Чтение 26–й страницы книги ~Детство в Соломбале~

в лесу, без народу... А так, что же, пускай едет. Родная земля все-таки к
себе тянет...

Я чувствовал, что Григорий хотя так и говорит, но ему тяжело будет
расставаться с Илько. За восемь месяцев, которые прожил у него Илько,
одинокий лесник привык к маленькому ненцу и полюбил его. Кто знает, может
быть, чтобы хоть еще на некоторое время оттянуть отъезд Илько, Григорий
пока не рассказывал ему о больших событиях, происшедших в Архангельске.
Впрочем, лесник и сам многого не знал. С тех пор как белогвардейский
генерал Миллер удрал за границу, лесник всего один раз был в Архангельске.
Там ему сказали, что он должен по-прежнему охранять леса и что к нему скоро
приедут представители губисполкома.

Григорий сообщил нам, что в ближайшие дни приедет вместе с Илько в
Соломбалу. А мы должны похлопотать об отправке мальчика домой.

Прощаясь, Костя сказал Илько:

- Ты нам хотел свои рисунки показать. Где они?

Илько покраснел от смущения, но все-таки достал с полки тетрадь и подал
Косте.

Рисунки в тетради были карандашные и акварельные: бескрайняя заснеженная
тундра, освещенная полуночным солнцем, оленьи упряжки в стремительном беге,
чумы, река с высоким берегом, пароходы.

- Вот на этом пароходе меня инглиши привезли в Архангельск, - сказал тихо
Илько, показывая на один из рисунков. - Хороший пароход, сильный...
"Владимир" называется. А вот дядя Матвеев, хороший Матвеев...

Мы рассматривали рисунки и удивлялись: оказывается, Илько был искусный
художник. Его рисунки жили на бумаге. Ему можно было только позавидовать.

Илько вышел нас провожать. Показав на домик лесника, он восхищенно сказал:

- Приезжайте! У Григория хороший, теплый чум.

ГЛАВА ПЯТАЯ
ИЛЬКО В СОЛОМБАЛЕ

- Фамилия? Имя?

- Чижов Константин.

Пожилой делопроизводитель в очках сидит за столом и перелистывает страницы
списков. Мы стоим перед ним и почтительно наблюдаем, как порхают над столом
белые листы с фиолетовым бисером машинописных букв. Где-то тут, на этих
листах, напечатаны и наши фамилии.

Делопроизводитель сердится - он не может разыскать фамилию Кости. Он
перевертывает весь список и снова начинает водить пальцем по столбикам
фамилий. Наконец, отчаявшись, он поднимает голову, снимает очки и
утомленными красными глазами уставляется на Костю:

- Никакого Журавлева нет.

- Чижов, - смущенно поправляет Костя и, осмелев, добавляет: - Журавлева и
не нужно, а Чижов должен быть. На судомеханическое отделение сам подавал
заявление.

- Ну вот, здравствуйте... - разводит руками делопроизводитель и снова
надевает очки. - Что же ты свою фамилию путаешь? А еще на судомеханическое
отделение! Все ведь так перепутаешь! Капитан тебе звякнет "полный вперед",
а ты ему дашь "полный назад". Нельзя путать!

- Это вы сами перепутали Чижов должен быть.

Делопроизводитель листает, ведет пальцем по страницам сверху вниз и вдруг
говорит

- Вот! Чижов. Есть, да только... нет... В приеме отказано.

Мы стоим и не верим своим ушам.

Косте Чижову отказано в приеме в морскую школу! Нет, тут какая-то ошибка.

- П-почему? - Костя даже начинает заикаться от волнения, лицо его густо
краснеет от такой неожиданности. - Вы посмотрите лучше... Чижов моя
фамилия...

- Чего же еще лучше? Чижов, правильно. В приеме отказать! Все ясно
написано. А твоя как фамилия?

- Красов Дмитрий, - отвечаю я испуганно.

- Красов... так, значит.. - делопроизводитель водит пальцем по листам. -
Красов... Красов... Красов... Вот Красов! В при-е-ме отка-зать!

Руки мои трясутся, и я не могу произнести ни единого слова, а к глазам
подступают слезы.

Морская школа! Как много мы о ней разговаривали, долго мечтали, терпеливо
ждали! Мы никогда даже не думали, что нас могут не принять.

- Почему? - снопа спросил Костя, оправившись от волнения.

- Почему? - повторил я дрожащим голосом.

- Об этом начальника школы нужно спросить, - ласково ответил
делопроизводитель, видя, что мы в крайней растерянности. - Вы сходите сами
к нему, не бойтесь. Сейчас, как выйдете в коридор, налево - первая дверь.
Он вам все объяснит.

- Пойдем к начальнику! - решительно заявил Костя. - Чего бояться!

