака, вскипают бесчисленные вздохи, бормотание,
всхлипывания - вся тюрьма наполняется проклятиями: "Не я один, не я один, не
я один..."
утренней физзарядкой и приемом ванны, а когда представляется случай тайком
поделиться своей судьбой, они обмениваются взглядами, жестами,
перешептываются... "Не я один, не я один, не я один..."
колоссальная. И вполне естественно. Преступления, в которых обвиняются ее
узники: виновен в том, что утеряно лицо, виновен в том, что перерезана
тропинка, связывающая с другими людьми, виновен в том, что утеряно понимание
горестей и радостей других людей, виновен в том, что утеряны страх и радость
обнаружения неизвестного в других людях, виновен в том, что забыт долг
творить для других, виновен в том, что утеряна музыка, которую слушали
вместе, - все эти преступления выявляют суть современных человеческих
отношений, и, значит, весь наш мир - огромная тюрьма. Но все равно в мое
положение узника это не внесло никаких изменений. Кроме того, остальные люди
утеряли свое духовное лицо, а я - и физическое тоже, и поэтому в степени
нашей тюремной изоляции существует, естественно, разница. Но все равно я не
мог отказаться от надежды. В отличие от погребенного заживо в моем положении
было нечто позволявшее питать надежду. Может быть, потому, что ущербность
неполноценного человека - без маски он не может петь, не может скрестить
оружие с врагом, не может стать распутником, не может видеть снов - вина не
только моя, она стала общей темой ведущихся повсеместно разговоров. Я в этом
убежден.
составляешь исключения и, думаю, вынуждена будешь согласиться со мной.
Разумеется, согласишься... В противном случае ты не должна была сбрасывать
мою руку со своей юбки и загонять меня в положение раненой обезьянки, не
должна была молча наблюдать, как я попадаю в ловушку, расставленную маской,
не должна была доводить меня до такого отчаяния, что мне не оставалось
ничего другого, как написать эти записки. Ты сама доказала, что твое лицо,
принадлежащее к энергичному, гармоническому типу, было не чем иным, как
маской. Значит, в сущности, мы с тобой не отличаемся друг от друга.
Ответственность несу не я один. В результате - эти записки. Я не мог уйти,
не рассказав о себе. С этим-то ты наверняка согласишься.
просто подставить вместо фактов ряды букв, писать - значит предпринять
рискованное путешествие. Я не хожу по одной и той же определенной дороге,
как почтальон. Есть и опасность, есть и открытия, есть и удовлетворение.
Однажды я почувствовал, что стоит жить хотя бы ради того, чтобы писать, и
подумал даже, что хотел бы вот так писать и писать без конца. Но я смог
вовремя остановить себя. Мне, кажется, удалось избежать того, чтобы
показаться смешным: безобразное чудовище делает подарки недостижимой для
него девушке. Предполагаемые три дня я растянул на четыре, а потом на пять,
но я это делал не просто для того, чтобы выиграть время. Если бы ты прочла
мои записки, восстановление тропинки стало бы, несомненно, нашим общим
делом. Думаешь, это простая бравада? Напрасно, я терпеть не могу излишнего
оптимизма и не самонадеян до глупости. Но я понимал, что мы друзья,
причиняющие друг другу боль, и надеялся поэтому на взаимное сочувствие,
особенно ждал - не поддержишь ли ты меня? Ладно, давай без колебаний погасим
свет. Когда гасят свет, маскарад кончается. В темноте, когда нет ни лиц, ни
масок, я хочу, чтобы мы еще раз как следует удостоверились друг в друге. Я
бы хотел поверить в новую мелодию, которая доносится до меня из этой тьмы.
x x x
такое чувство благодарности к запотевшей поверхности кружки с пивом. Может
быть, оттого, что маска не давала коже лица дышать, горло пересохло. Не
отрываясь, точно насос, проглотил поллитра.
обычно.
стали зудеть. Не обращая на это внимания, я выпил одну за другой вторую,
третью кружку, и зуд стал утихать. Поддавшись настроению, я добавил еще
бутылочку сакэ.
его заменила необычная чванливость, агрессивность. Маска, казалось, тоже
начала пьянеть.
сквозь табачный дым и шум стал демонстративно, со злобой рассматривать
бесчисленные лица, битком набившие зал... Ну, что хочешь сказать? Говори!..
Не будешь говорить?.. Нечего сказать. Да одно то, что ты несешь вздор,
запивая его водкой, доказывает, что ты с почтением относишься к маске, что
она нужна тебе позарез... Ругая своих начальников, хвастаясь, какой важный
человек знакомый знакомого твоего знакомого, ты распалялся изо всех сил,
стараясь стать иным, не таким, как твое настоящее лицо... Все равно
бездарный способ опьянения... Настоящее лицо никогда бы не могло напиться,
как напилась маска... Если же говорить, что настоящее лицо напилось, то,
значит, просто оно стало пьяным настоящим лицом... Напейся оно до
бесчувствия - будет лишь очень похоже на маску, но никогда не превратится в
маску... Пожелай я стереть свое имя, работу, семью и даже гражданство -
достаточно принять смертельную дозу яда... С маской же все иначе... Способ
опьянения у нее гениальный... Не прибегая ни к капле алкоголя, она может
стать совершенно ни на кого не похожим человеком... Вот как я сейчас! Я?
Нет, это маска... Забыв о только что заключенном соглашении о перемирии,
маска снова позволяет себе черт знает что... Но я и сам напился вроде не
хуже маски, и мне совсем не хотелось так уж ругать ее. Смогу ли я в таком
случае взять на себя ответственность за завтрашний план?.. В голосе,
спрашивающем это, не было настойчивости, и я не посчитался с давним
требованием маски предоставить ей автономию.
крепость, окружившую меня бетоном, и, закованный в эти бетонные доспехи, я
выбрался на ночную улицу, чувствуя себя как тяжело экипированный охотник.
Сквозь амбразуры этой крепости улицы виделись мне прибежищем бездомных
кошек-уродов. Они бродили, собираясь в стаи, недоверчиво принюхивались,
пытаясь отыскать свои оторванные хвосты, уши, лапы. Я спрятался за маску, не
имевшую ни имени, ни общественного положения, ни возраста, и почувствовал
себя победителем, опьяненный безопасностью, которую сам себе гарантировал.
Если свобода окружавших меня людей была свободой матового стекла, то моя -
свобода абсолютно прозрачного стекла. Мгновенно вскипело желание:
непреодолимо захотелось тут же воспользоваться этой свободой... Да, видимо,
цель существования - трата свободы. Человек часто поступает так, будто цель
жизни - накопить свободу, но не есть ли это иллюзия, проистекающая от
хронического недостатка свободы? Как раз потому, что люди ставят перед собой
такую цель, они начинают рассуждать о конце Вселенной, и одно из двух: либо
превращаются в скряг, либо становятся религиозными фанатиками... Это верно,
даже завтрашний план сам по себе не может быть целью. Соблазнив тебя, я хочу
тем самым расширить сферу действия моего паспорта, и, следовательно, план
нужно рассматривать как некое средство. Во всяком случае, важно, что я
предприму сейчас. Сейчас нужно, не жалея, использовать все возможности
маски.
Пехов Алексей
Корнев Павел
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Курылев Олег
Посняков Андрей