местами, на которых какой-то неведомый египетский землепашец производил в
семнадцатом веке до Рождества Христова неуклюжие выкладки. Газетная вырезка
сообщала, что Государственный Энтомолог подал в отставку, дабы стать
Советником по Тенистым Деревьям, и оставалось гадать, не витиеватый ли это
восточный эвфемизм для обозначения смерти. На другой листок он перенес
строки из знаменитой американской поэмы:
Огайо (забавы ради я сохраняю здесь слог, которым излагал его некогда в Фуле
праздной компании моих русских друзей).
Круганини не мог припомнить, в чем тут связь с тем обстоятельством, что
съедобные галилейские рыбы первого столетия по Рождестве Христовом в
большинстве своем оказались хромидами и усачами, впрочем, в рафаэлевом
представлении чудесной рыбной ловли среди неописуемых рыбьих обличий,
рожденных фантазией юного живописца, мы находим два экземпляра, со всей
очевидностью принадлежащих к семейству скатов, никогда в пресной воде не
встречаемому. Говоря же о римских venationes (представлениях с диким
зверьем), относящихся к той же самой эпохе, нужно отметить, что сцена, на
которой были устроены смехотворно картинные скалы (ставшие позже украшением
"романтического" пейзажа) и посредственно выполненные леса, поднималась
наверх из крипт, расположенных под пропитанной мочою ареной, и несла на себе
Орфея в окружении подлинных львов и медведей с раззолоченными когтями;
впрочем, Орфея изображал преступник, а представление завершалось тем, что
медведь его приканчивал, между тем, как Тит или Нерон, или Падук взирал на
все это с той полнотой наслаждения, которую, как уверяют, порождает
"искусство", пронизанное "человеческим содержанием".
93 миллиона миль. Наша Солнечная система родилась от спиральной туманности.
Де Ситтер, господин с досугом, оценивает окружность нашей "конечной, но
безграничной" вселенной приблизительно в сто миллионов световых лет, а массу
ее -- в квинтильон квадрильонов грамм. Мы можем легко представить себе
людей, которые в 3000 году нашей эры, презрительно усмехаясь нашим наивным
нелепицам, заменяют их нелепицей собственной выделки.
даже дикий зверь Германии с ее синеглазыми юношами." Как я завидую
Круквиусу, действительно видевшему Бландинианские рукописи Горация (погибшие
в 1556-м году, когда толпа грабила бенедектинское аббатство св. Петра в
Бланкенберге близ Гента). Ах, каково это было -- странствовать по Аппиевой
дороге в большой четырехколесной повозке для дальних поездок, называвшейся
rheda? И такие же репейницы обмахивались крыльями на таких же головках
чертополоха.
тихая слава, тихое удовлетворение: Ивар Осен, норвежский филолог, 1813-1896,
изобрел новый язык. С тех пор у нас было слишком много homo civis и слишком
мало sapiens.
бушменом о Божестве, он обнаружил, что дикарь пребывает в уверенности, будто
речь идет о Сакоми, местном вожде. Муравей живет в пространстве оформленных
запахов, химических конфигураций.
персидских стрельчатых арок. Кровавые с золотом ужасы мексиканских
жертвоприношений (со слов католических патеров) или восемнадцать тысяч
мальчиков Формозы, все не старше девяти, маленькие сердца которых выжигали
на алтаре по приказу лжепророка Псалманазара, -- все оказалось европейской
подделкой бледно-зеленого восемнадцатого столетия.
годятся. Облокотясь о стол и слегка раскачиваясь в кресле, он неспешно
почесывал череп под жесткими волосами (жесткими, как у Бальзака, у него и
это где-то записано). Гнетущее чувство нарастало в нем: он пуст и никогда
больше не напишет книги, он слишком стар, чтобы, наклонясь, перестроить мир,
распавшийся, когда она умерла.
и можно ли предположить, что этот унылый спазм был первым признаком
утомления всего подвида в целом (в эволюционном аспекте). Возможно, будь у
меня новая самописка вместо этой развалины или свежий букетик, скажем, из
двадцати дивно заостренных карандашей в тонкой вазе, да стопка матовых
гладких листов вместо этих, ну-ка, посмотрим, тринадцати, нет, четырнадцати
более или менее мятых (с двуглазым долихокефальным профилем, изображенным
Давидом на верхнем из них), я смог бы начать писать ту неведомую мне вещь,
которую я хочу написать; неведомую, -- если не считать нечеткого очерка,
похожего формой на след ноги, инфузорчатой дрожи, которую я ощущаю в своих
беспокойных костях, чувства shchekotiki (как говорили мы в детстве) --
получесотки, получихотки, когда пытаешься что-то припомнить или понять, или
найти и, вероятно, пузырь у тебя переполнен и нервы натянуты, но в общем
сочетание не лишено приятности (если его не затягивать) и порождает малый
оргазм, или "petit éternuement intérieur", когда, наконец, находишь кусочек
вырезной картинки, плотно ложащийся в брешь.
