Чтение 26–й страницы книги ~Принц и нищий~

бесприютными? [король Генрих VIII (1491-1547) ввел в Англии протестантизм
и конфисковал церковные и монастырские земли]

Ответа не было. Старик наклонился, вглядываясь в спокойное лицо
мальчика и прислушиваясь к его ровному дыханию.

- Он спит, крепко спит.

Мрачная тень на его лице сменилась выражением злобной радости. Мальчик
улыбнулся во сне. Отшельник пробормотал:

- Сердце его полно счастья! - и отвернулся.

Он бесшумно бродил по комнате, чего-то ища; то останавливался и
прислушивался, то оборачивался, чтобы взглянуть на кровать, и все
бормотал, бормотал себе под нос. Наконец он, невидимому, нашел то, что
искал: старый, заржавленный кухонный нож и брусок. Тогда он прокрался к
своему месту у огня, сел и принялся оттачивать нож, все бормоча про себя,
то тише, то громче. Ветер стонал вокруг одинокой хижины таинственные
голоса ночи доносились из неведомой дали; блестящие глаза отважных крыс и
мышей смотрели на старика изо всех щелей и норок, но он продолжал свою
работу, увлеченный, ничего не замечая.

Иногда он проводил большим пальцем по лезвию ножа и с довольным видом
кивал головой.

- Острее становится, - говорил он, - да, острее!

Он не замечал, как бежит время, и упорно работал, занятый своими
мыслями, которые порой произносил вслух:

- Его отец обидел нас, разорил и отправился в ад гореть на вечном огне!
Да, в ад, гореть на вечном огне! Он ускользнул от нас, но на то была божья
воля... да, божья воля... и мы не должны роптать. Но ж не ускользнул от
адского огня! Нет, он не ускользнул от адского огня, всепожирающего,
безжалостного, неугасимого, и этот огонь будет гореть до скончания веха!

Он все точил, все точил, то невнятно бормоча, то посмеиваясь скрипучим
смехом, то снова произнося вслух:

- Это его отец во всем виноват. Я только архангел, но если бы не он, я
был бы папой!

Король пошевелился во сне. Отшельник бесшумно подскочил к постели,
опустился на колени и занес над спящим, нож. Мальчик опять пошевелился;
глаза его на миг открылись, но в них не было мысли, они ничего не видели;
через минуту по его ровному дыханию стало ясно, что сон его опять крепок.

Некоторое время отшельник ждал и прислушивался, не двигаясь, затаив
дыхание; потом медленно опустил руку и так же тихо прокрался назад,
сказав:

- Полночь давно уже миновала; нехорошо, если он закричит, - вдруг
случайно кто-нибудь будет проходить мимо.

Он как тень скользил по своей берлоге, подбирая где тряпку, где обрывок
веревки; потом опять подошел к королю и осторожно связал ему ноги, не
разбудив его. Затем попробовал связать и руки; он несколько раз пытался
соединить их, но мальчик вырывал то одну руку, то другую как раз в то
мгновение, когда веревка готова была охватить их; наконец, когда
"архангел" уже почти отчаялся, мальчик сам скрестил руки, и в один миг они
были связаны. Затем "архангел" сунул спящему повязку под подбородок и туго
стянул ее узлом, на голове - так тихо, так осторожно и ловко, что мальчик
все время мирно спал и даже не пошевелился.

21. ГЕНДОН ПРИХОДИТ НА ВЫРУЧКУ

Старик, ступая неслышно, как кошка, отошел и принес от очага низкую
скамеечку. Он сел так, что одна половина его была вся озарена тусклым
колеблющимся светом, а другая оставалась в тени. Не сводя глаз со спящего
мальчика, он терпеливо оттачивал нож, все бормоча про себя и не замечая,
как бегут часы; он был похож на серого чудовищного паука, готового
проглотить неосторожное насекомое, запутавшееся в его паутине.

Наконец, много времени спустя, старик, который смотрел, но ничего не
видел, поглощенный своими думами, вдруг заметил, что глаза мальчика
открыты, широко открыты и глядят! - глядят, застыв от ужаса, на нож.
Улыбка дьявольского торжества скользнула по лицу старика, и он, не меняя
положения и не прерывая своей работы, спросил:

- Сын Генриха Восьмого, молился ли ты?

Мальчик беспомощно забился в своих узах, и невнятный звук вырвался из
его крепко стянутых челюстей. Отшельник истолковал это как утвердительный
ответ на свой вопрос.

- Так помолись снова! Читай отходную молитву!

Дрожь пробежала по телу мальчика, лицо его побледнело. Он опять забился
на постели, пытаясь освободиться, изгибаясь и поворачиваясь во все
стороны; он вырывался отчаянно, но напрасно; между тем старый людоед с
улыбкой глядел на него, кивал головой и спокойно продолжал точить нож,
время от времени бормоча:

- Твои минуты сочтены, и каждая из них драгоценна... Молись, читай себе
отходную!

