Чтение 26–й страницы книги ~Это трава~

- Ты меня отделаешь? Как бы не так, - возразил забияка из толпы. -
Смотри сам на кулак не наткнись, жалкий червяк.

Это был невысокий, крепко сбитый человек в синей куртке с продранными
локтями. Он выступил из толпы, выражение лица у него было решительным, он на
ходу застегивал куртку.

Стоявший рядом со мной словоохотливый человек заметил:

- Если парень начинает застегивать куртку, чтобы подраться, он
обязательно получит нокаут на последней пуговице. Это закон, - вот
послушай...

Он собрался подтвердить свое наблюдение соответствующими примерами, но
я уже не слушал.

К матросу поспешил на подмогу его приятель, и оба они накинулись на
врага; тот, однако, искусно защищался и, хоть и отступал под ударами, не
думал сдаваться.

Видя, что двое бьют одного, толпа возмутилась - несколько человек
выбежали на арену и бросились с кулаками на моряков, которые вскоре
оказались в кольце людей, полных решимости разделаться с ними. Однако
защитники нашлись и у них, те тоже полезли в драку, и скоро на арене
разыгралось самое настоящее побоище - видны были только бурлящая масса
народа и кулаки, которые били по ком попало.

Дерущаяся толпа начала медленно, рывками продвигаться по
Суонстон-стрит, словно наметив себе впереди какую-то зловещую цель, ничего
общего не имеющую с этой схваткой. При этом толпа медленно вращалась вокруг
своей оси, напоминая смерч, ощетинившийся молотящими кулаками, - смерч этот
поминутно выталкивал скорчившихся, шатающихся от боли, залитых кровью людей
и всасывал свежих бойцов. Толпа поглотила и "констеблей-добровольцев",
бросившихся наперерез, яростно размахивая дубинками, стремясь нанести удар,
прежде чем у них вырвут это оружие. Движение сопровождалось разноголосым
гулом: слышались проклятия, вопли, стоны и какой-то чудовищный хрип.

Волна людей, отхлынувшая в панике от дерущихся, увлекла за собой и
меня. Все вместе мы были похожи на ниву, где каждый колос гнется под
порывами ветра. Мы были так тесно прижаты друг к другу, что упасть было
невозможно: мне грозила другая опасность - сползти как мешок под ноги
бегущим, в этом случае меня растоптали бы в одно мгновение.

Я крепко держал костыли и прижимал их локтями, чтобы они не
выскользнули из-под мышек. Пока костыли были под мышками, мне нечего было
бояться, что я соскользну вниз. Я выставил локти, упираясь ими в двигавшихся
рядом со мной людей и перенося на них часть своей тяжести. В таком положении
меня пронесли значительное расстояние.

Мне пришло в голову, что в этой толкучке Стрелок Гаррис чувствовал бы
себя как рыба в воде. Какой обильный улов кошельков и сумок ждал бы его
здесь! Но тут я почувствовал, что сдавливавшая меня толпа раздалась, и я
пошатнулся. Мужчина и женщина, на которых я опирался и которые сами с трудом
сохраняли равновесие, вдруг поняли, что я - на костылях, и стали кричать об
этом другим.

- Тут человек на костылях, - завопила женщина. - Осторожней! Вы можете
сбить его с ног! Не толкайтесь,

- А ну, расступитесь! - присоединился к ней мужчина. - Перестаньте
напирать, черт вас возьми, пока мы его не выведем отсюда.

Люди слышали эти крики, но, судя по выражению их лиц, не обращали на
них никакого внимания. Низкорослые, в надежде увидеть хоть что-нибудь,
выглядывали из-за плеч высоких. Женщины стояли, уткнувшись в спины стоявших
перед ними мужчин. Мужчины опирались подбородком на головы женщин.

Иные, смятые напором толпы, держались за плечи тех, к кому они были
прижаты, в этой позе они напоминали маленьких коал, прильнувших к своим
матерям. Лица поражали какой-то пустотой, незрячестью. Покачиваясь на месте
или продвигаясь вперед короткими перебежками, люди не озирались по сторонам.
Они думали об одном: как бы устоять.

Все же кое-кто подхватил возглас стоявшей рядом со мной женщины: "Тут
человек на костылях". Мужчина, шедший с другой стороны, пригнулся, набычил
шею и стал работать локтями, чтобы расчистить для меня место. Послышались
крики, брань. "Ошалел ты, что ли?" - заорал кто-то. Но усилия моего соседа
увенчались успехом, он понемногу расчищал дорогу к витрине какого-то
магазина, и я двигался по пятам за ним. Там я постоял немного, ухватившись
за раму, и когда напор толпы ослабел, стал пробираться вдоль здания, пока не
вырвался из людского водоворота. Я продолжал идти вперед, и добрался наконец
до ратуши; там творилось бог знает что; толпа, отгоняемая чиновниками и
чинами особой полиции, то откатывалась назад, то снова наседала. Я ничего не
видел за чужими спинами, но хорошо ощущал чувство, владевшее толпой. Это
была даже не ярость, а дикое, необузданное стадное желание крушить все
подряд. В этот момент толпа уподобилась рвущемуся с цепи зверю.