если б оно ссохлось, одрябло, истомилось в недомогании, он смог бы жить в
большем мире с собой. Рассказ барона Мюнхгаузена о декорпитации кобылы. Но
индивидуальный атом свободен; он пульсирует, как захочет -- в нижнем или в
верхнем регистре; он сам решает, когда ему залучать и когда излучать
энергию. Кое-что можно-таки сказать в пользу методы, которой пользовались
персонажи старых романов: и впрямь успокаиваешься, приложившись лбом к
сладкой прохладе оконного стекла. Так и стоял он, бедный перцепиент.
Пасмурным утром в заплатах подмокшего снега.
детского сада. Медленные, истомленные звуки и нерешительные шлепки,
долетавшие из соседней комнаты, означали, что Мариэтта решилась выразить
свои туманные представления о порядке. Он слышал расхлябанные проходы ее
старых спальных шлепанцев, отороченных грязным мехом. Ей было присуще
раздражающее обыкновение исполнять обязанности по дому, не надевая ничего,
что скрыло бы ее бедное юное тело, -- кроме тусклой ночной рубашки,
обтрепанная кромка которой едва достигала колен. Femineum lucet per
bombycina corpus. Красивые щиколки: по ее словам, она получила приз на
танцевальном конкурсе. Вранье, полагаю, как и большая часть ее россказней,
хотя, с другой стороны, в комнате у нее есть испанский веер и парочка
кастаньет. Как-то, проходя мимо, он без особой причины (или он что-то искал?
Нет) заглянул к ней в комнату, пока она гуляла с Давидом. В комнате резко
пахло ее волосами и "Sanglot'ом" [дешевыми мускусными духами], валялась по
полу всякая всячина, по преимуществу испачканное белье, а на столике у
кровати стояли сумеречно-красная роза в стеклянном стакане и большой
рентгеновский снимок ее легких и позвоночника. Стряпухой она оказалось до
того ужасной, что всем троим пришлось по крайней мере раз в день кормиться
едой, покупаемой в ближайшем ресторане, завтракали же и ужинали яйцами,
овсянкой и разного рода консервами.
беспокойство на прогулку. Золушка обнаружилась в спальне Давида; она
прервала свои труды, подобрав одну из его книжек о зверушках, и теперь
погрузилась в нее, полуприсев, полуприлегши поперек кровати, откинув одну
ногу и утвердив голую лодыжку на спинке стула; шлепанец свалился, пальцы на
ноге шевелились.
напоказ сумеречно-красных теней.
подергивать пальцами и подняло лишенные блеска глаза.)
спальни.
другого, пожилого и полностью одетого. Насколько я понимаю, это у нее просто
такая привычка, результат постоянного позирования нагишом чернобородому
живописцу из 30-й квартиры. Фактически, летом, рассказывала она, никто из
них ничего внутри квартиры не надевал, -- ни он, ни она, ни жена художника
(которая, согласно выставлявшимся до революции разнообразным полотнам
обладала грандиозным телом с многочисленными пупками, одни были хмурые,
другие смотрели в большом удивлении).
студенты Круга, женщина по имени Клара Зеркальская и ее брат Мирон. Основным
развлечением восьми приходящих сюда детей был запутанный лабиринт из чем-то
мягким обитых туннелей, как раз такой высоты, чтобы по ним можно было
ползать на всех четырех, -- но кроме него имелись ярко раскрашенные
картонные кирпичи, заводные поезда, книжка с картинками и настоящий косматый
песик по кличке Бассо. Ольга нашла это место в прошлом году, и Давид уже
отчасти его перерос, хотя по-прежнему обожал проползать через туннели. Дабы
избегнуть обмена приветствиями с другими родителями, Круг остановился у
калитки, за которой лежал маленький садик (теперь в основном состоящий из
луж) со скамейками для посетителей. Давид первым выбежал из весело
раскрашенного деревянного дома.
Сертаков Виталий
Якубенко Николай
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Каргалов Вадим