Мальчик горестно застонал и перестал метаться; он задыхался, слезы
капля за каплей текли по его лицу, но это жалостное зрелище нисколько не
смягчило свирепого старика.

Уже начинало светать; отшельник заметил это и заговорил резко,
возбужденно:

- Нельзя мне больше растягивать это наслаждение. Ночь почти прошла. Она
пролетела для меня как минута, как одна минута; а я хотел бы, чтобы она
длилась год! Ну, отродье губителя церкви, закрой глаза, если тебе страшно
смотреть...

Дальше речь его стала невнятна. Он упал на колени с ножом в руке и
наклонился над стонущим мальчиком.

Но что это? У хижины послышались голоса. Нож выпал из рук отшельника;
он набросил на мальчика овечью шкуру и вскочил, дрожа. Шум усиливался,
голоса звучали грубо и гневно, слышны были удары и крики о помощи, затем
топот быстро удаляющихся шагов. Тотчас же вслед за тем; раздался громовый
стук в дверь хижины и крик:

- Эй! Отворяй! Да поскорее, во имя всех дьяволов!

О! Эта брань прозвучала музыкой в ушах короля: то был голос Майлса
Гендона!

Отшельник, стиснув зубы в бессильной злобе, поспешно вышел из каморки,
притворив за собою дверь; затем король услыхал разговор, происходивший в
"молельной":

- Привет тебе и уважение, почтенный сэр! Где мальчик, _мой_ мальчик?

- Какой мальчик, друг?

- Какой мальчик! Не морочь меня, господин монах, не рассказывай мне
сказок, я не расположен шутить. Невдалеке отсюда я встретил двух негодяев,
должно быть тех самых, которые украли его у меня, и я выпытал у них
правду: они сказали, что он опять убежал и что они проследили его до твоей
двери. Они показали мне его следы. Ну, нечего больше хитрить! Берегись,
святой отец, если ты не отдашь мне его!.. Где мальчик?

- О добрый сэр, ты, должно быть, говоришь об оборванном бродяге
царского рода, который провел здесь ночь? Если такие люди, как ты, могут
интересоваться такими, как он, то да будет тебе известно, что я послал его
с поручением. Он скоро вернется.

- Скоро вернется? Когда? Говори скорее, не теряй времени, не могу ли я
догнать его? Когда он вернется?

- Не утруждай себя, он скоро придет.

- Ну, ладно, будь по-твоему! Попытаюсь дождаться его. Однако постой! Ты
послал его с поручением, ты? Ну, уж это враки! Он не пошел бы. Он вырвал
бы всю твою седую бороду, если бы ты позволил себе такую дерзость! Ты
врешь, приятель, наверняка врешь! Не стал бы он никуда бегать ни ради
тебя, ни ради любого другого человека.

- _Человека_ - да! Ради человека, может быть, и не стал бы. Но я не
человек.

- Господи, помилуй, кто же ты?

- Это тайна... смотри, не выдавай ее. Я архангел!

Майлс Гендон буркнул что-то не особенно почтительное, затем прибавил:

- Этим, конечно, и объясняется его снисхождение к тебе. Он палец о
палец не ударит в угоду простому смертному; но архангелам даже король
обязан повиноваться. Тсс! Что это за шум?

Все это время маленький король то дрожал от ужаса, то трепетал от
надежды и все время старался стонать как можно громче, чтобы Гендон
услышал его стоны, но с горечью убеждался, что либо эти звуки не доходят
до его слуха, либо не производят на него никакого впечатления. Последние
слова Гендона подействовали на короля, как свежий ветер полей на
умирающего! Он опять застонал, напрягая все силы.

- Шум? - сказал отшельник. - Я слышу только шум ветра.

- Может, это ветер. Да, конечно ветер. Я все время слышу слабый шум...
Вот опять! Нет, это не ветер! Какой странный звук! Пойдем посмотрим, что
это такое!

Радость короля стала почти невыносимой. Его утомленные легкие работали
из всех сил, но все было напрасно: туго стянутые челюсти и овечья шкура не
пропускали звука. Вдруг его охватило отчаяние: он услышал, как отшельник
сказал:

- Ах, это доносится снаружи. Наверно, вон из тех кустов. Пойдем, я
провожу тебя.

Король слышал, как они вышли, разговаривая; слышал, как шаги их быстро
замерли вдали, - и он остался один, среди страшного, зловещего безмолвия.

Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем шаги и голоса раздались
снова; на этот раз до короля донесся новый звук - стук копыт. Он услышал,
как Гендон сказал:

- Дольше я не стану дожидаться. _Не могу_. Он, наверное, заблудился в
этом густом лесу. В какую сторону он пошел? Укажи мне дорогу, живо!