Чтение 26–й страницы книги ~Я умею прыгать через лужи~

Стив собирается бить сверху вниз, "как рубят дрова".

- Все кончится в два счета, - хвастал он, - я тресну его, а он
треснется о землю.

Фредди встретил это сообщение из достоверного источника презрительным
возгласом:

- Черта с два! Что, Алан будет, по-вашему, сидеть сложа руки?

Мои секунданты Фредди и Джо Кармайкл измерили длину палок, чтобы ни
одна сторона не имела преимущества.

Когда мы все собрались наконец у большого пня на выгоне Джексона,
приверженцы Стива окружили его плотным кольцом. Мэгги Муллигэн заявила, что,
по ее мнению, Стив не прочь бы покинуть поле боя. Фредди с ней не
соглашался.

- Лучше всего он будет драться, когда заревет, а пока он реветь и не
думает, - сказал мне Фредди.

Собираясь сесть напротив меня, Стив снял свою куртку, закатал рукава
рубашки н поплевал на руки. Это произвело впечатление на всех, кроме Мэгги,
которая нашла, что он "фасонит".

Я не снял своей курточки: на рубашке моей было немало дыр, и я не
хотел, чтобы их видела Мэгги Муллигэн. Но я тоже поплевал на руки,
показывая, что и мне знакомы правила, затем сел, скрестив под собой ноги, на
манер чернокожего, и взмахнул своей палкой, разрезая воздух, точь-в-точь как
мистер Тэкер тростью.

Перестав плевать на руки, Стив уселся напротив меня, но вне
досягаемости моей палки, и его заставили придвинуться поближе. Я примерился,
могу ли дотянуться до его головы, и, без труда дотянувшись, объявил, что
готов к бою. Стив тоже сказал, что он готов, и Фредди преподал нам последние
наставления.

- Помните, - говорил он, - обо всем, что произойдет, - ни слова Тэкеру.

Все обещали ничего не говорить Тэкеру, и Фредди дал команду:

- Начинай!

И в ту же секунду Стив ударил меня палкой по голове. Удар пришелся по
волосам, затем палка скользнула по щеке и содрала кожу. Это было так
неожиданно, что Стив успел ударить меня еще раз по плечу, прежде чем я
сообразил, что бой уже начался. И тогда в слепой ярости я стал наносить
удары, которыми, по словам Мэгги, можно было бы свалить быка.

Стараясь увернуться от них, Стив откинулся на спину, но я наклонился
вперед и продолжал колотить его, пока он пытался откатиться в сторону. Из
носа у него пошла кровь, и он так заорал, что я остановился в
нерешительности, но Фредди Хоук крикнул:

- Кончай с ним!

И я начал снова наносить удары, приговаривая после каждого: "Хватит с
тебя? Хватит с тебя?" - пока наконец сквозь рев Стива до меня не донеслось
его "хватит!".

Джо Кармайкл подошел ко мне с костылями, и Фредди помог мне подняться:
я дрожал, как молодая лошадь,

Все лицо у меня было изодрано, так что к нему было больно прикоснуться,
а на голове вспухала шишка.

- Я побил его, правда? - сказал я.

- Ты его здорово отделал, - ответила Мэгги и, наклонившись ко мне, с
беспокойством спросила: - А как твоя "плохая" нога?

Отец с матерью ждали меня у калитки. Отец, делая вид, что чинит ее,
выждал, пока ребята пройдут, затем быстро подошел ко мне и, сдерживая
волнение, спросил:

- Ну, как дела?

- Я побил его, - сказал я, и мне почему-то захотелось плакать.

- Молодец! - похвалил меня отец и с тревогой посмотрел на мое лицо. -
Здорово он тебя изуродовал. Вид у тебя такой, словно ты побывал под
молотилкой. Как ты себя чувствуешь?

- Хорошо.

Он протянул мне руку.

- Пожми ее, - сказал он. - У тебя сердце быка. Пожав мне руку, он
сказал:

- Твоя мать тоже хочет пожать ее.

Но мама просто крепко обняла меня.

На другой день мистер Тэкер взглянул на мое лицо, вызвал меня к доске и
избил тростью; затем он избил Стива.

Я помнил слова отца о том, что у меня сердце быка, и не заплакал.

ГЛАВА 17

Джо Кармайкл жил неподалеку от нас. После школы мы почти не
расставались. По субботам всегда охотились вместе, в будни по вечерам
ставили капканы и каждое утро чуть свет ходили проверять их. Мы знали
названия всех птиц, обитавших в наших зарослях, знали их повадки, знали, где
находятся их гнезда, и каждый из нас обладал коллекцией яиц, которая
хранилась в картонной коробке, наполовину засыпанной отрубями.

У Джо было свежее, румяное лицо, и его застенчивая улыбка располагала к
нему взрослых. Здороваясь с женщинами, Джо снимал шапку и всегда готов был
услужить любому человеку. Он никогда ни с кем не бранился, но, высказав
суждение, упрямо держался его, хотя и не отстаивал.