Я чувствовал, что цепь вот-вот порвется, и торопливо пробирался вдоль
витрин, стремясь убраться оттуда. Я уже оставил далеко позади это скопище
людей, когда были пущены в ход пожарные шланги; до меня донеслись крики и
визг, и я увидел, как люди скользят и падают, настигнутые водяной струей,
как людская масса раскололась и распалась на островки барахтающихся тел. В
ее гуще образовались вдруг бреши, и туда-то, извиваясь по-змеиному и
разлетаясь брызгами, устремились сильные струи воды.

Людская лавина, несшаяся по улице мне навстречу, готова была, подобно
наводнению, снести все на своем пути. Я обхватил руками железный столб
чьей-то веранды и крепко вцепился в него. Несколько женщин сделали то же
самое. Толпа навалилась на нас, и мне стоило большого труда удержаться на
месте.

В это время послышался звон разбиваемых стекол; это начали бить витрину
универсального магазина "Левиафан". Вся мостовая была усеяна стеклом. В
пробитые бреши устремились мужчины, они хватали и выкидывали на улицу
меховые шубы, костюмы, женские платья. Женщины и мужчины кидались на добычу;
прижимая к груди награбленное, они спешили скрыться.

Стеклянный сталактит, свисавший с верхнего края разбитого окна,
оборвался, упал на человека, увешанного наворованным платьем, и разрезал ему
щеку до кости. Человек схватился за лицо, сквозь растопыренные пальцы текла
кровь, пачкая тыльную часть руки.

Женщины с бессмысленными взглядами и разинутыми ртами хватали все, что
попадалось под руку. Мелочь они запихивали в сумки; кое-кто с вызывающим
видом поглядывал вокруг - они были готовы на все, чтобы отстоять свое право
завладеть валявшимися на улице вещами. Мужчины поднимали кисточки для бритья
и безопасные бритвы и показывали окружающим, делая вид, что собираются
положить их на место. Улучив минуту, когда им казалось, что никто за ними не
наблюдает, они поспешно совали добычу в карман.

Каждый раз, когда разбивались витрины, слышались крики и вопли толпы,
но они тонули в каких-то непонятных звуках, напоминавших лай гончей своры.
Испуганные мужья стали подсаживать жен на крыши веранд. Женщины громоздились
там как на насесте, свесив ноги, и со страхом и тревогой поглядывали на
мужей, оставшихся внизу. Двое мужчин попытались подсадить и меня, но я не
мог удержаться у них на плечах. Тогда они спустили меня на землю, и я снова
вцепился в свой столб.

Толпа повернула на Берк-стрит; звон разбиваемых стекол не прекращался.
Люди, стоявшие рядом со мной, уже пресытились впечатлениями. Они были явно
напуганы тем, что произошло. На их лицах была тревога. Тревога была и в
вопрошающих взглядах, которыми они обменивались. Ведь прошло так мало
времени с той минуты, когда они ринулись на улицу, радуясь мнимой свободе;
они ждали ярких приключений, столь чуждых их размеренной, однообразной
жизни, а на деле оказались причастными к беспорядкам и бесчинствам. Да, они
сочувствовали бастовавшим полицейским, но сейчас случилось что-то неладное.
Сейчас они больше всего хотели отмежеваться от бушующей на Берк-стрит толпы,
очутиться подальше от этой груды разбитого стекла.

- Нарушать деловую жизнь города - серьезное преступление, - сказал мне
какой-то человек. - Что касается меня, то я просто шел по улице. - Он
подумал с минуту и добавил: - Пройду за угол, посмотрю, что они там затеяли.

Я дошел вместе с ним до угла. На Берк-стрит прямо в канаве валялись
часы и кольца, выброшенные из витрин ювелирных магазинов. На улице, чуть
подальше, толпа все еще била стекла.

Я чувствовал себя обессиленным. Не помню, чтобы когда-нибудь прежде я
испытывал такую усталость. Я медленно поплелся домой через Сады Фицроя, то и
дело останавливаясь, чтобы перевести дыхание.

* КНИГА ТРЕТЬЯ *

ГЛАВА 1

В двадцатые годы Мельбурн очертя голову веселился, стремясь забыть
лишения военного времени. Дни домашних вечеринок и пения под аккомпанемент
рояля миновали, и молоденькие девушки, ускользнув из-под надзора бабушек и
тетушек и проникнувшись духом времени, безудержно отдавались новому
увлечению - танцам. Джаз покорял мир, фокстрот пришел на смену вальсу, в
городе и пригородах одна за другой открывались новые танцевальные залы.

Самозванные учителя танцев открывали танцклассы, где молодежь, а также
мужчины и дамы средних лет в повальном увлечении робко шаркали по паркету
под звуки "Старина джаз" и "Суони", не отрывая глаз от своих заплетающихся
ног.

Музыкальные комедии шли с аншлагом. Глэдис Монк-риф и Мод Фэйн стали
кумирами фабричных девчонок, видевших в них живое воплощение всего
романтического и блистательного; их поклонницы - так называемые "девушки с
галерки" стали создавать в честь своих кумиров специальные клубы; на каждой
премьере с участием этих актрис они скупали целые ряды на самой верхотуре и,
сидя там, бешено им аплодировали.

Бокс, которым заправлял Джон Рен, переживал полосу расцвета. Стадион не
мог вместить всех желающих; целые толпы штурмовали окованные сталью ворота,
воздвигнутые взамен деревянных, которые однажды нетерпеливые зрители разбили