Перед дверью кабинета начальника школы мы постояли с минуту в
нерешительности. Потом Костя набрался духу, постучал и приотворил дверь:

- Разрешите войти!

Начальник школы стоял у шкафа и перебирал книги. Он был в морском кителе,
но совсем не походил на моряка. Сутуловатый, худенький, начальник школы
вообще не был похож на начальника.

- Что скажете, друзья?

Захлопнув дверцу шкафа, шагнул к нам навстречу.

Костя, видимо, решил действовать напрямик:

- Товарищ Ленин сказал, что все ребята будут учиться на кого они захотят. А
нас почему-то не приняли...

Начальник не без удивления, но весело посмотрел на Костю:

- Не приняли? Почему же не приняли?

- Не знаю. Там написано - "отказать".

- И ты считаешь, что неправильно написано?

Костя пожал плечами "Кто знает!"

- Давай разберемся, кто нарушает указание Владимира Ильича. Тебе сколько
лет?

- Двенадцать - тринадцатый.

- Двенадцать? А ведь это, дружок, маловато для морской школы.

- Мне тринадцать скоро исполнится, до первого сентября.

- И тринадцать маловато. У нас прием с четырнадцати лет.

- Но ведь товарищ Ленин...

Начальник школы положил руку на плечо Кости:

- Вот именно, Владимир Ильич и Советская власть не разрешают работать
детям, не достигшим четырнадцати лет. А у нас учащиеся будут ежедневно
проходить практику в учебной мастерской. По четыре часа. Теперь понятно,
почему вас не приняли?

Нахмурившись, Костя молчал. Ничего не поделаешь, если такое указание дал
Ленин.

- На будущий год мы вас обязательно примем, - сказал, улыбаясь, начальник
школы. - В первую очередь примем, раз у вас такое желание!

Начальник школы пытался подбодрить нас. Однако нашему горю не было предела.
Выйдя из школы, мы посмотрели друг на друга и отвернулись. Домой мы
возвращались понурив голову. Год, ожидать целый год!

Вечером нам стало известно, что Гришу Осокина в морскую школу тоже не
приняли и по той же причине: мало лет.

Втайне мы еще надеялись, что нам поможет наш старый знакомый, Николай
Иванович, и потому на другой день отправились к нему. Он мог поговорить с
начальником морской школы и попросить за нас.

Николай Иванович теперь работал в губернском комитете партии. Мы уже
давненько не виделись с этим близким для нас человеком.

По дороге мы вспоминали, как познакомились с Николаем Ивановичем. Я
воспользовался случаем и, наверное, в десятый раз рассказал Косте о встрече
на паровой шаланде.

- Тогда еще Николай Иванович старшим механиком был. Усатый такой и уже
старый. Ну не то чтобы старый, а пожилой. И часы у него вот такие
толстенные. И совсем на революционера не похож! Ты бы, Костя, никогда не
догадался.

- А ты догадался! - Мой приятель усмехнулся. - Я-то знал...

- И я не догадался. Меня тогда к нему на паровую шаланду послали котлы
чистить...

- Да знаю я! - нетерпеливо прервал меня Костя. - Который раз слышу. Если бы
не я, ты и теперь ничего бы не знал.

- Ну, теперь-то я бы знал.

Так, вспоминая и споря, мы подошли к губкому партии. Губком помещался в
центре Архангельска, в большом красивом доме Костя сказал, что раньше, при
царе, в этом доме жил губернатор.

Я не знал, кто такой губернатор, но, конечно, не сознался в этом, а спросил:

- Один... во всем доме?

- Ясное дело, один. Ну, были у него охранники, лакеи, прислуга и швейцар с
бородой. Да он тогда мог хоть в пяти домах жить. Знаешь, губернатор самый
главный в губернии был. Что хотел, то и делал.

- Не знаю я без тебя!

- А хорошо, Димка, что теперь губернаторов нету!

Костя сказал это громко, когда мы уже вошли в вестибюль. Из-за столика
поднялся невысокий в солдатской гимнастерке человек и пробасил:

- Это верно, хорошо, что губернаторов нету. Их и не будет. А вы по каким
делам сюда пожаловали?

Нисколько не смутившись, Костя сказал:

- К Николаю Ивановичу, товарищ дежурный, по срочному делу. Ему позвонить
нужно - два двадцать четыре.

- Даже по срочному! Ишь ты, какой срочный!

Дежурный усмехнулся и стал крутить рукоятку висящего на стене телефона. А
потом он назвал номер, поговорил с Николаем Ивановичем и... передал трубку
Косте.

Подумать только, Костя Чижов разговаривает по телефону! Аппарат был
большой, деревянный, с двумя блестящими глазищами звонков. Я не выдержал и