Отец Джо служил у миссис Карузерс, выполняя разные работы в имении;
каждое утро на заре он проезжал мимо наших ворот на лошадке, по кличке Тони,
и каждый вечер с наступлением темноты возвращался верхом домой. У него были
рыжеватые усы. Отец говорил, что это самый честный человек в округе. Миссис
Карузерс платила ему двадцать пять шиллингов в неделю, но пять удерживала в
счет арендной платы. Кармайкл снимал у нее домик с участком земли в один акр
и держал корову.

Миссис Кармайкл была маленькой худенькой женщиной с гладко причесанными
волосами, которые, как два плотных крыла, расходились над ушами и затем
соединялись в пучок на затылке. Она стирала белье в ушатах, сделанных из
половинок бочек, и всегда напевала во время стирки одну и ту же мелодию,
простую и нежную, как спокойная радость. В летние вечера, когда я выходил из
рощи, направляясь к дому Джо, эта мелодия летела мне навстречу, точно
приветствуя меня, и я всегда останавливался послушать.

Когда мы собирали грибы, миссис Кармайкл делала из них соус. Она
раскладывала грибы ровными рядами на подносе, посыпала их солью, и через
некоторое время на шляпках грибов собирались розовые капельки сока - так
рождался соус.

Она держала кур, уток, гусей и поросенка. Когда поросенок вырастал,
мистер Кармайкл забивал его, опускал в лохань с горячей водой, соскабливал
щетину, солил и потом вешал в маленьком шалаше из мешковины. На полу шалаша
он разжигал костер из зеленых веток, и изо всех щелей начинал валить дым.
После этого поросенок превращался в ветчину, и мистер Кармайкл всегда угощал
моего отца, который уверял, что никогда в жизни не пробовал такой вкусной
ветчины.

Когда я приходил, миссис Кармайкл неизменно улыбалась мне и говорила:

- А, это снова ты? - И добавляла: - Обожди минутку, сейчас я дам вам с
Джо по куску хлеба с повидлом.

Она, казалось, никогда не замечала моих костылей. За все годы нашего
знакомства она ни разу не упомянула о них. Она никогда не смотрела ни на
них, ни на мои ноги, ни на спину. Она всегда смотрела на мое лицо.

Она говорила со мной так, словно не знала, что я не ногу бегать, как
другие ребята.

"Сбегай, приведи Джо", - обращалась она ко мне; или: "С вашими
кроликами и разными затеями вы с Джо избегаетесь до того, что от вас только
кожа да кости останутся. Сейчас же садитесь, поешьте чего-нибудь".

Я часто мечтал о том, чтобы у них случился пожар: тогда я мог бы
кинуться в пылающий дом и спасти ей жизнь.

У Джо был братишка Энди - такой маленький, что он еще не ходил в школу,
и Джо должен был приглядывать за ним. Мы с Джо считали это тяжелой
обязанностью.

Белоголовый Энди умел бегать, как кенгуровая крыса, Джо только и
занимался тем, что ловил его. Энди был увертлив, как заяц. Он очень гордился
своим; проворством и иногда нарочно швырял в Джо коровий навоз, чтобы
заставить старшего брата погоняться за ним. Джо бегал плохо, но, раз
погнавшись за кем-нибудь, он бежал не останавливаясь, как собака, идущая по
следу. Но когда, измотав Энди, Джо готовился схватить его, малыш испускал
такой отчаянный вопль, что мать стремглав прибегала из прачечной.

- Что ты там еще затеял? - восклицала она. - Оставь малыша в покое. Он
тебя не трогает.

Услышав голос матери, Джо вздрагивал, как испуганная лошадь, а Энди,
ухмыляясь, убегал и откуда-нибудь из-за дерева начинал дразнить Джо.

Однако, когда Джо хотелось надрать Энди уши, он ухитрялся ловить брата
далеко от дома. Правда, рев Энди слышен был за полмили, и Джо приходилось
уводить его в сторону от дома, пока малыш не успокаивался.

- С этим Энди только возня и хлопоты, - часто говаривал Джо.

Но если кто-нибудь осмеливался сказать хоть слово против Энди, Джо
начинал хорохориться и приплясывать, как призовой петух.

У Джо были две собаки - Дамми и Ровер. Дамми - чистокровная желтая
борзая - была труслива и всегда визжала, если ей нажимали на спину. Джо
объяснял это тем, что когда-то Дамми попала под колеса брички и никак не
может это забыть.

- Если бы Дамми не попала под колесо, - уверял Джо, - ей ничего не
стоило бы выиграть кубок Ватерлоо.

Впрочем, в зарослях Дамми бегала великолепно, и мы с Джо любили
похвастать ею, когда в школе заходил разговор о собаках.

Ровер был дворняжкой. Виляя хвостом, он открывал белые зубы, когда с
ним разговаривали, валился на спину и, весь извиваясь, изъявлял свою